- Чем доказал Чанишвили, что погибший летчик был вашим отцом? спросил Волоков.
- Он не мог доказать. Но ведь все совпадает! Имя. Он - ленинградец, у него осталась жена с трехмесячным ребенком. Чанишвили писал в Ленинград; ему ответили, что Калугина эвакуировалась и по месту прописки не вернулась. Это мой отец!
- И вы взялись восстановить его доброе имя?
- Я решил найти самолет. Это единственная возможность доказать правоту отца раз и навсегда.
- Вы достигли цели. Поздравляю. Но какое отношение имеет погибший самолет к смерти художника Калугина?
Игорь Николаевич почувствовал, что волнуется. Каким окажется ответ на вопрос, так его занимавший и до сих пор не решенный?
- Калугина убил Матвей Филипенко. Убил, чтобы присвоить золото, находившееся в самолете.
Олег произнес эти решающие слова и снял очки, чтобы протереть стекла. Близорукие глаза утратили блеск самоуверенности. Таким он нравился Мазину больше.
- Вы сделали чрезвычайно важное заявление, товарищ Перевозчиков, произнес Волоков официально. - Мы ждем ваших пояснений.
- Я готов, - ответил Олег чуть высокомернее, чем хотелось бы Мазину. Очки вернули ему самодовольное выражение.
- Откуда вы узнали, что в самолете было золото?
- Мне сказал Чанишвили. После войны он слышал, что золото отправляли в уплату долга союзникам за военные поставки. Через Кавказ и Иран.
- И такой груз не был найден! - поразился Волоков.
- Уверен, что искали формально. Убедили себя, что отец сбежал.
Сосновский поймал взгляд Мазина и мигнул слегка: "Видал, старик, какой поворот! Где нам было знать!"
Игорь Николаевич кивнул. Но ему хотелось взять Олега за куртку и тряхнуть так, чтобы отлетели подальше эти проклятые очки, через которые парень не видит ничего, кроме самого себя.
- А вы сразу напали на верный след? - продолжал майор.
- На Красную речку меня направил Михаил Михайлович. Я уже рассказывал товарищам. Мы познакомились случайно. Он делал зарисовки в аэропорту. Я заинтересовался его фамилией, подумал: не родственник ли? Оказалось, нет, но я ему чем-то понравился, он написал мне из Москвы. Я взял письмо с собой.
Олег положил на стол конверт.
Волоков прочитал вслух:
- "Милый Олег!
Вашими молитвами Аэрофлот доставил меня домой без повреждений, и я занялся обычными делами, то есть включился в московский ритм вечной спешки, которая часто напоминает бег на месте. Работается в столичной суете трудно, в душе я остался провинциалом и потому, едва распаковав чемодан, мечтаю бежать с этюдником на дачу, в связи с чем у меня возникло одно соображение. Буду рад, если оно вам понравится.
Запала мне ваша история! Я понимаю, что девяносто человек из ста по лености мысли или, напротив, от повышенной трезвости ума отнесутся к вашим намерениям скептически, но я, старый прожектер, на вашей стороне и предлагаю следующее: приезжайте в отпуск ко мне в Дагезан! Места в доме хватит, с моими, я уверен, вы сойдетесь, нам будет веселее, а для вас отличная база поиска. Насколько я понял, трасса полета проходила поблизости. Полазаете по горам, потолкуете со старожилами; если не повезет, в проигрыше не останетесь: горы вливают в человека жизненные силы.
Со своей стороны, прошу одно: ни в коем случае никому (даже из моих близких!) ни слова о том, что я в курсе ваших изысканий. Я достаточно известен, шумиху не переношу, особенно в печати (простите!). И если вас ждет удача - это удача ваша. Таково мое единственное условие. Если оно не покажется вам обременительным, телеграфируйте день приезда. Мы подготовим комнату.
Жду вашего согласия!
М и х. К а л у г и н"
Письмо подтверждало прежний рассказ Олега. Тон его производил впечатление дружественного, искреннего, немного небрежного, но отнюдь не двусмысленного.
- Однако, Дмитрий Иванович, - сказал Мазин, - у Олега сложилось впечатление...
- Нет! Я проанализировал. Это вы с Кушнаревым наталкивали меня... Калугин не мог знать точного места падения самолета. Он ничего не знал о самолете до разговора со мной.
- Так он сказал?
- Не считайте меня кретином. Я основываюсь на фактах. Да, Калугин рекомендовал мне искать на Красной речке, но он не послал бы туда Филипенко, если бы знал о золоте.
- Как это на вас похоже! - воскликнул Мазин. - Почему же вы не сказали Калугину о золоте?
- Так было правильно.
- Еще бы!
- Надеюсь, вы не подозреваете, что я собирался присвоить золото? Я не мог доверить...
- А он вам доверял. В свой дом пригласил.
- Товарищ майор, - повернулся Олег к Волокову, - мне неизвестны должность и звание Игоря Николаевича, поэтому я прошу вас, как лицо официальное, дать мне возможность закончить свое сообщение. Мне не нравится, когда меня перебивают и обращаются, как с преступником. Повторяю, я не мог доверить дело государственной важности постороннему. Приглашение же на дачу вопрос сугубо личный.
- Спасибо. Разобрался. - Мазин оставил иронию. - Я не хотел вас обидеть, Олег. И не заподозрил ни в чем нехорошем. Решили вы так: сын вернет золото, которое, как считалось, похищено отцом Это ваш долг и ваше право?
- Да. Что в этом плохого?
- Чуть-чуть ненужного тщеславия, капля самоуверенности, немного недоверия к людям... Короче, всего понемножку, а результат печальный.
- Можно, конечно, думать и так, но я не согласен. Я ни в чем не виноват.
- Виновным вы считаете Филипенко?
- Разумеется. Не зная, что находится в самолете, Калугин направил к озеру Филипенко. Он хотел помочь мне в поиске, хотел, чтобы в окрестностях не осталось "белых пятен". Егерь обнаружил машину, но ни слова не сказал о золоте.
- И вы решили, что Матвей присвоил его?
- А что бы подумали вы?
- Я бы принял такую гипотезу в числе других.
- Каких других?
- Золото могли найти и похитить до Филипенко. При падении оно могло оказаться в стороне от самолета и не попасть на глаза Матвею. Однако вы имели основания подозревать.
- Я оказался прав.
Олег поглядел на Мазина, но не с торжеством, а сдержанно. Тот молчал. Волоков ждал с любопытством.
- Скрывать правду от Калугина больше не имело смысла. Я поделился с ним опасениями. Михаил Михайлович был невероятно поражен, услыхав про золото, конечно же, он ничего не знал о самолете, его советы были совпадениями - и только! Но он, как и вы, не хотел поверить в вину Филипенко. Это его и погубило.
- Каким образом?
- Он рассказал все Матвею.
- Как все?
- Детали мне неизвестны, но, когда я пришел вечером в гостиную, за считанные минуты до смерти, до того, как погас свет, Михаил Михайлович шепнул мне: "Матвей ничего не нашел. Побеседуем попозже, когда гости разойдутся".
- И ваш вывод?
- Единственно возможный. Калугин спросил у егеря, нашел ли он золото. Тот отказался и, воспользовавшись первой же возможностью, убил Калугина.
- А почему не вас?
- Ну, знаете...
- Попытайтесь все же объяснить.
- Это не так трудно. Калугин не назвал мою фамилию, и у Матвея сложилось впечатление, что он единственный, кто знал о золоте.
- Резонное предположение. И ножом он ударил?
- Что же ему оставалось делать?
- Но как попал нож к убийце, вы не представляете?
- К сожалению. Товарищ майор!..
- Минутку, Олег, - прервал Мазин. - Оставим пока Матвея, с разрешения Дмитрия Ивановича. Зачем стреляли в меня и кто, по-вашему?
Олег едва успел заморгать, но Мазин не ждал ответа.
- Не знаете? А что случилось с Демьянычем?
- С пасечником?
- Да. Почему он умер?
- Первый раз слышу.
- Охотно верю. Всему, что вы говорили, верю. Не смотрите на меня, как на противника. Вы сообщили много интересного. Хотя и поторопились. Дмитрий Иванович еще не вошел в обстановку. Ему нужно ознакомиться с фактами, и тогда у него появится необходимость побеседовать с вами подробнее.
- Но мои обвинения против Филипенко вы игнорируете?
- Напротив. Я сопоставил их с тем, что вчера вам удалось проникнуть на Красную речку, и это подтвердило ваши подозрения. Существуют и другие основания, чтобы задержать Матвея, - сказал Мазин, не расшифровывая своей мысли, потому что думал он не только о подмененной пуле.
- Несомненно, - присоединился Сосновский. - Помимо прочего, он незаконно хранит немецкий карабин.
- Возможно сопротивление? - спросил Волоков.
- Если мы не опоздали, - проговорил Мазин. - Я видел его сына возле дома, а окно открыто. И мальчишка бойкий...
Он не ошибся. Матвей сопротивления не оказал. В доме его они застали рыдающую жену.
- Говорила я ему, извергу, - кричала она взахлеб, - не доведет тебя лихость до добра! Дострелялся, живодер! На кого ж ты нас с дитем бросил?!
- Где ваш муж? - спросил Мазин по возможности мягко.
- В горы побег. Как вертолет прилетел, как увидел Матвей милицию, затрясся весь, а тут Колька бежит: "Папка, за тобой!" Он быстро фуфайку натянул, оленины вяленой напхал в сумку и через речку подался.
Мазин оглядел поросшие орешником склоны над рекой. Выше их, совсем как в день его приезда, курились, темнели, смыкаясь в тучу, неизвестно откуда набежавшие облака.
- В горы побег. Как вертолет прилетел, как увидел Матвей милицию, затрясся весь, а тут Колька бежит: "Папка, за тобой!" Он быстро фуфайку натянул, оленины вяленой напхал в сумку и через речку подался.
Мазин оглядел поросшие орешником склоны над рекой. Выше их, совсем как в день его приезда, курились, темнели, смыкаясь в тучу, неизвестно откуда набежавшие облака.
- А Николай где?
- В сарае ревет. Боится показаться.
- Ладно. Не расстраивайтесь раньше времени. Борис, отдай свою пулю Дмитрию Ивановичу и расскажи о наших похождениях. А мне хочется с мальцом потолковать.
И он пошел через двор к сараю.
Охотничий вислоухий пес с опечаленным, растерянным взглядом ткнулся в ладонь Мазина шершавым холодным носом и отошел от двери, пропустив его в тесное помещение, где на березовом чурбаке сидел Коля и размазывал по щекам слезы.
Игорь Николаевич провел пальцами по взбившимся вихрам.
- Ревешь?
- Убью...
- Кого?
- Очкастого. Подстерегу в лесу и убью.
- Этим отцу не поможешь. Навредишь. Самого арестуют.
- Пусть!
- Нельзя, и сыщик!
- Пусть!
- А я сказал нельзя. Дело есть.
Коля поднял синие глаза. Они быстро заплывали слезами.
- Какой ты голубоглазый! Вытрись-ка, возьми платок. Два человека отцу твоему помочь могут - я и ты. Если тебя задержат, мне вдвое труднее станет. Поэтому кровную месть отложим до лучших времен. Сейчас работать нужно. Как думаешь, отец уйдет или поблизости скрываться будет?
Николай нахмурился, заколебался.
- Нужно мне доверять. Иначе нельзя. А я - тебе. Далеко отец?
- Не уйдет он...
- Тогда договор такой, вернее - задание. Не теряя ни минуты, отправляешься на поиски отца. Найдешь, скажешь: пусть не паникует. За то, что натворил, ответить нужно. Лишнего я не допущу. Пусть посидит день-два в лесу. Важно, чтобы ты знал где. И будь под рукой, чтобы я мог с отцом связаться, когда потребуется. Все запомнил?
- Запомнил.
- Доверяешь? Если нет, можешь отказаться.
Мазин дотронулся до грубо сложенной летней печки.
- Ночью мороз был, а у вас тут тепло.
- Папка топил. Что-то делал в сарае.
- Да... вот еще. Возьми, отдай отцу.
Игорь Николаевич держал в руке гильзу.
- Это... та, да?
- Она. Передай в знак доверия. И возвращайся побыстрее!
Он проводил взглядом мальчика, побежавшего через поляну к речке, и направился в поселок.
- Игорь Николаевич!
Галя шла навстречу, ступая по непросохшей траве мокрыми синими кедами.
- Галочка, вы сегодня хорошо выглядите.
- Благодарю, товарищ подполковник!
- Вы решили обращаться со мной официально? А я-то мечтал побродить с вами по горам, поискать эдельвейсы.
Галя вынула увядший цветок из карманчика стеганой куртки.
- Пожалуйста.
- Что это?
- Эдельвейс.
- Такой невзрачный?
- Я вам тоже невзрачной покажусь, когда присмотритесь. Поэтому попросите вашего друга, майора, отпустить меня домой. Мама заждалась. Я ж собиралась туда и обратно, а застряла.
- Возможно, вы ему понадобитесь.
- Зачем? Матвея ловить?
- Вы уже знаете?
- А то! Говорят, из-за золота он рехнулся. Двух человек убить, это ж нужно! Психопат несчастный!
- Вы верите в эту историю?
- Так сбежал же он. Был бы не виноват, зачем бежать?
- Мысль ваша, Галочка, только кажется логичной.
- Что, не так?
- Не знаю. Много странного.
- Странное знаете что? Вот видишь человека, и в голову тебе не приходит, что видишь его в последний раз. Михаил Михайлович сказал: "Иду за лампой!" И не вернулся... Ужасно это! А вчера возвращаемся мы с Олегом, вечереет, снежок чуть срывается, Демьяныч навстречу. "Здравствуйте, говорю, - дедушка! Куда собрались на ночь?" А он ласково так, уважительно: "Матвея иду проведать, подарочек есть для него". Сверток под мышкой держит. И пошел... Навсегда...
- Демьяныч направлялся к Филипенко? Что было в свертке?
Галя покачала головой:
- Я вам, Игорь Николаевич, про то, что в душе возникло, рассказываю, а вы сразу на служебный лад переворачиваете. Сухой вы человек. Потому и эдельвейс вам не понравился. Не знаю я, что в свертке было.
- Да, Галочка, потерял я, видно, в ваших глазах. Кажется, опять гроза собирается.
Он посмотрел на тучи, утрамбовавшиеся на этот раз не на пути в долину, а сбоку, в понижении между горами.
- Это не наша. Сюда не доберется. Над Красной выльется.
Они проходили мимо пруда. Вертолет стоял на лужайке, но в домике никого не было. На берегу на откосе маячила длинная фигура.
- Валерий осматривает место происшествия.
Художник заметил Мазина с Галиной, побежал через луг.
- Доктор, постойте! Вы искали меня вчера?
- Доброе утро, Валерий! Я не доктор.
- Если я вам нужен...
- Теперь делом занялась милиция.
- Плевал я на формалистику! Если я вам нужен...
- Может быть, я вам нужен, Валерий?
- Черт с вами! Вы мне нужны! Всегда поворачиваете по-своему.
- Успокойтесь. Я хитрю. Вы мне тоже очень нужны, однако я в двусмысленном положении. Вторжение в сферу чужих полномочий...
- Не будьте служакой! - перебил художник. - Знаю, что вы не доктор, но как-то не представляю вас в мундире.
- Спасибо за признание. Что ж... Поговорить стоит. Подождите меня здесь, а? Я провожу Галочку и вернусь.
- Ладно...
Когда Мазин возвратился, Валерий стоял почти там же, только прислонился плечом к сосне.
- Заждались?
- Нет. Знал, что наврете. Нужна вам эта колдунья! Какую-то мысль преследовали.
- Была и мысль. Спросил кое-что у Глеба. Перекинулся парой слов с майором. Но вашего пренебрежения к Гале разделить не могу. В хижину зайдем?
- Нет. Не хочу туда. Лучше на воздухе. Что вы хотели узнать?
- Боюсь, что теперь, после смерти Демьяныча, это не так значительно, чем то, что хочется рассказать вам.
- Мне не хочется. Я себя за шиворот тяну! Только не стройте глубокомысленную рожу, не надувайте щеки, не изображайте гениального сыщика, который все знает! Ни черта вы не знаете и не узнаете, если я вам не скажу. Но я скажу, потому что я идиот!
- Нельзя ли помягче, Валерий?
- Нельзя. Столько лет считать себя умником - и вдруг убедиться, что ты круглый дурак! Такие переходы мягко не даются.
- Что это вы ополчились на собственную порядочность? Зачем?
- Порядочность? Ха-ха-ха! Впрочем, так с дураками и обращаются. Примитивно! Голыми руками! Я разочарован, доктор. Нельзя меня так покупать! Я сам, понимаете, сам!
- Я сказал то, что думал, Валерий.
- Тем хуже. Хотя вы правы: дурак и порядочный - почти одно и то же. В моем случае особенно. Порядочный дурак! Незаурядный.
- Напрасно вы смешиваете эти понятия.
- А есть разница? Тонкие нюансы?
- Чтобы быть порядочным, требуется мужество.
- Как вы меня покупаете! - повторил Валерий. - Скажите еще, что любите меня, как родного, добра желаете!
- Зачем врать? Родных я люблю больше.
- И все же врете! Играете, как кошка с мышью, и ждете, ждете с вожделением, когда же сорвусь я, выболтаю. Признания добиваетесь.
- Признания мало, чтобы установить истину.
- Когда брешут. А если правда?
- В чем правда?
- В том, что не могу я, не могу вынести, чтобы вместо меня, за мою вину вы упрятали за решетку этого примитивнейшего дикаря, ничтожного живодера Филипенко!
- Он сбежал.
- Потому что идиот. Еще хуже меня. И с карабином наверняка. Пока вы его возьмете, половину перестреляет - и все ему! Вышка! Или как так у вас говорится?
Мазин не ответил.
- Молчите? Как удав, который ждет кролика? В одни ворота играете. Видите же, что у меня нервы сдали!
- Валерий, вы из тех людей, на которых после пьянки находят приступы покаяния и самобичевания. Я бы вам посоветовал опохмелиться. В хижине осталась бутылка.
- В хижину не пойду. И прекратите ложь! Ведь дрожите от нетерпения!
- От страха дрожу.
Художник широко раскрыл глаза.
- Боюсь, наплетете несуразного. Ну, лучше мне плетите, чем там, под протокол.
- Да прекратите ж вы под добряка работать! Глотайте кролика с потрохами, с ушками, с хвостиком пушистым Пусть правда торжествует на земле. Пасечника гнусного я убил, а не Филипенко.
- Попробуйте доказать! - вздохнул Мазин.
- До-ка-зать? - Валерий сжал кулаки. - Не жирно ли будет, товарищ подполковник?
- Валерий, я не понимаю, чем вы возмущены. Вы что, оваций ждали, букетов? Чем вы хвастаетесь? Какими заслугами? Кровопролитием? Зря! Признанием? Тоже не подвиг, между прочим. Майор Волоков - работник отличный. Если вы виноваты, докопается. Так что признание вам одному нужно. Чтобы на снисхождение и смягчение рассчитывать.
На лице Валерия появилась гримаса.
- Как вы со мной заговорили! Как заговорили!.. Впрочем, ждал.
- Не ждали Привыкли, что нянчатся с вами.
Валерий напрягся.
- Гражданин подполковник! А что, если я побегу? Стрелять будете?
- Мой пистолет остался в служебном сейфе. Да он и не понадобится. Никуда вы не побежите. Некуда бежать! Поэтому рассказывайте, что у вас произошло с Демьянычем.