Он забрал у "подозрительного" листок, разорвал, даже не разорвал, а измельчил его и положил обрывки в карман.
- А если тебя заметут? - спросил "подозрительный". - Ты всех закладываешь?
- Я говорю: иду с танцев. Увидел тюк на газоне. Взял и понес к посту общежития - сдавать. Долг комсомольца.
Троица обменялась взглядами. Невзрачный согласился:
- Делаем.
С танцев шли по проезжей части главной улицы, прорезавшей город и разделявшей его на две части. Из репродуктора у входа на фабрику звучал вечерний гимн, но его заглушали, перекрикивая:
Хороши весной в саду цветочки,
Еще лучше девушки весной.
Встретишь вечерочком милую в сорочке
Сразу жизнь становится иной.
Девчата-текстильщицы, или "фабра", как их называли, взявшись под руки, шли во всю ширину мостовой и зазывно пели.
Кое-где попыхивали сигаретки парней.
Ленька в пиджаке с приколотым к лацкану блестящим комсомольским значком шел рядом с понурым Харламовым. Не по размеру куртка "динамка" стягивала Витькины широкие плечи и почти по локоть обнажала руки.
Витька курил "беломорину".
Ленька отмахнулся от набежавшего дыма и глянул вверх - на окна красилки.
- Я пойду побрызгаю, - предупредил он Витьку.
- Я тоже, - поддержал тот.
К неудовольствию Леньки, Витька свернул за ним к низкому штакетнику газона.
Мочась на стену, Ленька повернул голову влево - в метре от него на травке лежал тюк, зашитый в мешковину и запечатанный блестящей металлической лентой. Витька натужно писал рядом, не замечая тюка.
Застегнув ширинки, они вернулись в веселую толпу.
- Я как знал, - уныло затянул что-то Витька, но Ленька прервал:
- Ой, я там значок потерял! - и бросился назад. - Я поищу!
- Я помогу, - с готовностью устремился за ним Витька.
- Да что ты как банный лист! - резко остановил его Ленька. - Я сам!
Заново писать было тяжело. Но, как мог, имитировал действие.
Потом нагнулся, взвалил тюк на плечи и, глядя себе под ноги, зашагал по тротуару к углу, за которым - метрах в пятидесяти - находилась условленная скамейка.
Поющая толпа, отделенная от тротуара строем тополей, не обращая на него никакого внимания, текла рядом - параллельным курсом - по мостовой.
Он миновал поворот и поднял голову: вдалеке, у входа в женское общежитие, маячил милиционер.
Ходьба теперь казалась бесконечной. И когда боковым зрением он увидел скамейку, врытую рядом с "доминошным" столом, ноги сами остановились.
Ленька сбросил тюк на стол и сел на мокрую почему-то доску скамьи, упершись спиной в столешницу.
Сзади подошел "подозрительный", потянул тюк в темноту.
- Дай закурить, - не попросил, а потребовал Ленька.
"Подозрительный" удивился, но кинул на стол "Памир" и спички.
Когда шаги его стихли, Ленька пошевелил плечами, разминая их, взял сигаретку, прикурил не торопясь.
Милиционер по-прежнему спокойно торчал у входа в общагу.
Ленька глубоко затянулся - раз, два... И согнулся в натужном кашле его тошнило.
Эдик Трекало - этакий механизированный гонец - пролетел на велосипеде по школьному проулку и остановился у забора, спустившись с седла и расставив ноги.
За забором играли в волейбол.
Он отыскал глазами Леньку и позвал:
- Ленчик!
Ленька был на подаче, потом тянул в падении трудный мяч, потом, в восторге подпрыгнув, хлопнул в ладоши, реагируя на удар товарища по команде. И снова получил мяч для подачи.
- Ты чо - оглох?! - крикнул Эдик.
Ленька повернулся к нему, кивнул "сейчас, мол", сделал подачу и, сказав кому-то, стоявшему у черты площадки, "стань за меня", подбежал к Эдику.
- Мы же на пиво играем!
- Костя зовет!
- Осталась одна партия!
- Ты плохо слышишь? Костя тебя - фрея - зовет! - угрожающе повторил Эдик.
Костя загадочно улыбнулся, глядя на Леньку, застывшего перед ним внезапно вызванным к доске первоклашкой, и бросил внутрь, в темноту сарая:
- Бадай!
Из двери сарая появился парень в хромовых прохорях с объемистым газетным свертком, перетянутым крест-накрест бечевкой.
- Свое отдаю! - многозначительно подмигнул он и протянул сверток Косте. Тот передал его Леньке.
- Это твоего кореша костюмчик! - И походя добавил: - Обрадуй его. Верни.
Ленька догнал Коновалова.
- А как же... закон?
- Ты же теперь - вор.
Это звание имело для парнишки двойной смысл: делало его защищенным от любых превратностей дворового быта, но оно же погружало его в какой-то еще до конца не понятый, но пугающий мир.
Но Костю мало занимали Ленькины тревожные размышления, которые ясно читались на лице; он остановился возле худого, как скелет, то ли старика, то ли парня, уныло гревшегося на солнышке возле кирпичной бурой стены казармы.
- Здорово, Сенька! - ободряюще поприветствовал его Коновалов.
- Здорово, - безразлично ответил старик-парень.
- Кто Зимний брал? - ни к селу ни к городу спросил вдруг Костя.
Сенька повернул к Коновалову тусклые глаза и заученно, без выражения ответил:
- Сенька, питерский рабочий!
Костя полез в карман, вытащил пригоршню мятых купюр и, сунув их Сеньке, прошел мимо, увлекая за собой Леньку.
- Он кто? - спросил парнишка.
- Доходяга. Сидел на строгом. И дошел. Посидит полчаса на солнышке и ложится. Сил нет. А был - заводной. Трекало.
- Как же он живет? - обернулся на ходу Ленька.
- Воры кормят. Дают кто сколько.
Сенька, как сломанная кукла, сидел, привалившись к стене.
- Носи на здоровье. - Ленька держал в вытянутой руке перед другом сверток с костюмом.
Харламов приставил старенький велосипед ЗИФ к облупившейся штукатурке стены и недоверчиво переводил взгляд со свертка на Леньку:
- Откуда взял?
- Тайна.
- Что-то у тебя одни тайны.
- Не хочешь брать? - пригрозил Ленька.
Витек взял сверток, стянул бечевку.
- Про эту тайну я догадываюсь. За тобой этот блатной, Трекало к школе приезжал...
- Дальше что? - вызывающе спросил Ленька.
Витька помялся.
- А что я теперь матери скажу?
- Придумаем.
- Врешь ты мне все! Врешь! Паралик тебя забери! Врешь! - в слезах кричала тетя Поля - мать Витьки Харламова, потрясая костюмными пиджаком и брюками.
Витька и Ленька сидели за столом у помятого старенького самовара, уткнувшись глазами в граненые стаканы с жидким чаем.
- Ну за что мне горе такое! - Она опустилась на стул и размазывала слезы на щеках тыльными сторонами ладоней, не выпуская при этом вещей из рук. - То раздели его! То подбросили! Да что я, дура, что ли? Так и поверила! - И она, поднявшись, с новой силой принялась допрашивать: Говори, где костюм взял?
Тетя Поля влепила Витьке увесистую пощечину.
- Я по две смены вкалываю, чтобы выучить его, а он... - Мать не нашла слов от гнева и приступила к Леньке: - Ты друг! Скажи, что с ним было?
Ленька исподлобья зыркал на всклокоченного Витьку.
- И ты молчишь! Я твоей матери скажу, чтобы не пускала тебя к нам. Зачем тебе такой друг - картежник! - Она указала рукой на сына.
Парни удивленно подняли глаза на тетю Полю.
- Я знаю! Знаю! Ты проиграл костюм. А потом отыгрался? Так? Твой отец из-за этих карт сгинул! И ты хочешь?! - наступала она.
- Не играет он в карты, тетя Поля, - вступился за друга Ленька. Костюм правда подбросили!
Тетя Поля замерла, потом всхлипнула и, махнув рукой, вышла из комнаты.
- Ой, лиха с вами не оберешься!
Ленька включил вилку подсвета за портретом Берия, сел на стул под стендом "Литгазеты", вытащил из-за ремня книгу и, положив ногу на ногу, углубился в чтение.
Мимо просквозила стайка ребят и девушек. Следующие - остановились у книгочея.
- Леньк, ты здесь надолго?
- До шести, я дежурный. - Он развел руками и показал пальцем через плечо на стенд.
- А если раньше?
- Попробую. Но Звонилкин велел до шести.
- Ну, мы - в волейбол. На пиво!
- Валяйте! - Ленька погрузился в чтение.
Когда шаги приятелей затихли на чугунной лестнице, у стула материализовался Кулик.
- Тебе. Твоя доля. Просили передать. - Он протянул Леньке плотную пачку пятерок. И исчез.
Ленька смотрел на деньги, и в глазах его рождалось решение.
Распахнулось школьное окно, из него выглянул Ленька и, заложив два пальца в рот, заливисто свистнул.
И ребята, игравшие в волейбол на школьной площадке, и девчонки-болельщицы запрокинули головы.
- Есть предложение - в кино! - крикнул Ленька. - На "Кубанских казаков"!
- А где бабки? - за всех ответил снизу Витька Харламов. - Ты дашь?
- Дам, - успокоил дежурный.
Не в силах скрыть удовольствия от собственного действа, он выдавал приятелям и одноклассникам билеты.
- А деньги откуда? - спросил кто-то.
- Много будешь знать - что будет? - отшутился он.
Потрудились мы недаром,
Хлеборобы-мастера,
Чтоб ломилися амбары
От колхозного добра.
Убирай, убирай,
Убирай урожай.
Убирай, наступили сроки...
Ребята размягченно смотрели экранную цветную жизнь, когда в конце ряда появился Ленька с лотком мороженого в стаканчиках и принялся передавать его ребятам. Каждый получил по порции, а на лотке осталась еще пара стаканчиков. Он вручил ближнему - Витьку Харламову - второй и бухнулся на стул, удовлетворенно надкусив холодный снежный шарик.
Убирай урожай.
Убирай, наступили сроки...
Ребята размягченно смотрели экранную цветную жизнь, когда в конце ряда появился Ленька с лотком мороженого в стаканчиках и принялся передавать его ребятам. Каждый получил по порции, а на лотке осталась еще пара стаканчиков. Он вручил ближнему - Витьку Харламову - второй и бухнулся на стул, удовлетворенно надкусив холодный снежный шарик.
Урожай, наш урожай,
Урожай высокий...
Экран захлестывало море золотисто-рыжего зерна.
Они сидели на скамье в зарослях сквера у 13-й казармы, где жила Рита. Ленька потянулся и как бы невзначай положил руку на ее плечо. В этот момент в дальнем конце сквера загорланили под гитару:
Купила мама Ниночке,
Купила ей ботиночки.
И сказала Нине: "Надевай",
И сказала лично:
"Веди себя прилично
И мальчикам ты вид не подавай".
Рита напряглась и посмотрела в темноту, откуда неслись слова.
Одела Нина ботики,
Одела коверкотики
И одела шляпу набекрень,
Но тут явились мальчики,
Явилися хорошие
И схватили Нину...
Ленька убрал руку с плеч девушки, а песня приближалась:
Тут лопались гондончики,
Трещали панталончики,
На юбочке осталася роса.
Ах время, время, времечко...
На тропинке, ведущей к скамье, появились три едва различимые фигуры. Вспыхнул карманный фонарик, осветив Риту, смотревшую в землю, и Леньку, который пытался увидеть подошедших, но безуспешно: увидел только кепку-восьмиклинку и освещенную отблеском фонаря ковбойку крайнего парня.
- Здравствуйте! - подчеркнуто вежливо прозвучало из темноты.
Со скамейки не ответили, и подошедший, выключив фонарик, прошел мимо в сопровождении двух парней, один из которых, фальшиво наигрывая на гитаре, продолжил свой "романс".
Ленька тревожно смотрел им вслед. Рита встала.
- Я пойду... А ты лучше иди туда - там в заборе дырка. Не нужно меня провожать...
- Почему? Я хочу... - уязвленно возразил он.
- Не надо, - сказала Рита тоном, не терпящим возражения, и быстро ушла по тропинке.
От стены казармы отделилась фигура. Снова вспыхнул фонарик.
- Ритуля! Чо не здороваешься? - спросил тот, в ковбойке и восьмиклинке.
- Что тебе надо? - Рита остановилась.
- Ты знаешь, с кем ты ходишь?
- Знаю.
- Думаешь, он лучше меня?
- Наверняка.
- А почему мы его до сих пор не раздели?
Ответа у Риты не было.
- А потому, что он бегает, - ответил за нее парень. И, поняв, что Рита не врубилась в его "феню", пояснил: - Он ворует, как и я. Поняла?
Звонилкин скорбно смотрел на стену школьного коридора. А со стены на него смотрел обгоревший портрет Берия.
- Я чую - гарью запахло. Побежала и выключила, - объясняла техничка, которую вполуха слушали учитель и несколько кружковцев.
По плиткам коридора зашаркали Ленькины шаги, и все повернулись к подходившему.
- Ты был вчера дежурным у газеты? - ожидая подтверждения, спросил Георгий Матвеевич.
- Я. - Ленька еще не понимал тревожных взглядов собравшихся.
- Когда по твоей вине горит школа - это преступление. А когда по твоей вине горит портрет ведущего члена Политбюро нашей партии - это нечто большее. - Звонилкин обвел ребят многозначительным взглядом и остановил его на Леньке: - Тебе придется отвечать.
Парнишка поднял увлажнившиеся глаза на обгоревший портрет вождя.
- Да! Из школы тебя выпрут, - подытожил Костя, выслушав Ленькин рассказ. - Но вряд ли посадят. Сейчас - после амнистии - по 58-й не сажают. Ждут... Но ты и без школы не пропадешь... - Костя выбирал веник для бани, взвешивая его в руке.
- Я хочу школу закончить, - неожиданно зло и нервно перебил Ленька.
Костя кинул веник в жестяную шайку.
- Хочешь быть, как говорил покойник Еська, инженером человеческих душ?
Ленька молчал, сглатывая комок в горле.
- Да сделаем мы тебе ксиву, - успокоил Костя. - Будешь иметь аттестат - один к одному!
Мать и бабушка отреагировали на Ленькин рассказ, как на известие о смерти. Первой пришла в себя мать:
- Леня, я прошу тебя - соглашайся, что ты виноват. И извиняйся. Проси прощения. Говори, что умысла не было!
- А его и не было! - обозлился до того вяло слушавший сын.
- Та що ж вы! Один казав, другой - перемовчав! - вмешалась со своего топчана бабушка.
- Не лезьте не в свое дело, - привычно одернула ее мать. - Главное, извиняйся. Отец, - она подошла к стоявшему у двери Леньке, - посоветовал бы то же самое!
- Всегда ты знаешь, что бы он посоветовал! - огрызнулся Ленька.
- Я - знаю, - с укором ответила мать. - Мы живем вместе двадцать лет. Извиняйся!
Ленька шел в школу. Ничего хорошего это посещение не обещало, и ноги сами замедляли шаг, приближаясь к калитке школьной ограды. Навстречу вылетел Витек Харламов и протянул руку.
- Поздравляю!
- С чем? - Леньке было не до шуток.
- Сейчас поймешь! - Витек обнял его за талию, потащил на школьное крыльцо.
Ребята наперебой совали ему свои пятерни. Он, недоумевая, спрашивал:
- Что случилось?
Объяснила девушка-очкарик, став на Ленькином пути в школьных дверях:
- Твой Берия оказался врагом народа!
В школьном коридоре Звонилкин со стремянки снимал обгоревший злополучный портрет, за которым жалко висела оплавленная розетка.
- Задержись, - приказал он Леньке сверху.
Спустившись, взял его под руку, отвел в сторону и негромко поинтересовался:
- А откуда ты узнал, что Берия вчера арестован?
Леньку ошарашил вопрос.
- Я этого не знал.
- Ты уверен? Может быть, ты слушал чужое радио? - не унимался учитель. - "Голос Америки"? Или Би-би-си?
- У нас дома нет приемника, - едва сдерживаясь, ответил парнишка.
Звонилкин не поверил.
- Сомнительно, - заключил он.
В пересечении коридоров казармы кипело гуляние.
- Оп-чи, карявая,
Шапка каракулева,
Я у дома страданула
Мамка караулила,
выплясывала девица в красной кофте с оборками, но Руфка по кличке "Ляляка" не уступала ей:
Ой, спасите, помогите,
Вон он, вон он побежал,
Десять лет ему воткните
Он мне целочку сломал.
И снова хором пели:
Оп-чи, карявая...
Аккомпанировал на аккордеоне с демпферами чахоточный музыкант по кличке "Трухуночка", рядом с которым, не отпуская его ни на шаг, чтобы не увели, дежурила дородная жена.
Плясали и парни, пытаясь в этом ритме отбивать чечетку с оттяжкой и выкрикивать нескладухи.
Радостный Ленька продирался сквозь пляшущую и поющую толпу к подоконнику у кухни, на котором сидел Костя в окружении нескольких мрачных парней и неизменного Булки.
- Не нужно мастырить аттестат, - выпалил он, оказавшись рядом с Коноваловым. - Берию...
- Знаю. Шлепнули. Тебе фартит! В рубашке родился, - порадовался за парня Костя.
В коридоре заголосили еще сильней.
- С чего гуляют? - спросил Ленька.
- Малышка освободился. - Костя глядел стальными глазами поверх пляшущих на стриженую, в шрамах голову Малышки, возвышавшуюся над гульбищем.
- Тянул по Указу 47-го года. За хищение соцсобственности. Но - всего три года... - Он цокнул языком.
Малышка будто почувствовал, что о нем говорят, пригнувшись, нырнул в толпу и появился, огромный и рыхлый, перед Костей со стаканом водки в руке.
- Костя, выпьем за то, чтобы мы чаще гуляли и меньше сидели!
Малышка протянул ему стакан.
- Пока пей сам. И погуляй. - Коновалов не принял стакана.
Малышка помрачнел, заглотал водку, швырнул стакан на пол и ушел.
Осколки блестели на асфальтовом полу.
- Что это он? - не понял Ленька.
- Он, говорят, ссучился и заложил в колонии хорошего вора. Чтобы выйти до срока.
- Это... точно?
- Надо проверить, Леня.
- А как?
- У нас на это своя почта есть, - ласково объяснил Костя.
- И что будет, если заложил?
- Услышишь. Или узнаешь.
Веселье вдруг замолкло. Аккордеон еще звучал, но пляшущие, почуяв тревогу, перестали топтаться. По коридору прошел, вроде бы не замечая никого вокруг, участковый Гальян.
Возле Малышки он остановился.
- Что, твой? - указал пальцем Гальян в пацана, которого вернувшийся держал на руках.
- Мой! - Малышка погладил сына по русым волосикам.
- И мой! - за спиной участкового возникла запыхавшаяся и разопревшая от танцев Верка.
- Смотри-ка! - покачал головой участковый, словно не веря в то, что у Малышки может быть сын, да еще такой ладный крепыш. - А ты сам - почему здесь? Ты же подписку давал, что духу твоего здесь не будет!
- У меня здесь жена и сын! - встал с лавки бугай и навис над Гальяном, но того превосходство в росте и весе не смущало.
- Она, - Гальян дернул головой в сторону Верки, - тебе по закону не жена. Значит, и сын - не сын. По закону.
- Пропишите - сразу распишемся.
- Ага! - поддакнула из-за спины участкового Верка.
- Обождешь! Если я тебя здесь еще раз увижу - пеняй на себя. Тебя ведь по-хорошему предупреждали.
Гальян ушел. Аккордеонист зафокстротил, но никому не танцевалось, и Трухуночка смолк.