Волчья стая - Леонов Николай Сергеевич 7 стр.


Из тех, кого, по народному выражению, «не любят стар и млад, заплюют сестра и брат», – таково было общее мнение.

Но как раз это Алексея совершенно не смущало. Все лучше, чем твердолобый идеалист с ясным взглядом, вот с таким точно каши не сваришь! А с таким вот прожженным прагматиком – отчего же…

Федор Андреевич не был хорош собой: низкого роста, тучный, с лицом, напоминавшим морду старого умного бультерьера.

Кожа лба ноздреватая, в крупных порах, иссеченная глубокими морщинами. Глаза блеклые, слезящиеся, какого-то неопределенного цвета. Словом, не Аполлон. Но вот значительность, сдержанное внутреннее достоинство чувствовались в Загребельном сразу же.

…Умный человек, не обремененный избытком совести, да к тому же облеченный некоторой, надо сказать немалой, властью, живет не по правилам, а по исключениям. Кстати, в блатной среде это называется «по понятиям». Забавно, что «выразители народных интересов» и крестные отцы нашего криминала демонстрируют в этом вопросе трогательное единство, схожи, как братья-близнецы: плевать они хотели на закон. Зигзагом с Марса. «Понятия» этим хозяевам жизни как-то ближе.

Именно таким человеком был Федор Андреевич Загребельный. И выгоду предложений своего будущего зятя он понял сразу же.

Что же конкретно предлагал Алексей Давиденко? Создать особое, ни на что не похожее учебно-воспитательное учреждение закрытого типа. Пока только для юношей, а дальше – видно будет! Для таких вот оболтусов, типа шкодника Геннадия. Под патронажем сразу трех министерств – МВД, Минюста и Минобразования. По словам Давиденко, должно было получиться что-то вроде странного гибрида Царскосельского лицея, российского Оксфорда и Суворовского училища. Не для всех! Обучение – платное, плата очень высокая, да еще необходимо направление от одного из упомянутых министерств. Специнтернат. Режим – самый строгий! Но это же не колония для малолеток, не так ли?

– Тех, кто совершил серьезные преступления, таким вот способом не спасешь, – растолковывал свою идею Давиденко. – И не надо! Разве только родители очень расстараются… Но представьте, сын, скажем, министра или крупного промышленника, финансового магната, преуспевающего политика связался с дурной компанией. Наркотики, доступные девочки, пьянки-гулянки, картишки по-крупному. Криминала пока нет. Но он вот-вот будет! Ясно, что до добра это не доведет! А слушки уже пошли… И в элитной школе, где учится непутевый сынок, на него начинают посматривать косо, как на паршивую овцу, что может все стадо испортить. И папаше прозрачно намекают, что пора предпринимать строгие и действенные воспитательные меры. А что он может, пресловутый папаша?! Он же не специалист, он в совсем других вещах разбирается, а не в подростковой психологии! Ремня всыпать? Э-э, современному подростку не больно-то всыпешь, он сам всыпет кому хочешь. Но сына отец любит! И что ему делать? Дожидаться, пока его отпрыск не натворит что-то по-настоящему серьезное, угодит под суд? И вот тут-то на помощь приходим мы. Пусть помещает своего непутевого сыночка в наш специнтернат. Да, за весьма высокую плату! Почему за высокую? Потому что условия содержания будут идеальные! Мы подберем штат самых лучших учителей и воспитателей. Сам я – специалист в области подростковой психологии, знаю еще пару отличных педагогов, скажем, моего бывшего научного руководителя. Мы создадим отличные условия для занятий спортом, мы оборудуем самые современные компъютерные классы, музыкальные и художественные студии, все, словом, чего только душа подростка пожелает. Но! От своей дурной компании он будет отрезан. Он попадет в условия достаточно жесткого режима. Ни о каких наркотиках и выпивке речи быть не может. И через год-другой счастливая семья получат свое чадо. Уже… – как бы точнее выразиться? – в подкорректированном виде.

– Хм-м, – задумчиво отозвался Федор Андреевич, – и одним из первых постояльцев вашего специнтерната должен стать мой Генка? Вообще говоря, идея неплоха. Она даже коммерчески привлекательна, и мне это нравится. Я считаю, что любое серьезное дело должно приносить доход! Только вот понравится ли подросткам, что их, по сути, засадили в клетку, пусть позолоченную?

– А кто ж их спрашивать-то будет? – ласково ответил Давиденко.

– А не побегут? – с сомнением покачал головой Загребельный. – Или решетки на окнах и прочие тюремные прелести? Как-то это превентивным заключением отдает!

– Куда им бежать? Бомжевать на вокзалах? Так они ж из элитных семей, они к такому образу жизни непривычны, они его боятся. Так что никаких решеток. Если и побегут, то один-два. Остальные быстро поймут, что у них нет разумной альтернативы.

Про себя Алексей Борисович жестко усмехнулся. Его идея имела двойное дно, и он был уверен: от него не побегут! Но раскрывать эти свои карты он не собирался. По крайней мере – пока.

– А откуда ваша предполагаемая клиентура узнает о существовании такого оригинального учебного заведения? – спросил Федор Андреевич. – Не рекламу же в газетах давать, мол, принимаем на интернатуру с коррекцией поведения молодых оболтусов из богатых и влиятельных семейств. Тема слишком деликатная.

– Здесь я рассчитываю на вас, – слегка поклонился Давиденко. – В тех кругах, где вы вращаетесь – а другие меня не интересуют, – все и всех хорошо знают. Я выскажу следующую гипотезу, которая так часто подтверждалась на практике, что может претендовать на ранг теории: у каждого человека в шкафу имеется скелет. И чем выше пост занимает государственный служащий, чем крупнее бизнесмен, чем перспективнее политик, тем больше у него оснований поплотнее запирать дверцы шкафа. А мы как раз и собираемся помочь этим почтенным людям запирать их плотнее, не так ли? Пустите слух, отзовитесь о моей инициативе положительно, и разойдется кругами по воде. Да через год работы к нам очередь будет стоять!

– Это, пожалуй, верно, – задумчиво отозвался Загребельный. – Знаю я несколько очень серьезных людей как раз с такими проблемами, что вы обрисовали. Но ведь нужна лицензия, не говоря уже о том, что необходимо вложить немалые средства. Почему вы думаете, что на министерском уровне вам пойдут навстречу? И даже если пойдут, кто даст деньги? Снова рассчитываете на меня?

– А на кого же еще? – сказал Алексей Борисович с подкупающим и обаятельным цинизмом. – Мы вроде собираемся стать родственниками… Или как? Ведь вы не против того, чтобы я женился на вашей дочери?

Федор Андреевич рассмеялся частым, дробным смешком. Здоровый цинизм в людях он ценил, потому что сам был прожженным циником.

– Вы намекаете на то, – добродушно спросил он, – что ваше решение жениться на Катюше – часть сделки? Что вы хорошо представляете, на ком собрались жениться? Если представляете, то вы – мужчина отважный… А вы мне нравитесь, молодой человек. Из вас, похоже, выйдет толк! Что касается Катюши, то она мне хоть и дочка, но…

Он горестно покачал головой, подмигнул Давиденко:

– Вы в реинкарнацию верите? Переселение душ, если по-простому. Нет? Зря. Я – верю. Так вот, в прошлой жизни Катюша, возможно, была человеком. Но сейчас… – Он замолчал, подбирая достойные эпитеты для характеристики собственной дочурки.

Характеристика получилась краткая, но емкая: «ползучая подколодная змеюка».

Последующие события показали, что характеристика, которую Федор Андреевич Загребельный дал дочурке, оказалась на диво точной! Хотя, справедливости ради, стоит вспомнить известную пословицу про яблочко и яблоню, потому как сам папаша был фрукт еще тот…

Однако самым важным результатом разговора двух будущих родственников оказалось то, что они друг другу понравились. Рыбак рыбака видит издалека. И в результате абстрактная идея Алексея Борисовича начала обретать плоть и кровь, воплощаться в жизнь, да как еще стремительно! Загребельный нажал на все педали и рычаги, лицензия была получена в сказочно короткие сроки, Давиденко шли навстречу буквально все. Чиновники, которые поумнее, быстро сообразили, что иметь такой вот образцово-показательный специнтернат – дело выгодное! Мало ли что… Комиссия какая международная по правам подростков или что-то аналогичное… Что им показывать? Ну не Ново-Алексинскую же колонию для несовершеннолетних, тогда всю комиссию точно кондрашка хватит, в полном составе. А тут будет такое вот замечательное заведение, не просто европейских стандартов, а поднимай выше! Вот, дескать, как мы умеем!

Появились и немалые деньги. Загребельный, обычно весьма прижимистый, не пожадничал на этот раз, да еще нашел несколько богатых спонсоров, отпрыски которых были как две капли воды похожи на его непутевого сыночка и неминуемо должны были пойти по его дорожке. В Битце был куплен трехэтажный особняк, быстро провели ремонт, построили подсобные помещения. Свежеиспеченный супруг Катюши в это время, не слишком много внимания уделяя молодой жене, мотался по Москве, висел на телефоне: набирал штат. Случайные люди Алексею Борисовичу были не нужны! Словом, поставив на Федора Андреевича, Давиденко не прогадал. Несколько позже выяснится, что и тот не прогадал, поставив на Алексея Борисовича и поддержав его. Так что прошло каких-то пять месяцев с момента исторического разговора, и специнтернат был готов к приему своих первых питомцев. И что же? Пусть не очередь, но двадцать человек в две возрастные группы – младшую, от двенадцати до пятнадцати, и старшую, от пятнадцати до восемнадцати, – набрали без особого труда. Именно из того контингента, о котором говорил Алексей Борисович: сынки крупных бизнесменов и политиков. Некоторым желающим еще и отказать пришлось: не тот калибр, а марку заведения нужно держать с самого начала. Высокая – полторы тысячи долларов за месяц! – плата за содержание никого не отпугнула, напротив, вызвала почтительное уважение и уверенность: раз собираются брать такие деньги, значит, дело будет поставлено серьезно, а не абы как! Характерная, кстати, особенность менталитета нынешних «хозяев жизни».

…Вот так на свет и появилось уникальное воспитательное? образовательное? исправительное? – все вместе! – заведение. По предложению директора, Алексея Борисовича Давиденко, назвали специнтернат загадочным и красивым греческим словом «Палестра». Что оно значит, никто, кроме директора и его заместителя по воспитательной работе Анджея Марковича Сарецкого, толком не знал! Однако, что к чему, быстро поняли все, весь педагогический персонал. А кто не понимал, те надолго в «Палестре» не задерживались.

Глава 5

– Вот такие сведения я насобирал про эту «Палестру», – устало закончил Гуров. – Более чем любопытное заведение. К настоящему моменту там сорок человек воспитанников. И мне представляется крайне важным ознакомиться с их личными делами. Да и вживую встретиться было бы неплохо! Скорее всего, я сегодня этим и займусь. Но сперва – встреча с безутешной вдовушкой. Ты как договорился с ней? Где и когда? Не повесткой же ее вызывать, нет к тому пока что оснований.

– Да никак толком не договорился, – с досадой сказал Станислав. – Она просила позвонить ей утром на мобильник, мол, прояснит свои планы на среду и сообщит нам, когда и где сможет с нами встретиться. Давить на нее у свежей могилки я посчитал неэтичным. Кроме того, ты уж мне поверь, эта дама не из тех, на которых имеет смысл давить! Придется сыграть по ее правилам.

– Придется… – задумчиво повторил Гуров. – Что ж! Сыграем. Тем более что утро – вот оно, уже наступило. Мы с тобой всю ночь проболтали. Без особых, увы, результатов. Ни четких версий случившегося, ни строгого плана дальнейшего расследования. Я сейчас кофе сварю, попьем для поднятия тонуса, подождем с часик и позвоним Екатерине Федоровне.

Да! За окошком уже отгорел яркий сентябрьский рассвет, осеннее небо над столицей наливалось пронзительной синевой наступающего дня. Погода обещала быть великолепной, в этом году бабье лето в Москве выдалось просто на удивление. А то, что друзья просидели всю ночь напролет, так это не первый был случай в их практике. И наверняка не последний.

Лев пошире раскрыл форточку, впуская струю свежего осеннего воздуха в пропитанную табачным дымом атмосферу кухни. Затем он достал медную турку на длинной ручке, и через несколько минут устало зевающий Крячко ощутил божественный аромат свежесваренного «Сантоса». Как и его шеф, генерал Петр Орлов, Лев Гуров не слишком жаловал растворимый кофе, как бы тот ни назывался. Лев ловко соорудил несколько бутербродов, разлил кофе по чашечкам и улыбнулся «другу и соратнику»:

– Сейчас, сыщик, тебе станет немного веселее. Я же знаю, что на голодный желудок у тебя мозги хуже работают. У меня, кстати, тоже. Давай так: пока едим, о делах ни полслова. Я сейчас еще музыку хорошую поставлю. А уж потом, когда отдохнем чуток, вернемся к нашим баранам и прикинем планы на сегодняшний день.

Хорошей музыкой в представлении полковника Гурова оказался Бернстайн – «Age of Anxietu» – «Время желаний». Вообще с тех пор, как Лев Гуров женился на Марии Строевой, та приобщала мужа к серьезной симфонической музыке, исправляя его, по выражению Марии, «вульгарные» вкусы, и вполне в этом преуспела. Итак, магнитофон издавал прекрасные звуки музыки Бернстайна, друзья-сыщики сосредоточенно жевали, в окно гуровской кухни весело светило сентябрьское солнышко… Благодать! Только вот на краю стола, портя все это благолепие, так и лежали три страшных предмета, унесшие жизнь троих людей, как бы напоминая: дело только начато, преступник – или преступники! – на свободе, и кто может быть уверен в том, что жертв больше не будет?

– Я предлагаю следующую схему наших дальнейших действий. – Гуров благодарно кивнул, принимая от Станислава очередную сигарету. – Сейчас я созваниваюсь с Екатериной Федоровной и договариваюсь о встрече. А вот после того, как я с ней побеседую, я навещу знаменитую «Палестру» и пообщаюсь по душам с тамошними воспитанниками. Можешь считать меня хоть фантазером, хоть кем угодно, но меня не оставляет мысль, что две последние смерти – дело рук кого-то из них. А может быть, и смерть солдатика. Кстати, на «убиеньке» отпечатков дактилоскописты не обнаружили?

– Нет, – развел руками Крячко. – Сейчас все умные стали, сериалы по ящику смотрят и Маринину со Степановой читают. Так что преступник был в перчатках, это очевидно. Однако есть один интересный момент! Перчатки-то были шерстяные! Поэтому на рукоятке, на стержне этой пакости, остались микроворсинки шерсти, крохотные такие волоконца. То есть если каким-то чудом мы эти перчаточки найдем, то экспертиза без труда сможет подтвердить их идентичность. А где перчатки, там и хозяин, нет?

Гуров с явным сомнением покачал головой: пойди найди те перчатки! Если убийца не дурак, то они уже благополучно сгорели. Да и даже если бы нашли, что с того? Слабо как-то прослеживается дальнейший путь от перчаток до того, на чьих руках они были надеты. Хотя… В их теперешнем положении нельзя пренебрегать ни малейшим шансом. Так что и перчатки поищем, куда ж мы денемся!

– А вот тебе еще информация к размышлению, – продолжал Станислав, – относительно убийства на кладбище. Я сам момент броска «убиеньки» видел только мельком, краем глаза. Не ожидал, знаешь ли, подобных поганых сюрпризов. Но! Процентов на девяносто я убежден, что убийца бросал свою снасть с левой руки. Это неплохо бы у трассологов и баллистиков уточнить: место, откуда он «убиеньку» метнул, известно, его положение – тоже, равно как и положение трупа. Угол, под которым заточенный гвоздь вошел в тело Анджея Сарецкого, почти прямой. Сильный, убойный бросок можно осуществить только одним способом, вот, посмотри.

Крячко взял смертоносный обрезок лыжной палки с железным шипом на конце, отвел руку со свисающей шипом вниз «убиенькой» к бедру, а затем сделал резкое движение по дуге, направленной вперед и вверх.

– Да знаю я, знаю, – отмахнулся Гуров. – И мысль твоя мне ясна: если поставить такой вопрос, то грамотный эксперт без особого труда определит, какой рукой был произведен бросок. Все верно. Значит, возможно, что преступник – левша. Это здорово бы нам помогло. Эй, дружище, прекрати размахивать этой пакостью! Выпустишь случайно из руки – мебель мне попортишь, а то и пришьешь ненароком собственного начальника.

Крячко расхохотался, но смертоносное оружие послушно положил на место. Ведь вот придумают же люди такую гадость!

– А мне чем прикажешь заняться? – спросил он, слегка усмехаясь. – Вряд ли ты отправишь меня домой отсыпаться, знаю я тебя, мучителя, рабовладельца и плантатора. Да я бы и сам не уснул после столь интересных ночных разговоров. Так что давай, ставь задачу.

– Поставлю, – кивнул другу Гуров, – и очень серьезную. Ты отправишься в управление, к компьютерщикам, а конкретно – к Диме Лисицыну. Пусть бросает все остальные дела и подключается к нашему расследованию.

Молодой, но безумно талантливый капитан Дмитрий Лисицын, сотрудник группы обработки электронной информации, был добрым приятелем Гурова и Крячко. В управлении к нему все относились с неизменной симпатией. Это был человек скромный, порой до застенчивости, и сдержанно-остроумный. Иногда Лисицын казался несколько чудаковатым. Подлинный ас в своей области, блистательный программист, он уже не раз помогал сыщикам в расследовании самых хитрых и запутанных дел. Лев Иванович и Станислав Васильевич пользовались у Дмитрия безоговорочным и восторженным уважением, он восхищался этими людьми, их сыскным талантом и оперативным мастерством. Поэтому был у Гурова и Крячко своего рода приоритет: безо всяких приказаний сверху, от генерала Орлова, Лисицын считал их запросы самыми важными и помогал сыщикам не за страх, а за совесть.

– Есть у него такая хитрая программка, – задумчиво продолжал меж тем Лев, – «пересечение множеств». Впрочем, ты же с ней уже несколько раз сталкивался, и работали вы с Димой исключительно успешно. Загрузите все данные по персоналу «Палестры», покойников двоих – Давиденко и Сарецкого – тоже не забудьте. Все, что можно выудить из личных дел и прочего, а как выуживать – это уж твоя забота, я же сказал, что задание будет не из легких. Хорошо бы еще сходные данные на всех воспитанников получить, но тут уж по возможности. И попроси Петра: пусть свяжется с Министерством обороны, чтобы они перекачали Дмитрию все личные дела офицеров и прапорщиков батальона химзащиты. Да, того самого, где солдатик погиб.

– Согласятся ли? – с ноткой сомнения сказал Станислав. – Данные-то эти закрытые!

– Согласятся! – уверенно ответил Гуров. – Петр Николаевич умеет быть очень убедительным, а допусков и подписок у нас столько, что… И опять же – это твои проблемы, ты профессионал или кто? Ну вот и решай!

– И что дальше?

– Что, неужели еще не понял? – усмехнулся Лев. – Меня интересует – не было ли каких-нибудь пересечений, на любом уровне, вплоть до чисто бытового, у кого-то из «Палестры» и кого-то из батальона химзащиты. Может, командир батальона в один детский садик с истопником «Палестры» в сопливом детстве бегал. Это я, понятно, к примеру, но суть ясна?

Назад Дальше