Великий обман. Научный взгляд на авторство священных текстов - Барт Эрман 6 стр.


Очень интересно представление о вымысле. Если мы читаем книгу, являющуюся официальной биографией Рональда Рейгана, то ожидаем увидеть в ней четкое следование фактам и полное отсутствие некорректной информации. А вот если мы читаем роман о президенте 1980-х гг., который является просто беллетристикой, нам достаточно некоторого исторического правдоподобия (например, президент в этом романе не будет шарить по Интернету и проверять, что ему написали в Фейсбуке). Но мы не ожидаем встретить там точных исторических фактов и реальных исторических деятелей. Древние эквиваленты современной развлекательной литературы работали по тому же принципу. Читатели рассчитывали на некоторое историческое правдоподобие повествования, но никогда не рассчитывали на его точное соответствие историческим событиям.

Разница между современной биографией и современным романом, конечно, является вопросом литературного жанра. Оставим специалистам пространные дебаты о том, чем характеризуется жанр, нам же будет достаточно приблизительного определения. Жанр – это тип литературы, который подходит какому-то заданному формату. Короткий рассказ, например, должен быть коротким; роман гораздо длиннее. В обоих есть герои, сюжет и другие особенности, отличающие их от хайку. Лимерик обладает двумя парными рифмами и неожиданной ударной строкой в конце. Белый стих ничего этого не имеет, но для передачи смысла опирается на глубину языка. И так далее. В каждом жанре как бы заложено некое соглашение между писателем и читателями. Это напоминает контракт, в котором автор обязуется соответствовать тому роду литературы, который ожидают встретить читатели, а читатели обязуются не ожидать ничего нехарактерного для этого рода.

Когда речь идёт практически обо всех видах развлекательной литературы, читатели снисходительно относятся к исторической неточности, но при этом ждут исторического правдоподобия [47]. Чтобы беллетристика доставляла удовольствие, все следуют этим негласным принципам.

Совсем другое отношение мы видим к биографическим или историческим работам. Здесь другие условия контракта: автор придерживается исторических фактов насколько возможно точно, и читатели ожидают именно этого. Любое отступление от этих правил всеми осуждается.

В древних исторических трудах всё было несколько сложнее. По большей части из-за того, что в античности просто не существовало научного инструментария, которым мы владеем сегодня. Не было широкого доступа к надёжным источникам информации, обилия самих письменных источников, баз данных, поисковых систем, не было возможностей, которые нам сейчас предоставляют СМИ и электронные средства коммуникации. Древние историки работали почти на ощупь, собирая такие рассказы о событиях прошлого, которым можно было бы верить. Было действительно крайне сложно передать точную картину, но большинство историков честно пытались это сделать. И больше всего эта сложность была заметна в попытках передать подлинные слова тех людей, что жили много лет назад. Некоторые из лучших образцов истории, созданных в античности, в значительной степени состоят из прямой речи своих персонажей. Но если события происходили на десятилетия или даже столетия раньше, то откуда историк мог знать, что было точно сказано в ту эпоху, когда не было ни диктофонов, ни стенографистов, ни ежедневных публикаций в прессе? Конечно, ниоткуда.

Поэтому такой великий историк V в. до н. э., как Фукидид, и говорит совершенно откровенно, что все слова, передающие прямую речь его героев, сочинены им самим. А какой у древних историков был выбор? Самое большое, что они могли, это придумать для исторических персонажей слова, которые наиболее подходили бы их характеру и поводу для их произнесения, и потом верить, что эта выдумка приблизительно соответствует тому, что было сказано на самом деле. Чтобы установить, насколько историку удалась его затея, не было решительно никаких способов. Но образованные читатели это понимали, так что здесь мы снова видим негласное соглашение между автором и читателями: автор высказывает самую лучшую догадку относительно содержания речей своих героев, а читатели именно так её и принимают, то есть как самую лучшую догадку.

Некоторые ученые полагали, что подложные писания имели ту же общую черту – что-то вроде беллетристики, сопоставимой с придуманными историческими монологами, где настоящий автор и настоящие читатели как бы соглашаются не принимать всерьёз фальшивое авторство текста. Но как я уже показывал выше, современные ученые, серьёзно изучавшие отношение древних к подлогам, думают иначе. В подлогах автор текста действительно использовал вымысел, но делал это без согласия читателей. И читатели, когда обнаруживали вымысел, отнюдь не были за него признательны. Древние расценивали исторические подлоги, будь то повествования, трактаты или письма, как ложь и фальшивку, лишенную безобидности художественной литературы. Именно поэтому они проявляли заинтересованность в выяснении «законорожденности» текста от названного автора или его незаконности через непричастность тому же автору.

Так что и люди древности понимали разницу между выдуманными повествованиями и рассказами по истории. Некоторые историки, такие, как Лукиан Самосатский и Полибий, в отличие от Фукидида твёрдо придерживались взгляда, что исторический труд должен передавать исключительно происходившее на самом деле и что историку не следует придумывать сюжеты или прямую речь героев для своих работ. Во II в. до н. э. Полибий выразил это так: «Задача историка состоит не в том, чтобы рассказом о чудесных предметах наводить ужас на читателей, не в том, чтобы изобретать правдоподобные рассказы и в изображаемых событиях отмечать все побочные обстоятельства, как поступают писатели трагедий, но в том, чтобы точно сообщить только то, что было сделано или сказано в действительности, как бы обыкновенно оно ни было» [48].

Причина, по которой Полибию приходится об этом говорить, заключается в том, что другие историки поступали ровно наоборот, «изобретая правдоподобные рассказы» и придумывая речь героям своих трудов по истории. Это правда, что не только профессиональные историки, но и прочие люди придумали множество историй про исторических деятелей. В христианском сообществе это касается практически всех известных личностей: Иисуса, Павла, Петра и других членов апостольского круга. Поскольку сейчас нас интересуют подлоги с именем Петра, в этой главе мы начнем с рассмотрения историй, сочиненных о Петре, чтобы потом перейти к текстам, которые ложно приписываются ему самому.

Истории о Петре

У нас есть несколько книг времен раннего христианства, в которых рассказывается о Петре. Их сюжеты практически полностью придуманы неизвестными нам христианскими авторами. В нашей системе определений эти тексты не являются подлогами, поскольку не приписываются авторству Петра. Но они могут быть названы подделками, потому что при своей претензии на историчность являются выдумками [49].

Одна из самых интересных таких историй содержится в подложном тексте. Однако это подлог под именем не Петра, а Тита, бывшего спутником апостола Павла. В Новом Завете есть также подложное послание Титу, якобы написанное Павлом (почему это подлог, объясняется в третьей главе). Около четырехсот лет спустя появляется другое письмо, якобы написанное Титом. Письмо довольно занимательное, так как в нем громогласно заявляется, что единственный путь к обретению спасения лежит через аскетичную и целомудренную жизнь. Если говорить проще, то обрести жизнь вечную можно только воздерживаясь от секса. В контексте излагаемых взглядов подделыватель ссылается на историю о чуде Петра.

Некий крестьянин приводит к Петру свою дочь для получения благословения. Петр произносит над ней молитву, прося у Бога сделать то, что будет для девицы самым лучшим. Девушка тут же падает мертвой. Вполне понятно, что крестьянин глубоко расстроен, но автор повествования называет его «неверным», поскольку тот не верит, что всё произошло в интересах дочери. Отец умоляет Петра вернуть дочери жизнь, и апостол исполняет его мольбу. Но через несколько дней некий человек, гостивший у крестьянина и называвший себя христианином, соблазняет дочь и навсегда исчезает с ней. На этом история заканчивается, и её смысл вполне прозрачен: лучше смерть, чем реализация полового влечения.

Нечто похожее можно найти в сборнике историй о миссионерской деятельности Петра, вероятно, написанном во втором веке. Этот сборник, известный как «Деяния Петра», описывает чудеса, которые Петр сотворил после воскресения и вознесения Иисуса и которыми он демонстрирует силу воскресшего Господа, а также обращает к вере бессчетное количество людей.

В одной из этих историй Петр говорит у себя дома перед воскресным собранием христиан, которые принесли ему для исцеления несколько больных. Но тут из толпы собравшихся кто-то спрашивает, почему Петр не излечит собственную парализованную дочь, лежащую в углу. Петр уверяет собравшихся, что Бог имеет власть исцелить её, если только пожелает. Чтобы доказать это, Петр приказывает дочери встать и пройтись перед людьми, после чего возвращает её в прежнее состояние. Собрание и изумлено, и смущено.

Тогда Петр рассказывает историю своей дочери. Ещё когда та была маленькой, Петру было видение, из которого он узнал, что если она останется здоровой, то многих совратит с пути истинного. Она была красивым ребенком и, повзрослев, соблазнила бы многих мужчин. Так и случилось, когда ей было всего десять лет. Сосед польстился на её красоту, но прежде, чем он успел реализовать свою похоть, по милости Божьей девочку парализовало. Сосед же ослеп за свои грехи, пока Петр не исцелил его и не обратил в христианство. Но девочка осталась парализованной, чтобы не соблазнять других мужчин. Смысл снова ясен: секс опасен, и его следует избегать любой ценой, даже ценой пожизненной инвалидности.

По большей части сюжет «Деяний Петра» выстроен вокруг его борьбы с еретиком Симоном, где апостол выступает представителем истинного Бога, а Симон – волхвом, действующим властью дьявола. Каждый из них творит чудеса, и каждый через это пытается убедить толпу, что истина стоит именно за ним, а не его оппонентом. В одном из чудес Петра участвует копченая рыба. Апостол, как мы уже говорили, пытается убедить толпу, но без особого успеха. В какой-то момент он останавливается у лавки рыботорговца, где видит висящую в окне копченую рыбину, и спрашивает окружающую его толпу, уверуют ли они, если он её оживит. Толпа отвечает положительно, и Петр снимает рыбу с крюка, бросает в близлежащий водоём и приказывает ей ожить. Рыба оживает – не на несколько минут, а по-настоящему, – и толпа с радостью приобщается вере.

На этом чудеса не заканчиваются. Петр и Симон-волхв призываются местным римским властителем на арену для соревнования, которое должно показать, кто из них говорит от имени Бога. На арену приводят мальчика-раба. Симону приказывается убить мальчика, а Петру оживить. Симон что-то шепчет в ухо раба, и тот немедленно умирает (от слов еретиков веет смертью). Но Петр приказывает хозяину мальчика взять его за руку и поднять, и тот немедленно оживает (человек Бога имеет глаголы жизни).

Богатая женщина приходит к Петру и с плачем молит о помощи. Её сын умер, и она отчаянно просит оживить его. Петр бросает вызов Симону, чтобы все увидели, кто может воскрешать мертвецов. Под взглядом толпы Симон делает несколько загадочных манипуляций, трижды опускаясь на колени и снова поднимаясь. И вот покойник поднимает голову, и толпа убеждается, что Симон действует властью Божьей, а Петр её обманывает. Толпа уже собирается сжечь Петра, но тот криком заставляет её замолчать и указывает, что покойник ещё не воскрешен, он лишь пошевелил головой. Если Симон действительно человек от Бога, покойный должен подняться и заговорить. Когда у Симона ничего не получается, наступает время Петра. Он произносит слово, которое поднимает человека и заставляет говорить. С этого момента народ «стал поклоняться Петру, как богу».

Но кульминация наступает, когда еретик Симон объявляет толпе, что докажет своё превосходство и взлетит, словно птица, над холмами и храмами Рима. Наступает обещанный день, и Симон действительно поднимается в воздух и начинает летать. Но Петр не позволяет превзойти себя, он призывает Бога и низвергает Симона на землю в разгар его полёта. Падая, тот ломает себе ноги. Толпа сбегается к месту падения и забивает Симона камнями, как обманщика. Всем очевидно, что только Петр обладает истинной силой Божией.

Можно приумножить здесь количество таких историй. Фактически, благочестивые рассказчики и приумножали их, сочиняя во втором и третьем веках христианские апокрифы о титанах веры, в том числе об апостоле Петре. Но сочиняли ли они тексты не только о Петре, но и от его имени? В этом не приходится сомневаться. Нет сомнений и в том, зачем они их сочиняли. В немалой степени по тем же причинам, о которых мы говорили выше. Разные христиане имели разное богословие, взгляды, упования, практики – всё, за чем должен стоять апостольский авторитет. И если приписать одному из апостолов свои идеи, то такие писания за его именем должны придать им несомненный авторитет.

Неканонические подлоги под именем Петра

Евангелие от Петра

Одним из самых значительных Евангелий, заново открытых в нашу эпоху, является так называемое Евангелие от Петра. Я сказал, что оно открыто заново потому, что фактически мы столетиями знали о его существовании, прежде чем обрели в одной из археологических раскопок в конце XIX века. Самым ранним источником информации об этой книге был Евсевий Кесарийский. Его часто называют «отцом церковной истории», потому что его труд Церковная История, состоящий из десяти книг, был первой работой такого рода в Древней церкви. В своей книге Евсевий прослеживает распространение христианства со времен Иисуса до своего собственного времени, начала IV века. Евсевий является бесценным источником информации по первым трем столетиям христианства. Многие факты и события известны нам исключительно благодаря ему. Правда, ученые со временем стали всё отчетливее осознавать, что Евсевий весьма субъективен, и то, как он подаёт свой материал, во многом продиктовано его личными взглядами, богословскими воззрениями и скрытыми планами. Часто его сведения следует воспринимать с огромным скептицизмом. Однако он чрезвычайно ценен, когда дословно цитирует ранние источники, которые были ему доступны. В этих случаях мы фактически получаем сведения непосредственно от живших прежде него авторов; сведения, которые без Евсевия были бы для нас потеряны.

В шестой книге своей Церковной Истории Евсевий в связи с интересующим нас апокрифом цитирует антиохийского епископа Серапиона, жившего в конце второго века [50]. Как архиерей одной из самых больших церквей тогдашнего христианского мира, Серапион имел под своим началом приходы в городах и селах прилегающей территории, в числе которых была церковь в городе Россос. Серапион сообщает, что при обозрении своей епархии он посетил Росскую церковь и обнаружил в ней разделение. Он оценил ситуацию как незначительный конфликт, причина которого кроется в Евангелии, использовавшемся этой церковью. Это было именно Евангелие от Петра, и епископ решил, что раз Петр является учеником Христовым, то написанное им Евангелие достойно доверия. Рассудив так, он позволил христианам Россоса пользоваться им.

Однако он принял такое решение, даже не прочитав книгу. Когда же вернулся в Антиохию, то узнал от нескольких человек, что текст Евангелия представлял собой проблему, поскольку содержал еретические учения. Это Евангелие, в частности, использовалось группой христиан, известных как докеты. Докеты (от греческого слова δοκέω – «кажусь») утверждали, что в силу своей всецелой божественности Христос не мог быть человеком и, соответственно, не мог страдать, потому что страдают люди, а не Бог. Почему же Христос казался человеком? Для докетов это было только видимостью. Христос не имел настоящей плоти и крови, не страдал и не умирал. Всё это только казалось окружающим.

Среди докетов существовали две точки зрения на иллюзорность Христа. Одни думали, что тело Христа только казалось человеческим, будучи на самом деле призрачным (как у Каспера – Доброго Привидения). Другие видели всё несколько сложнее и считали, что был настоящий человек Иисус (из плоти и крови, как все мы), но было и иное существо, известное как Христос. Христос был божественным существом, которое в виде голубя сошло с Небес и вошло в Иисуса в момент его крещения, позволив ему творить чудеса и учить божественным истинам. Впоследствии, прежде чем Иисус умер, Христос покинул его, чтобы вернуться в свою небесную обитель. Таким образом, некоторые люди могли ошибочно решить, будто Христос был человеком, который действительно умер, но это был лишь Иисус. Христос был Божеством и не мог страдать.

При получении известия, что ранее одобренное Евангелие может содержать докетическое учение, Серапион, естественно, обеспокоился, так что раздобыл себе экземпляр для чтения. Как и следовало ожидать, он сделал вывод, что если большая часть текста вполне ортодоксальна (содержит правое учение), то остальные части, увы, нет. Серапион решил, что книга является подложной, и написал христианам в Россос, чтобы они отказались от её использования. К письму он приложил список предосудительных отрывков из Евангелия.

Назад Дальше