Почему они не перерезали ее до того, как кто-нибудь смог последовать за мной?
Прежде чем я заговорил, послышался стук в дверь и вошел один из моих офицеров.
— Сумерки наступили, господин, и ворота заперты. Все, кто хотел, вошли.
— И много вошло?
— Нет, господин… не более сотни. Остальные отказались.
— Почему?
— Ты приказываешь отвечать, господин?
— Приказываю.
— Они сказали, что они в безопасности вне крепости. Что у них нет причин ссориться с рррллия, что они всего лишь мясо для Калкру.
— Довольно, солдат! — голов Люр прозвучал резко. — Иди! Уведи с собой рррллия!
Офицер отсалютовал, энергично повернулся и ушел вместе с карликами. Я рассмеялся.
— Солдаты перерезали лестницу из сочувствия защитникам Сирка. Люди меньше боятся врагов Калкру, чем соплеменников, мясников Калкру. Мы правильно поступаем, заключив мир с рррллия, Люр.
Ее лицо вначале побледнело, потом покраснело, она так сжала кулаки, что побелели костяшки пальцев. Улыбнулась, налила себе вина и недрогнувшей рукой подняла кубок.
— Пью за твою мудрость, Двайану!
Сильная личность, эта ведьма! У нее сердце воина. Правда, не хватает женской мягкости. Но неудивительно, что Двайану любил ее — по-своему и настолько, насколько он вообще мог любить женщину.
В комнате повисла тишина, странно подчеркнутая боем барабанов. Не знаю, как долго мы сидели молча. Неожиданно бой барабанов стал слабее.
И затем совсем прекратился. Тишина казалась чем-то нереальным. Я почувствовал, как расслабляются напряженные нервы. От неожиданной тишины заболело в ушах, медленнее забилось сердце.
— Послание получено. Они приняли условия, — сказала Эвали.
Ведьма встала.
— Ты оставишь себе девушку на ночь, Двайану?
— Она будет спать в одной из этих комнат. Ее будут охранять. Никто не сможет пройти к ней, миновав эту мою комнату. — Я со значением посмотрел на нее. — А я сплю некрепко. Так что не бойся, что она сбежит.
— Я рада, что барабаны не потревожат твой сон, Двайану.
Она насмешливо отсалютовала мне и вышла вместе с Овадрой.
Неожиданно на меня снова обрушилась усталость. Я повернулся к Звали, которая смотрела на меня с выражением сомнения. В ее глазах определенно не было ни презрения, ни отвращения. Что ж, вот я и добился того, чего добивался всеми этими маневрами. Она наедине со мной. И я понял, что после всего, что она видела, после всего, что испытала из-за меня, слова бесполезны. Да и не мог я сказать всего, что хотел. Нет, впереди много времени… может быть, утром, когда я высплюсь… или после того, как сделаю то, что задумал… тогда она поверит…
— Спи спокойно, Эвали. Спи без страха… и поверь, что все, что было неправильно, будет исправлено. Иди с Дарой. Тебя будут хорошо охранять. Никто не сможет пройти к тебе, кроме как через эту комнату, а здесь буду я. Спи и ничего не бойся.
Я позвал Дару, объяснил ей, что нужно делать, и Эвали ушла с ней. У занавеса, закрывавшего вход в соседнюю комнату, она заколебалась, полуобернулась, будто собираясь сказать что-то, но передумала. Вскоре вернулась Дара. Она сказала:
— Она уже спит, Двайану.
— Спи и ты, друг, — ответил я. — И все, кто был сегодня со мной. Я думаю, ночью опасаться нечего. Отбери таких, кому можно полностью доверять. Пусть охраняют коридор и вход в эту комнату. Где ты ее положила?
— Через комнату, Двайану.
— Будет лучше, если ты и остальные будут спать здесь. К вашим услугам с полдесятка комнат. Захватите с собой вина и хлеба, побольше.
Она рассмеялась.
— Ты ожидаешь осаду, Двайану?
— Заранее никогда нельзя знать.
— Ты не вполне доверяешь Люр, господин?
— Я совсем ей не доверяю, Дара.
Она кивнула и повернулась, чтобы идти. Повинуясь внезапному импульсу, я сказал:
— Дара, лучше ли ты будешь спать сегодня и легче ли тебе будет отбирать стражу, если я скажу тебе: пока я жив, жертвоприношений Калкру не будет?
Она вздрогнула, лицо ее посветлело, смягчилось. Она протянула мне руку:
— Двайану, мою сестру отдали Калкру. Ты на самом деле хочешь этого?
— Клянусь жизнью! Клянусь всеми богами!
— Спи спокойно, господин! — Она задыхалась. Вышла, но я успел заметить на ее глазах слезы.
Что ж, женщина имеет право плакать, даже если она солдат. Я сам сегодня плакал.
Я налил себе вина, пил его и размышлял. В основном о загадке Калкру. И для этого были причины.
Что такое Калкру?
Я снял цепь с шеи, открыл ящичек и стал рассматривать кольцо. Закрыл ящичек и поставил его на стол. Я чувствовал, что пока размышляю, лучше убрать кольцо подальше от сердца.
У Двайану были сомнения относительно этого чудовища: на самом ли деле оно Дух Пустоты? Я, Лейф Ленгдон и пассивный Двайану, теперь не сомневался, что это не так. Но я не мог и принять теорию Барра о массовом гипнозе. А мошенничество вообще вне вопроса.
Кем или чем бы ни был Калкру, он, как сказала ведьма, существовал. Или по крайней мере существовала тень, которая при помощи ритуала и кольца становилась материальной.
Я думал, что мог бы принять все происшествие в оазисе за галлюцинацию, если бы оно не повторилось здесь, в земле теней. Нет никаких сомнений в реальности жертвоприношения, которое я совершил; никакого сомнения в уничтожении — поглощении — растворении — двенадцати девушек. Нет сомнения в том, что Йодин верил в способность щупальца уничтожить меня, в том, что оно уничтожило его самого. И подумал, что если жертвы и Йодин стоят где-то в боковом крыле и смеются надо мной, как предполагал Барр, то это крыло где-то в другом мире. И к тому же глубочайший ужас малого народа, ужас большинства айжиров — и восстание в древней земле айжиров, вызванное тем же ужасом, которое уничтожило в ходе гражданской войны саму землю айжиров.
Нет, чем бы ни было это существо, как бы ни противоречило его признание науке, как бы его ни называть — атавизм, суеверие, — оно существовало. Оно не с этой земли, несомненно. Оно не сверхъестественное. Точнее сверхъестественное, если считать таким приходящее из другого измерения или из иного мира, недоступного нашим органам чувств.
И я подумал, что наука и религия действительно кровные сестры, именно поэтому они так не выносят друг друга. Ученые и богословы одинаковы в своем догматизме, в своей нетерпимости.
Но как есть в церкви люди, чей мозг не окаменел в религиозном догматизме, так же и в лабораториях можно встретить людей с неокаменевшим мозгом. Эйнштейн, который осмелился бросить вызов всем нашим представлениям о пространстве и времени в четырехмерном мире, в котором само время является измерением, который дал доказательства существования пятимерного пространства вместо четырехмерного, доступного нашим органам чувств… возможность того, что десятки миров совмещаются в пространстве вместе с нашим… энергия, которая может стать материей, если настроить ее на другую вибрацию… и все эти миры не подозревают о существовании друг друга… полностью опровергнутая старая аксиома, что два тела не могут одновременно занимать одно и то же пространство…
И я подумал: что если давным-давно один из айжиров, древний ученый, обнаружил все это? Открыл пятое измерение, помимо длины, высоты, ширины и времени? Или открыл один из тех смежных миров, чья материя проникает сквозь щели нашего мира? И, открыв этот мир, он нашел средства вызывать жителей этого мира в наш, дал им возможность проникать к нам? Звуком и жестом, кольцом и экраном создал ворота, через которые могут проходить эти существа из другого мира — или по крайней мере становиться видными. Какое оружие приобрел этот открыватель, какое оружие получили жрецы!
Если это так, то одно или множество существ ютятся в этом входе в поисках глотка жизни? Воспоминания, завещанные мне Двайану, говорили, что в земле айжиров существовали и другие храмы, помимо того, в оазисе. То же ли самое существо появлялось во всех храмах? То же ли существо, появлявшееся в экране храма оазиса, появляется и в храме земли миража? Или их много — существ из другого измерения или из другого мира, тех, что алчно отвечают на призыв? Не обязательно, чтобы в своем мире эти существа имели форму Кракена. Возможно, именно такую форму они принимают на выходе под влиянием законов природы.
Некоторое время я размышлял над этим. Мне казалось, что это объясняет появление Калкру. И если это так, то чтобы избавиться от Калкру, нужно уничтожить средства, при помощи которых он появляется в нашем мире. Именно это и хотели сделать древние жители земли айжиров.
Но почему только представители древней крови могут вызывать?..
Я услышал негромкий голос у двери. Неслышно подошел, прислушался. Открыл дверь: со стражниками говорила Люр.
— Что тебе нужно, Люр?
— Я хочу поговорить с тобой. Это займет немного времени, Двайану.
Я рассматривал ведьму. Она стояла неподвижно, в глазах ее не было вызова, не было расчетливости — только просьба. Рыжие пряди падали на белые плечи. Она была без оружия, без украшений. И выглядела моложе, чем всегда, какая-то жалкая. У меня не было желания насмехаться над ней или отказывать. Напротив, во мне шевельнулась жалость.
— Входи, Люр… и говори, что у тебя на уме.
Я закрыл за ней дверь. Она подошла к окну, выглянула в тускло светящуюся ночь. Я подошел к ней.
— Говори тише, Люр. Девушка спит в соседней комнате. Пусть спит.
Она без всякого выражения сказала:
— Я хотела бы, чтобы ты никогда не появлялся здесь, Желтоволосый.
Я подумал о Джиме и ответил:
— Я тоже хотел бы этого, ведьма. Но я здесь.
Она прислонилась ко мне, положила руку мне на сердце.
— Почему ты так меня ненавидишь?
— Я не ненавижу тебя, Люр. Во мне ни к кому нет ненависти — только к одному.
— И это?..
Я невольно взглянул на стол. Здесь горела свеча, ее пламя освещало ящичек с кольцом. Она посмотрела туда же. Сказала:
— Что ты собираешься сделать? Раскрыть Карак перед карликами? Восстановить мост Нансур? Править Караком и рррллия вместе со смуглой девушкой? Если так… что станет с Люр? Ответь мне… Я любила тебя, когда ты был Двайану… ты хорошо это знаешь…
— И убила бы меня, пока я был Двайану, — мрачно добавил я.
— Потому что я видела, как умирает Двайану, когда ты смотрел в глаза незнакомца, — ответила она. — Ты, кого победил Двайану, убивал Двайану. А я его любила. Разве я не должна было отомстить за него?
— Если ты веришь, что я больше не Двайану, значит я человек, друга которого ты заманила в ловушку и убила, человек, чью любимую ты захватила и хотела убить. И если это так, то какое право ты имеешь на меня, Люр?
Она некоторое время молчала; потом ответила:
— У меня есть оправдание. Я тебе сказала, что любила Двайану. Кое-что я о тебе знала с самого начала, Желтоволосый. Но я видела, как в тебе просыпается Двайану. И знала, что это истинно он. Я знала также, что пока живы этот твой друг и смуглая девушка, Двайану в опасности. Поэтому я задумала вызвать их в Сирк. Я пыталась убить их раньше, чем ты с ними увидишься. Тогда, думала я, все будет хорошо. Тогда не сможет вернуться того, кто был побежден Двайану. Я проиграла. Я поняла это, когда по своему капризу Люка свела вас троих вместе. Гнев и печаль охватили меня… и я сделала… то, что сделала…
— Люр, — сказал я, — ответь мне правдиво. В тот день, когда ты вернулась на озеро Призраков после охоты на двух женщин… не были ли это твои посыльные, которые должны были отнести в Сирк ложное послание? И не ждала ли ты сообщения, что мой друг и смуглая девушка в ловушке, прежде чем дать сигнал к выступлению? И не было ли у тебя мысли, что тогда — если я открою дорогу в Сирк — ты сможешь избавиться не только от них, но и от Двайану? Вспомни: ты любила Двайану, но, как сказал он тебе, власть ты любила больше. А Двайану угрожал твоей власти. Отвечай правдиво.
Вторично я увидел слезы на глазах ведьмы. Она ответила разбито:
— Да, я послала шпионов. Я ждала, пока эти двое не окажутся в ловушке. Но я никогда не хотели причинить вред Двайану.
Я не поверил ей. Но по-прежнему не испытывал ни гнева, ни ненависти. Только растущую жалость.
— Люр, теперь я скажу тебе правду. Я не собираюсь править Караком и рррллия вместе с Эвали. У меня больше нет желания власти. Оно ушло с Двайану. В мире, который я заключу с карликами, ты будешь править Караком
— если пожелаешь. Смуглая девушка уйдет с ними. Она не захочет оставаться в Караке. И я не захочу…
— Ты не можешь уйти с нею, — прервала она меня. — Желтые псы никогда не будут доверять тебе. Их стрелы всегда будут нацелены на тебя.
Я кивнул: эта мысль давно пришла мне в голову.
— Все это уладится, — сказал я. — Но жертвоприношений больше не будет. Ворота Калкру закроются навсегда. Я закрою их.
Глаза ее расширились.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что навсегда закрою Калкру дорогу в Карак — разве что Калкру окажется сильнее меня.
Она беспомощно стиснула руки.
— Какая польза мне тогда от Карака… как смогу я удержать его жителей?
— И все-таки… я уничтожу ворота Калкру.
Она прошептала:
— Боги, если бы у меня было кольцо Йодина…
Я улыбнулся в ответ.
— Ведьма, ты так же хорошо, как и я, знаешь, что Калкру не приходит на зов женщины.
Колдовские огоньки загорелись в ее глазах; в них мелькнул зеленоватый отблеск.
— Существует древнее пророчество, Желтоволосый. Двайану его не знал… или забыл. В нем говорится, что когда Калкру придет на зов женщины, он — останется. Именно поэтому ни одной женщине в земле айжиров не позволено было становиться жрицей и проводить жертвоприношения.
В ответ я рассмеялся.
— Отличный любимчик — вдобавок к твоим волкам, Люр.
Она пошла к двери, остановилась.
— Что, если бы я полюбила тебя… как любила Двайану? Ты смог бы любить меня, как любил Двайану? И еще сильнее! Отправь смуглую девушку к ее народу и сними с них наказание смертью за переход на эту сторону Нанбу. Станешь ли ты править вместе со мной Караком?
Я открыл перед ней дверь.
— Я тебе уже сказал, что мне не нужна власть, Люр.
Она вышла.
Я пошел к окну, подвинул к нему кресло и сидел, размышляя. Неожиданно откуда-то поблизости от крепости послышался волчий вой. Он прозвучал три раза, потом еще трижды.
— Лейф!
Я вскочил на ноги. Рядом со мной была Эвали. Через вуаль своих волос она смотрела на меня; ее глаза светились, в них не было сомнения, ненависти, страха. Это были глаза прежней Эвали.
— Эвали!
Я обнял ее, мои губы отыскали ее губы.
— Я слышала, Лейф!
— Ты веришь, Эвали?
Она поцеловала меня, прижалась ко мне.
— Но она права, Лейф. Ты не можешь вернуться со мной в землю малого народа. Они никогда, никогда не поймут. А я не стану жить в Караке.
— Пойдешь ли ты со мной, Эвали? В мою землю? После того как я сделаю… то, что должен сделать… и если не погибну при этом?
— Я пойду с тобой, Лейф!
Она немного поплакала и потом уснула у меня на руках. Я поднял ее, отнес в соседнюю комнату, укрыл. Она не проснулась.
Я вернулся к себе. Проходя мимо стола, взял ящичек и хотел надеть на шею цепь. Потом поставил его на место. Никогда не надену больше эту цепь! Не выпуская из рук меча, я лег в кровать. И уснул.
23. В ХРАМЕ КАЛКРУ
Дважды я просыпался. Первый раз меня разбудил волчий вой. Волки выли как будто прямо под окном. Я сонно прислушался и снова заснул.
Второй раз я проснулся от беспокойного сна. Я был уверен, что меня разбудил какой-то звук в комнате. Рука моя упала на рукоять меча, лежавшего на полу рядом с кроватью. У меня было ощущение, что в комнате кто-то есть. В зеленой полутьме, наполнявшей комнату, ничего не было видно. Я негромко спросил:
— Эвали, это ты?
Ни ответа, ни звука.
Я сел, даже опустил ноги на пол, чтобы встать. Потом вспомнил, что за дверью стража, что рядом Дара и ее солдаты, и сказал себе, что проснулся только от тревожного сна. Но некоторое время я лежал прислушиваясь, сжимая меч в руке. Потом снова уснул.
Послышался стук в дверь, я проснулся. Уже давно рассвело. Я тихо подошел к двери, чтобы не разбудить Эвали. Открыл ее. Среди стражников был Шри. Маленький человек пришел в полном вооружении, с копьем, изогнутым ножом, а за плечами — маленький, но удивительно звучный барабан. Он дружески посмотрел на меня. Я потрепал его по руке и указал на занавес.
— Эвали там, Шри. Разбуди ее.
Он прошел мимо меня, я поздоровался с охраной и повернулся вслед за Шри. Он стоял у занавеса, глядя на меня, в глазах его не было дружеского выражения. Он сказал:
— Эвали здесь нет.
Я недоверчиво смотрел на него, потом оттолкнул и вбежал в комнату. Она была пуста. Я подошел к груде шелков и подушек, на которых спала Эвали, потрогал ее. Тепло не чувствуется. Вместе с Шри я пошел в следующую комнату. Здесь спали Дара и с полдюжины женщин. Я коснулся плеча Дары. Она, зевая, села.
— Дара, девушка исчезла!
— Исчезла! — она смотрела на меня так же недоверчиво, как я только что на золотого пигмея. Вскочила, вбежала в соседнюю комнату, потом вместе со мной по другим комнатам. Там спали солдаты. Эвали не было.
Я вернулся в свою комнату. Меня охватил бешеный гнев. Быстро, хрипло допросил стражу. Они никого не видели. Никто не входил, никто не выходил. Золотой пигмей слушал, не отрывая от меня взгляда.
Я пошел в комнату Эвали. Проходя мимо стола, я увидел ящичек. Моя рука опустилась на него, приподняла. Он непривычно легок… Я открыл его…
Кольца Калкру в нем не было!
Я смотрел на него — огнем жгло меня осознание того, что может означать отсутствие кольца и Эвали. Я застонал, ухватился за стол, чтобы не упасть.
— Бей в барабан, Шри! Созывай свой народ! Пусть идут быстрее! Может, еще успеем!
Золотой пигмей засвистел, глаза его превратились в бассейны желтого огня. Он не знал всего ужаса моей мысли, но прочел достаточно. Он подскочил к окну, выставил свой барабан и стал посылать один призыв за другим — категоричные, гневные, злые. И немедленно послышался ответ — сначала с Нансура, а потом со всего пространства за рекой зазвучали барабаны малого народа.