Самый счастливый человек года - Дмитрий Филимонов 3 стр.

Развлекаться всеми доступными средствами, а средств было предостаточно, все свободное время он был не в состоянии.

Работать, то есть ходить на службу, было как-то нелепо: Самый Счастливый Человек и вдруг пашет, как рядовая лошадь, — смешно!

Если бы у него были какие-нибудь таланты, он наверняка написал бы книгу, сочинил симфонию или живописал маслом родную природу, но музы, увы, его не посещали.

Оставалось только одно: ходить в гости, что Павел и делал.

Договорившись по телефону с приятелем о встрече, Бабиков побрился, оделся и в сопровождении трех активистов вышел из дома.

Стоял теплый летний день. По тротуарам шли спешащие по своим делам прохожие. В небе проплывали редкие облака.

Из-за угла, слева, выскочил мотоциклист и, резко газанув, направил машину в сторону Бабикова. Одновременно справа по улице тоже на высокой скорости приближались два легковых автомобиля. Единственное, что успел заметить Павел, это отсутствие номерных знаков на машинах.

Поравнявшись с Бабиковым, мотоциклист распахнул черную кожаную куртку и выхватил автомат.

— Ложись! — рявкнул один из активистов и рывком бросил Павла под стоящий рядом лимузин.

И в это же мгновение раздалась автоматная очередь.

Павел услышал, как над его головой что-то просвистело, как посыпались стекла из стоящей неподалеку телефонной будки, как дико заверещали какие-то женщины. Он прополз между лимузином и стоящей рядом «Волгой», так, чтобы видеть происходящее, и, затаив дыхание, с дрожью в теле наблюдал, как высыпали из подъехавших машин люди в плащах и открыли беспорядочный огонь, как активисты, распахнув куртки, ответили рваными очередями из складных автоматов, как двое в плащах упали, а мотоциклист свалился с мотоцикла и потерявшая равновесие машина придавила ему голову.

Через две минуты все было кончено. Активисты, радостно переговариваясь, прятали оружие, а на мостовой валялись окровавленные трупы в плащах.

«Пронесло, — усмехнулся про себя Павел, отряхивая костюм. — Когда-нибудь они меня все-таки прикончат. Суки! И чем я им мешаю? Уроды какие-то».

Пришлось вернуться в дом и переодеться.

Садясь в лимузин, он равнодушно отметил, что мысль о возможной смерти его абсолютно не тревожит.

— Ну и плевать! — решил он. — В конце концов, осталась неделя. Может, и не шлепнут. А там, я уже не буду Самым Счастливым…

Старый приятель встретил Бабикова с распростертыми объятьями и горящим завистью взглядом.

— Пашка! Твою мать! Ну наконец! Сколько лет, сколько зим!

— Привет, Витек, — скромно протянул руку Павел.

Они прошли в большую комнату, где за столом сидели в ожидании необыкновенного гостя еще человек восемь.

— Знакомьтесь! — восторженно плюхнул Витек. — Павел Бабиков, друг детства, Самый Счастливый Человек Года!

Дальнейшие события разворачивались по типичному сценарию: страстный интерес слушающих к каждому слову Павла, жадные недоверчивые косые взгляды, жратва всяческая, бутылки, извлекаемые из небытия в наполненном состоянии и уходящие в небытие пустыми, а на десерт — потные танцы в несвежей полутьме.

Павел лениво топтался у окна с красивой стройной брюнеткой, не желал ничего говорить, переваривал обильно уничтоженную им пищу и с удовольствием ощущал теплое женское тело, обещающее несколько приятных минут.

Хозяин квартиры и другие гости не обращали уже на Бабикова никакого внимания. Можно было сваливать.

— Душно здесь, — шепнул Павел брюнетке. — Может, сменим место?

— Сменим, — равнодушно ответила девушка.

Они попрощались с Витьком, убранным до безобразия, а посему ни бельмеса уже не соображающим, и вышли на улицу.

— А эти зачем? — спросила брюнетка, указывая на появившихся активистов.

— Охрана.

— От кого они тебя защищают? — усмехнулась девушка. — От назойливых почитательниц?

— И от них тоже, — буркнул Павел.

Было нечто в голосе спутницы, что раздражало его. Она как-будто слегка подсмеивалась над ним.

— Поехали, — сказал он, усаживая брюнетку в лимузин.

В ресторане, в уютном кабинете, чуть сбоку от основного зала, было тихо и свежо.

Официант принес все, что пожелали посетители, и растаял, затворив за собой дверь.

— Неплохо здесь, — констатировала брюнетка.

— Самое главное, — сразу перешел к делу Павел, — что сюда никто не войдет, пока я не дерну вот за этот шнурочек.

Девушка не отреагировала.

В красноватом свете настольной лампы она была удивительно красива: огромные, чуть раскосые азиатские глаза, прямой нос и полные, но без излишней припухлости ярко очерченные губы, черные, с просинью, слегка волнящиеся волосы, вольно спадающие на плечи и спину, делали ее похожей на героиню какой-то прекрасной, но забытой детской сказки. Таких, наверное, крал Змей-Горыныч, замыкал в темницу Кощей Бессмертный, а прекрасные Принцы, рискуя жизнью, освобождали, приносили на руках во дворцы и дарили спасенным красавицам свои гордые мужественные сердца в обмен на вечное, в сказках ведь все вечное, счастье.

— Я совсем не нравлюсь тебе? — удивленно спросил Павел.

— Если бы не нравился, меня бы здесь не было, — холодно ответила девушка.

Какая-то робость на мгновенье закралась в душу Бабикова, но, преодолев ее, как нечто постыдное, он обнял брюнетку и поцеловал.

Поцелуй остался безответным.

Карие глаза девушки смотрели куда-то сквозь Бабикова, отражая только его самого, да еще разве абажур настольной лампы.

— Тебе ничего не хочется? — тихо, впервые за последнее время неуверенно, спросил Павел, едва касаясь пальцами высокой груди девушки.

— Хочется, — равнодушно ответила она.

— Разденешься?

— Разденусь.

С замиранием сердца Бабиков наблюдал, как девушка расстегнула ремень и грациозно изогнувшись, сбросив на диван свое золотистое платье, осталась в миниатюрных прозрачных трусиках.

Тело красавицы не имело недостатков. Казалось, эго была не живая женщина, а искусно сделанная из розоватого фарфора бесценная статуэтка, до которой нельзя дотрагиваться, а можно только любоваться, да и то осторожно, чтобы жарким дыханием не затуманить плавные черты прозрачного и нежного творения.

— Ну что ты сидишь? — раздраженно спросило творение у зачарованного Павла.

Павел молчал. Он вдруг почувствовал, что ничего не хочет. Такого с ним еще не было, и черная мысль об импотенции бросила его в холодный пот.

— Ты что, перепил? — глаза девушки презрительно сузились.

— Подожди, — закашлялся Бабиков. — А как тебя зовут?

— А тебе не все равно?

— Нет.

— Меня зовут Наташа, но мне, между прочим, холодно.

Бабиков обратил все имеющиеся у него чувства в область паха, но там было по-прежнему тихо и пусто.

— Одевайся, — хрипло пробормотал он, — ничего не получится.

Желтоватый огонек загорелся в глазах девушки:

— Ну ты и… Сначала заведешь, а потом — «не получится»…

— Первый раз такое, — покраснев, отвернулся Павел.

Наташа расхохоталась.

Бабиков тупо теребил конец скатерти, проклинал себя, ресторан и вообще все вокруг, не зная, что ему делать и как выпутаться из этой идиотской ситуации.

Просмеявшись, Наташа села к нему на колени и с неожиданной теплотой стала целовать его в губы, глаза, лоб… Ее прикосновения были удивительно мягкими, ласковыми, и вскоре Павел забыл обо всем, отдавшись никогда ранее не изведанному чувству, ни с чем не сравнимому и ни на что не похожему…

Наташа ела мясо, запивая красным «Бордо» и ехидно поглядывая на Бабикова, говорила:

— А ты ничего, получше многих.

— А я уже подумал, что все, допрыгался, — затягиваясь, шутил Павел. — Представляешь, как обидно?

— Представляю. Бедненький.

— Да ладно издеваться-то. Знаешь, какая сейчас жуткая волна импотенции по всей Европе прет?

— Не знаю и знать не хочу.

Наташа допила вино и, вытерев салфеточкой губы, встала из-за стола.

— Ты куда? — удивился Павел,

— Домой, домой, Пашенька.

— А зачем?

— Ты совсем рехнулся. Зачем домой идут?

— Не знаю…

Павел обескураженно почесал под носом. Ему домой не хотелось.

— Мама меня ждет, Паша, мама. И еще один человек должен позвонить.

— А зачем он тебе?

Девушка посерьезнела:

— Зачем? Не знаю. Просто люблю его.

— А меня ты совсем не… любишь? — с трудом выговорил последнее слово Павел, удивляясь, как это он произнес его.

— Не знаю, Паша. Скорей всего нет. А того человека я люблю, и если он позовет меня, побегу, как собачка.

— Но ведь я, помимо всего прочего, еще и Самый Счастливый Человек…

— Да какой ты счастливый… — грустновато усмехнулась Наташа. — Ладно, я пошла.

— Да какой ты счастливый… — грустновато усмехнулась Наташа. — Ладно, я пошла.

— Постой!

— Ну что?

— Я позвоню тебе?

— Позвони.

Наташа достала из сумки ручку, написала на салфетке свой телефон и вышла из кабинета.

Павел налил себе фужер коньяка и залпом выпил.

Пять дней Бабиков собирался позвонить Наташе и… не звонил.

Он безвылазно сидел дома, отказывался от всех предложений, не замечая даже горничную, усиленно протиравшую и без того чистую мебель.

Однажды вечером, бессмысленно разгуливая по дому, он услышал какую-то возню и пьяный смех.

Подойдя к спальне Леры, он приоткрыл дверь и обалдел: три мускулистых активиста одновременно пользовали его супругу, заливающуюся при этом счастливым смехом.

Сплюнув, он хлопнул дверью и направился к бару, где через полчаса и заснул мертвецким сном, оставив опустошенными две бутылки виски.

Утром, приняв душ, Бабиков набрался смелости и позвонил Наташе.

— Але, — зазвучал в трубке знакомый голос.

— Наташа?

— Да.

— Ты узнала меня?

— Узнала.

Павел облегченно вздохнул!

— Встретимся?

— Встретимся.

— Давай через час…

— Нет, Паша, сегодня не могу. Мама плохо себя чувствует. Давай завтра.

— А когда?

— Когда хочешь.

— Тогда давай в шесть часов в ресторане.

— Хорошо.

Павел замялся, думая, что бы еще спросить.

— Наташа…

— Ну что?

— А этот, твой, не звонил?

— Нет.

— А если он завтра позвонит, мы встретимся?

— Не знаю.

Павел помял пальцами телефонный шнур:

— А ты действительно хочешь меня увидеть?

— Да.

— Ну ладно, тогда до завтра.

— До завтра, Паша.

Павел повесил трубку и стал быстро расхаживать по комнате, прокручивая в памяти телефонный разговор.

«Придет или не придет? — думал он. — А вдруг не придет?.. А вдруг этот позвонит?.. Ведь она его любит… А меня?.. Неужели она меня совсем… Нет, не может так быть… — успокаивал он себя. — Любит, любит… и обязательно придет…»

Ночью ему приснилась Наташа. Она целовала его, говорила, что любит. Признавалась, что никакого другого любимого у нее нет, а сказала так она для того, чтобы слегка помучить его, проучить за самонадеянность.

В шесть часов вечера Наташа не пришла.

Не появилась она и в семь часов, и в восемь…

К этому времени Павел, ждущий с пяти, выпил уже бутылку коньяка, не закусывая, поскольку ничего кроме спиртного в него не лезло,

«Ну и ладно, — думал он, — ну и не пришла, ну и ладно…»

Он налил себе вина и выпил.

Что-то мешалось на кончике носа. Павел машинально провел ребром ладони. Ладонь стала мокрой.

«Вот это да, — усмехнулся он. — Сопли распустил. Баба не пришла, а наш герой рыдает».

Павел попробовал всхохотнуть, но это у него не получилось.

— Ну и ладно. А что, всплакнуть нельзя? Самому Счастливому Человеку все можно! — выкрикнул он, обращаясь к пустому креслу, и вдруг осекся, угрюмо посмотрел на бутылку и налил себе еще фужер вина.

Мысли спутались.

— Права она, — вспомнил Павел слова Наташи, сказанные в первый день знакомства. — Права. Никакой я не счастливый. Фуфло все это. Хотя у меня все есть. А что у меня есть? Как что — дом, деньги, слава. Каждая собака знает в лицо Павла Бабикова.

Он икнул и печально рассмеялся. Затем взял в руки бутылку и, потрясая ею, заговорил вслух, растягивая слова:

— Ка-кая сла-ва? Кре-тин! Да кому я ну-жен? Рекла-аму на мне сде-ла-ли. Ре-екла-аму-у.

Он допил из горлышка вино и отбросил бутылку в угол. Она мягко ударилась о ковер, крутанулась и застыла.

— Не выйдет! — вдруг заорал он и стукнул кулаком по столу, отчего вся посуда подпрыгнула и обиженно звякнула.

— Не выйдет, — повторил он, но уже тише. — Никто у меня Наташку не отнимет. Найду. Из-под земли достану.

Павел встал из-за стола и, покачиваясь, сделал шаг по направлению к двери.

— А этой дуре, — Павел остановился. — Этой шлюхе мазанной оставлю дом, машину. Пусть делает, что хочет. Уйду к себе в музей, то есть в квартиру мою однокомнатную. А музей мы с Наташкой похерим.

Бабиков пошатнулся, но устояв, двинулся дальше к выходу.

— А эта бигудистая тварь пусть лижется со своими, то есть с моими, активистами.

Тут Павел вспомнил, что активисты, охраняя его счастливую жизнь, стоят за дверью.

«Как они мне надоели, — подумал он, — крутятся под ногами. Никакой свободы. Ну нет! Сейчас я от них сбегу».

И с этой мыслью, резко распахнув дверь, вышел в общий зал ресторана.

Активисты окружили его.

— Ребята, — Павел скривил губы. — Не волнуйтесь. Я в туалет. Пописаю и вернуть.

Активисты проводили его до туалета, причем двое вошли туда перед ним, проверили нет ли там кого-либо, вызывающего подозрение, и только после этого пропустили в интимное помещение Бабикова. А сами встали у дверей, задерживая и посылая в обратный путь посетителей ресторана, решивших не вовремя облегчить свое физическое состояние.

— А я все равно от вас сбегу, — шепнул Павел и прикрыл пальцем рот.

Осмотрев помещение, Бабиков заметил небольшое окно под потолком. Подтянувшись, он влез на высокую стенку кабины, открыл окно и героическим усилием протиснулся в отверзшийся квадрат.

На улице было свежо. Дул легкий ветерок. Стемнело.

— Ура, — тихо сказал Павел. — Я на свободе. Я один. Ура.

Он сделал несколько шагов и зацепившись за что-то, растянулся во весь рост. Упал он на траву и какого-либо неудобства при этом не испытал.

— А что, — размышлял он, — ну упал, ну мягко. И прекрасно. Травка-то какая душистая.

Он ласково погладил траву и, приподнявшись, огляделся.

— Ба! Да я кажется, в парке. Вот замечательно! Сто лет не был в парке.

Он отряхнулся и, собравшись с духом, нетвердо зашагал по аллее в неизвестном направлении.

Вскоре до его слуха донесся шум автомобилей и за деревьями замелькали огни фар.

— Вот и чудесно, — зевнул Павел. — Сейчас найду автомат и позвоню. Она ждет моего звонка. Она просто не смогла приехать. Наверное, маме стало хуже. Ничего. Я сам к ней поеду. Возьму такси и поеду…

В этот момент из-за стоящей неподалеку будки раздался стон и звук глухого удара с синхронным шепотом:

— Молчи, падла!

Павел обошел будку и увидел, как два парня, один длинный и тощий, а другой низкорослый, кривоногий, пытаются отнять сумочку у худенькой девчонки. Девчонка, ошалев от страха, вместо того чтобы отдать эту дурацкую сумочку, вцепилась в нее намертво.

— Эй, мальчики, — Павел, покачиваясь, подошел вплотную, — а чем это вы тут занимаетесь?

Долговязый резко повернулся к Бабикову, в воздухе сверкнуло лезвие и острая боль в нижней части живота согнула Бабикова пополам.

— Ай-яй-яй! — просипел Павел, опускаясь на колени. — Как это вы, мальчики, погано придумали…

— Длинный! — обратился к тощему верзиле коротконогий. — Да это ж Самый Счастливый Человек Года.

— Хер с ним! — сплюнул долговязый, вытирая нож о траву. — Сматываем!

— Помогите! — отчаянно громко завизжала пришедшая в себя девчонка. — Помогите! Человека зарезали!

Парни растворились в темноте парка.

Туман окутал Павла.

Сознание вернулось к Бабикову в машине «Скорой помощи». В окнах мелькали огни реклам. Рядом сидели два человека в белых халатах и жевали пирожки, запивая молоком из пакетов.

— Смотри, кажется, очухался, — сказал один из них. — А я думал, не довезем.

— Не говори раньше времени, а то сглазишь, — откликнулся напарник.

Павел не чувствовал боли.

Транзистор, висящий на шее одного из медиков, вырабатывал тихую приятную музыку.

Павел закрыл глаза и увидел Наташу. Она сидела у постели больной матери, изредка доставая платок и вытирая слезы.

— Не плачь, — попросил Павел. — Я приеду к тебе. Поправлюсь и приеду.

Наташа обернулась, узнала Павла и тихо, чтобы не разбудить спящую мать, рассмеялась. Слезы моментально высохли у нее на щеках. Она была прекрасна…

В это время музыка прекратилась, и бодрый голос диктора произнес:

— Итак, дорогие друзья, спешу сообщить вам итоги розыгрыша очередного конкурса на звание Самого Счастливого Человека Года. Им стал житель Нью-Йорка Джим Браун!

— Кончилось… — подумал Павел, опять теряя сознание, и лицо его на мгновение озарила светлая улыбка.

— Смотри, лыбится, — заметил один сопровождающий.

— Он еще, наверное, считает себя Самым Счастливым… — отозвался второй, запивая молоком хрустящую горбушку румяного пирожка, — Козел…