Степан Иванович уже хотел было выразить свое согласие, но его насторожил правый уголок рта собеседника. Морщинка у самых губ была чуть длиннее и глубже, отчего лицо его на какой-то момент сделалось асимметричным, едва ли не до безобразия исказившись. Так может выглядеть только фальшь.
Куприянов внутренне передернулся — надо же, чуть было не попался! Это предложение прозвучало для того, чтобы еще крепче усыпить его бдительность.
Степан Иванович сделал вид, что все же заинтересовался.
— Хорошо… Ты, похоже, сильно изменился… У меня тоже на этот счет имеются некоторые соображения. Я знаю, что алмазы переправляли союзникам по морю. Через Мурманск, а оттуда в Англию и в Америку. Так почему бы нам не проделать такой же путь?
— Придется серьезно делиться, — заметил Коробов. — Это новый круг людей. И немалый.
— Денег будет столько, что их хватит на всю команду!
Коробов отрицательно покачал головой:
— На всю команду не нужно. Достаточно, например, заплатить капитану, а уж он найдет место, куда можно спрятать мешок с алмазами. Среди десятков тысяч тонн железа он будет совершенно незаметен.
Куприянов кивнул:
— Согласен.
Коробов довольно улыбнулся.
— А ты, оказывается, ничего, с тобой можно поговорить по-свойски. Вижу, что ты изменился.
— Да и ты уже не тот. Не знаю, может, уже мы с тобой стары для таких дел…
Коробов промолчал.
Дорога значительно сузилась. Несколько лет назад здесь разъезжали машины, отчетливо выделялась колея, уже заросшая по центру. В некоторых местах она была разбита до глубоких колдобин, в которых цвела застоявшаяся вода, и приходилось далеко обходить эти места, чтобы не погрязнуть в болотине.
И все-таки в одном месте Степан Иванович сплоховал. Наступил на краешек колеи, а он возьми да и провались! Ботинок так и увяз по самую щиколотку в грязи.
— Тьфу ты, дьявол!
— Черта вспоминаешь, а это не к добру, — закачал головой Григорий. — А в том, что я изменился, нет ничего удивительного. Тут целые страны видоизменяются, не то что люди, — недовольно буркнул Коробов. — Вот посмотри, что от прежнего величия нашей страны осталось, один только пшик! Кто мы сегодня? Разваливающаяся страна, имеющая на своем вооружении ядерную боеголовку. Вот и все… А потом, от таких денег у кого угодно голова кругом пойдет. Далековато ты меня ведешь, — подозрительно заозирался Коробов. — Так где ты алмазы сховал?
— Не волнуйся, уже пришли, — успокоил его Куприянов. — Вон, посмотри на полянку, — кивнул он в просвет между деревьями, за которыми торчала трансформаторная будка, а рядом висел небольшой щит: «Осторожно, высокое напряжение!»
Возможно, что щит этот был прибит здесь каким-нибудь шутником. Но рисунок с черепом и скрещенными костями заставлял обходить эту территорию стороной. Невольно закрадывалась мысль о том, что предупреждение висит здесь далеко не случайно.
Куприянов уверенно подошел к трансформаторной будке и объявил:
— Алмазы здесь.
Коробов довольно заулыбался:
— Хитро придумано, узнаю бывшего разведчика. Никто и не подлезет. Наверное, сам и будку приволок.
— Она здесь и была. Недалеко отсюда прииск заброшенный. Сюда даже кабель протянули. А когда карьер выработали, то линию свернули, но будку оставили. Вот она и пригодилась!
Будка была старая, проржавленная, у самого основания вообще разъеденная до дыр. Дверца хлипенькая, но вот замок навесной, с крепкой серьгой. Такой просто так не сковырнуть.
Степан Иванович осмотрелся, помедлил, потом сунул руку в карман, достал ключ и уверенно вставил его в скважину. Действовал он по-хозяйски, очень привычно, как если бы отмыкал входную дверь собственной квартиры.
Дверь открылась. Петли даже не скрипнули, что свидетельствовало о заботливом уходе за ними. В нос ударила застоявшаяся сырость. Густые кроны деревьев скрадывали свет, поэтому внутри будка выглядела несколько уныло. Подслеповато прищурившись, Коробов удивленно спросил:
— Где же тут твои сокровища?
Куприянов держался немного в стороне, что было далеко не лишней предусмотрительностью.
— Посмотри в тот угол, — кивнул Куприянов на обыкновенный мешок, стоящий в углу трансформаторной будки.
Коробов удивленно посмотрел на Куприянова.
— Ты меня разыграть решил, Степан? Так у тебя это получилось.
На лице Куприянова появилась довольная улыбка.
— Вот ты и попался! Мешок только сверху до половины заполнен песком. А вот на самом дне камушки.
— Значит, ты их переложил?
— Переложил, — охотно согласился Куприянов. — Не таскаться же мне все время с этим контейнером под мышкой.
Приоткрыв дверь пошире, Коробов вошел в трансформаторную будку. Ступил он туда осторожно, как на заминированное поле. Ничего не произошло, будка не перевернулась, земля под ногами не разверзлась. Все обыкновенно.
— Рисковый ты мужик, Степан. А не боишься, что твои камушки сопрут?
— Ответь мне, Григорий, кому придет в голову искать их под слоем песка?
— Пожалуй, никому, — честно признался Коробов.
— На то и рассчитано. Мне бы тоже не пришло. А потом этого песка за будкой целая куча навалена. Так что ни у кого даже подозрения не возникнет. Ну, чего ты стоишь? — упрекнул Куприянов. — Развязывай горловину.
Коробов вытащил из кармана нож, сухо щелкнуло выброшенное широкое лезвие. Он равнодушно перевел взгляд на Куприянова. Степан Иванович сделал вид, что ничего не произошло. И вдруг понял, что для создания видимой беспечности ему пришлось мобилизовать немалые внутренние ресурсы. Даже испарина на лбу выступила. Но, кажется, этого Коробов, к счастью, не заметил.
Срезав веревку с горловины мешка, он зашвырнул ее в угол.
— Знаешь, а я ведь ожидал, что рано или поздно кто-нибудь да объявится, — вздохнул Куприянов.
Разгребать песок следовало двумя руками, нож пришлось отложить в сторону. Коробов набрал в ладони песку и швырнул на землю. Выглядел он возбужденным.
— Я не удивлен, ты же человек бывалый и обязан был просчитать все варианты.
На землю с мягким шорохом плюхнулась еще одна большая пригоршня песка. Еще, еще…
— Ах, вот они! — Голос Коробова был заметно возбужден. Его пальцы натолкнулись на плотную холщовую ткань. Потянув, Григорий вытащил из песка небольшой плотный мешок.
— Вот только не знал, кто это будет.
Сургучные печати на холщовых мешках приковали внимание Коробова. Повисла продолжительная пауза.
Не удержавшись, он даже провел пальцами по грубой ткани и одобрительно крякнул.
— Не разочаровался, когда увидел меня?
Коробов в нетерпении потянул за завязку. Мешочек развязался на удивление быстро.
— Как тебе сказать… Я думал, что тебя и на свете-то давно нет.
— Не пришло еще время меня хоронить. Еще поживем!
— Я даже приготовился к встрече, — сказал Куприянов слегка осипшим голосом. Но, кажется, Коробов этого не заметил. — Но почему-то мне казалось, что это должно было произойти значительно раньше.
— А разве это что-нибудь меняет?
Наклонив холщовый мешочек, он ссыпал его содержимое на ладонь.
— Это еще что за хренотень?! — поднял Григорий Петрович на Куприянова рассерженный взгляд.
— Это гравий.
— Где алмазы?!
— А теперь скажи, Гриша, когда именно ты хотел меня грохнуть? Сразу после того, как получишь алмазы, или все-таки решил немного повременить? — Рука Куприянова быстро скользнула куда-то в темноту вдоль ржавой стенки будки.
Просыпанный гравий смешался с песком. Небольшие черные камешки выглядели на желтом фоне крохотными злющими глазками. Вот только к алмазам они не имели никакого отношения.
— Брось, Степан. Давай поговорим.
— А ствол за поясом ты для душевной беседы приберег? — сдержанно укорил его Куприянов. — Я ведь его сразу увидел. Но и у меня тоже кое-что есть.
Коробов так и не понял, откуда в руке Куприянова появился пистолет. Скорее всего он лежал здесь же, в будке, и опытный противник воспользовался его увлечением алмазами, которые вот-вот окажутся в руках, и сумел незаметно взять оружие. Теперь надо было заговорить его, тоже отвлечь внимание.
— Послушай, не о том ты сейчас говоришь, — почти взмолился Коробов. — Нам нужно много обсудить.
— А ты молодец, хорошо держишься, — сдержанно похвалил Степан Иванович. — Честно говоря, я еще сам не знаю, как бы себя повел, когда бы мне в лицо ствол наставили. Чувствуется боевая закалка.
Куприянову не однажды приходилось целиться в человека. При этом он испытывал всегда самые разные чувства — от лютой ненависти до брезгливости. Чего не обнаруживалось никогда, так это равнодушия. Степан всегда знал, что придется преодолевать некоторый внутренний психологический барьер, стрелять не в бессловесную тварь, а в человека. В этот раз ощущение было сложнее. Скорее всего он испытывал усталость. Впечатление было таким, будто он долго шел по бесконечной дороге, не зная, когда она приведет его к цели. И вот сейчас, когда отдых уже не за горами, на него вдруг навалилась смертельная усталость. Следовало сделать последний шаг, а вот сил для него более не оставалось.
Куприянову не однажды приходилось целиться в человека. При этом он испытывал всегда самые разные чувства — от лютой ненависти до брезгливости. Чего не обнаруживалось никогда, так это равнодушия. Степан всегда знал, что придется преодолевать некоторый внутренний психологический барьер, стрелять не в бессловесную тварь, а в человека. В этот раз ощущение было сложнее. Скорее всего он испытывал усталость. Впечатление было таким, будто он долго шел по бесконечной дороге, не зная, когда она приведет его к цели. И вот сейчас, когда отдых уже не за горами, на него вдруг навалилась смертельная усталость. Следовало сделать последний шаг, а вот сил для него более не оставалось.
— Ты не сделаешь этого, я тебе нужен, — уверенно продолжал Коробов, не сводя пристального взгляда с направленного в лоб ствола пистолета.
— Вряд ли.
— Мы с тобой вдвоем такие дела еще провернем…
Куприянов прекрасно понимал, что такой волчара, как Коробов, должен был прийти на встречу подготовленным. Он просто обязан иметь в каждом рукаве по стволу, наверняка где-то еще припрятал какой-то сюрприз. Пистолет, заткнутый за пояс, предназначен всего лишь для отвода глаз. Это первое, на что чаще всего обращаешь внимание. Степан даже невольно задался вопросом, а из какого же пистолета он захочет его завалить? Вопрос не из праздных, Куприянов помнил, что Коробов одинаково хорошо стрелял с обеих рук.
Как бы в растерянности Коробов отступил на один шаг. Дальше стена — пятиться некуда. Интонации в его голосе звучали искренне и проникновенно. В какой-то момент Куприянов почувствовал, что поддается внушению, и уже готов был опустить оружие. Ему потребовалось сделать над собой немалое усилие, чтобы освободиться от этого наваждения. Расслабляться было никак нельзя — пропадешь…
Вот Коробов сделал всего лишь небольшое движение вперед. Но именно так начинается атака.
— Стоять!
— Ну, ты даешь, Степан! Никогда не думал, что нам вот так придется разговаривать. Тебя же без меня раздавят. Ты даже не представляешь, какие силы заинтересованы в том, чтобы найти эти вот камушки, пропавшие три десятка лет назад. Причем силы эти не только в России, но и за рубежом! Я отслеживал информацию, пользуясь старыми связями. Да отпусти же пушку, чудак. Стал бы я тебе все это говорить, если бы хотел тебя убить?!
Словно от избытка чувств Коробов приподнял руки, его ладони оказались у шеи. Куприянов догадался, что в следующий момент тот выдернет из-за ворота припрятанный там небольшой пистолет, и вот тогда уже не успеть!
В тесной будке выстрел прозвучал громко.
Небольшое помещение тотчас наполнилось пороховой гарью. Пуля, угодив в шею, сбила Коробова с ног. Ударившись о стену, он тяжело сполз вниз. Еще какое-то мгновение Коробов жил, пуская кровавые пузыри на ворот рубашки, а потом затих, небрежно свесив голову набок.
Степан осознал, что отвык от запаха горелого пороха, впрочем, как и от покойников с пулевыми ранениями. Усмехнувшись, он подумал: «Не хватало мне еще проблеваться».
Коробов, конечно, враг. Вряд ли он выпустил бы его отсюда живым и уж тем более пошел бы на справедливую дележку камней с последующим заключением мирного договора и союза. Просто пристрелил бы без долгих разговоров бывшего коллегу по «Трем толстякам» и, сморкнувшись на труп, двинул бы своей дорогой. Такие люди, как Гриша Коробов, не обременяют себя моральными терзаниями.
Как ни храбрился Куприянов, но чувствовал, что смерть сослуживца не прошла для него бесследно. Потребовалось продолжительное время и изрядная мобилизация внутренних ресурсов, чтобы унять заколотившееся сердечко. И надо признать, что ему было от чего шалить, не так часто приходится убивать бывших приятелей. Пусть и тех, которые сами хотели такое сделать еще тридцать лет назад.
Куприянов склонился над убитым. Никакой некрофилии, просто нужно обшарить карманы, посмотреть, где он остановился. Если судить по разговорам, то здесь Григорий проездом.
Сунув руку в карман пиджака, Куприянов вытащил конверт, с интересом повертел его в руках. Видимо, это и есть то самое письмецо, о котором Коробов заикался во время беседы на лавочке. Ладно, его можно будет прочитать и попозже. Постучав по карманам, он услышал мелодичный звон, кроме мелочи, там было что-то еще, потяжелее. Так оно и есть, ключи! На металлической поверхности брелка было выгравировано название местной гостиницы. Значит, ключ решил не сдавать администратору, проявил хитрость старого контрразведчика. Да оно и к лучшему. Теперь можно предположить, что в комнате у него лежит точно такое же письмо, на тот случай, если он вдруг не вернется. Надо будет навестить этот номер и полюбопытствовать, где же оно там хранится.
Оставлять здесь покойника было нельзя. Его нужно перетащить в какое-нибудь безлюдное местечко, да там и похоронить. Тьма сгущалась. Оно и к лучшему. Через каких-нибудь десять минут в лесу будет совершенно темно, как в склепе. От мрачноватого сравнения губы Степана невольно дрогнули.
Захватив лопату, стоящую в углу, Куприянов оттащил Коробова поглубже в лес. Отыскав подходящее местечко, он выкопал неглубокую яму и уложил в нее покойника. Все оружие, все мелочи он выгреб из его карманов. Потом разберемся. Теперь оставалось только понадежнее упрятать его под камнями, чтобы зверье не разрыло.
Через три часа работы на месте захоронения ничто не говорило, что под сучьями и камнями кто-то похоронен. «Спи спокойно, дорогой товарищ».
Уже возвращаясь, Степан Иванович вдруг обнаружил, что где-то обронил серебряный портсигар, подарок Лаврентия Берии. Но возвращаться не пожелал. Где его сейчас отыщешь!
Ладно, надо думать, что делать дальше. Все ведь только начинается…