— Прошу вас, не делайте этого, — умолял Де Квинси.
Колеса экипажа стучали по мостовой. Когда он повернул налево, на Маунт-Плезант-стрит, впереди замаячили высокие каменные стены. Частично скрытые наползающим туманом, они казались еще более мрачными.
— Тюрьма «Колдбат филдз», — прошептал Де Квинси. — О нет.
— У меня нет выбора, — пожал плечами Райан. — Я воспринимаю лорда Палмерстона более серьезно, чем премьер-министра. Если я вас не арестую, меня выгонят из полиции. А как раз сейчас нашему городу нужен каждый детектив, каждый констебль, способный защитить невинных и не позволить убийце совершить новое преступление.
Они подъехали к уродливой арке, перекрытой решеткой, — въезду в тюрьму. По обеим сторонам застыли полицейские с суровыми лицами. В сторонке нетерпеливо переминались с ноги на ногу люди в штатском. Как только экипаж остановился, они бросились к нему, на ходу доставая карандаши и блокноты.
— Это действительно Любитель Опиума?
— Почему вы убили всех этих людей?
— Репортеры? — гневно воскликнула Эмили. — Откуда они узнали о нашем приезде?
Беккер выпрыгнул из коляски и широко расставил руки.
— Назад! — крикнул он.
— Вы совершили убийство под влиянием опиума?
Полицейские, охранявшие ворота, кинулись на помощь Беккеру.
— А ну, разойдись!
— Должно быть, лорд Палмерстон раструбил о вашем аресте, — сказал Де Квинси неприятно удивленный инспектор. — Он считает, что люди, узнав об этом, перестанут бояться, пока мы продолжаем охоту на убийцу.
— Но для людей только лучше, когда они боятся, — возразил Де Квинси. — Если они будут настороже, это может спасти им жизнь.
— Единственное, о чем печется Палмерстон, — его политическая репутация. Но если вы откажетесь проследовать туда сами, то…
— Не нужно прибегать к крайним мерам.
Де Квинси выбрался из коляски и спрятался за могучей спиной Беккера.
— Это вы убили семьи Марра и Уильямсона сорок три года назад?
Райан посмотрел на Эмили, потом перевел взгляд на волнующуюся толпу газетчиков.
— Я надеялся, вы сможете подождать нас снаружи, но теперь…
— Даже если бы здесь и не было репортеров, я бы не согласилась остаться на улице.
Эмили так быстро спустилась на мостовую, что Райан не успел подать ей руку. Уже не в первый раз девушка изумила его своей проворностью. Ни одна женщина в платье с кринолином не смогла бы ехать в полицейской коляске, не говоря уж о том, чтобы так легко соскочить на землю, — столь трудно было уследить, как бы платье не задралось и не обнажило нижнее белье.
— Зачем вы перерезали им глотку, после того как проломили голову?
— Почему вы убили ребенка?
Беккер упорно прокладывал путь сквозь толпу. На помощь ему от ворот прибежали еще несколько полицейских.
— Не вынуждайте нас применять силу! — крикнул констебль газетчикам. — Освободите дорогу!
Сделав все возможное, чтобы защитить Де Квинси и Эмили, Райан провел их мимо охранников в ворота.
Воздух, едва они вошли на территорию тюрьмы, сделался холодным и затхлым.
Тюрьма «Колдбат филдз» получила название от поля, где некогда бил источник, к которому приходили купаться жители здешней лондонской окраины.[11] Впоследствии город разросся в северном направлении и поглотил поле. Здание тюрьмы было построено на сырой болотистой почве, и от этого стены постоянно и обильно источали влагу.
Как только Беккер присоединился к инспектору, Де Квинси и Эмили, ворота с лязгом захлопнулись. Они стояли во дворе, выложенном грязными истертыми булыжниками. Из зданий в центральной части тюрьмы доносился странный гул. С правой стороны находилось мрачное строение, увенчанное надписью «Охрана». Слева стояло такое же угрюмое здание с вывеской «Начальник тюрьмы».
Из последнего появился грузный мужчина с багровым лицом и в не по размеру тесном костюме. Он утирал рот заляпанным жирными пятнами носовым платком.
— Инспектор Райан, я получил известие от лорда Палмерстона, что вы прибудете, но понятия не имел когда, — торопливо заговорил толстяк. — Я тут как раз перекусывал. Извините, что заставил вас ждать. Это заключенный? Я его забираю.
— Его зовут Томас Де Квинси.
Начальник тюрьмы гнусно захихикал. Он был не только выше Де Квинси, но и раза в три толще, так что арестованный писатель казался рядом с ним практически лилипутом.
— Ага, Любитель Опиума, — заговорил он, не глядя на Де Квинси, словно того здесь и не было. — Ну что ж, когда он увидит, что у меня для него припасено, он пожалеет, что при нем нет молотка, а в кармане не лежит бритва.
— Вы, вероятно, не совсем правильно поняли, — сказал Райан. — Мистера Де Квинси помещают сюда для охраны его жизни.
— Мистер? Мы не называем заключенных «мистер». Из записки, которую я получил от лорда Палмерстона, следует, что этот человек — главный подозреваемый.
— Да, действительно, так считают репортеры, но на самом деле мистер Де Квинси является нашим консультантом, и мы хотим гарантировать ему безопасность.
— Это совершенно против правил. — Начальник тюрьмы всем телом повернулся к Эмили. — А уж присутствие здесь этой молодой леди и вовсе событие из ряда вон выходящее. Мисс, боюсь, придется проводить вас за пределы тюрьмы. Здесь не место…
— Разрешите представить мисс Эмили Де Квинси, дочь нашего консультанта, — прервал его Беккер.
— Представляйте, но ей все равно необходимо покинуть территорию тюрьмы.
— Этого не будет, пока там толпятся репортеры, — заявил Беккер.
— А вы-то кто такой?
— Констебль Беккер.
— Почему вы не в форме?
Не успел Беккер ответить, как Эмили протянула руку и сказала:
— Начальник, мне так приятно с вами познакомиться.
— Правда, что ли?
Толстяк подозрительно глянул на девушку, но протянутую руку все же пожал. Казалось, его очаровали блестящие каштановые волосы и живые голубые глаза Эмили.
— Буду очень признательна, если вы расскажете о своих обязанностях, — продолжила Эмили. — Должно быть, на вас возложена огромная ответственность. А что вы думаете о тюремной реформе? Было бы очень интересно выслушать ваше мнение.
— Тюремная реформа? Что я о ней думаю?
— Я читала Джереми Бентама.[12] «Наибольшее счастье наибольшему числу индивидуумов» и все такое, но я уверена, что ваши собственные теории должны быть не менее поучительными.
— Джереми Бентам?
Группа людей по-прежнему стояла на дорожке, ведущей к нескольким мрачного вида строениям, из которых доносилось низкое гудение. Над головами собирался туман, и на землю падали частички копоти.
— Джереми Бентам? — озадаченно повторил начальник тюрьмы. Потом смахнул грязь с рукава и предложил: — Может, пройдем внутрь?
Они вошли в большое холодное помещение, из которого разбегались в разные стороны, подобно спицам в колесе, коридоры. Всего коридоров насчитывалось пять, каждый был перегорожен забранной решеткой металлической дверью, а за ней начинались ряды камер. Таким образом, наблюдатель, стоящий в центральном помещении, мог следить за происходящим в любом из коридоров, просто поворачивая голову. Хотя располагались камеры над землей, у людей возникло ощущение, будто они попали в подвал.
В дополнение к непрекращающемуся низкому гулу из тюремных камер раздавалось приглушенное позвякивание.
Тюремный надзиратель с острым носом вышел из находящейся справа комнаты — в ней на крючках висели дубинки и наручники. Надзиратель носил усы, что было редкостью среди сотрудников тюрьмы и, очевидно, говорило о том, что остроносому стражу дозволяются определенные вольности.
— И кто тут у нас постоялец? Райана я уже встречал. Определенно, не дама. Значит, кто-то из этих двух джентльменов. И я полагаю, это вы.
Он кивнул на Беккера.
— На самом деле я констебль.
— Но не в форме?
— Я учусь на детектива.
— Непыльная работенка. Тогда наш гость — этот маленький человечек.
— Любитель Опиума, — уточнил толстый начальник тюрьмы.
— Обожаю сажать под замок знаменитостей. Опускать их до нашего уровня. Для начала, господин хороший, заберу я у вас помочи и шейный платок. Не хочу, чтобы вы вдруг повесились. Также я не хочу, чтобы вы проносили с собой ножи или другие нежелательные предметы.
— Я пользуюсь только одним ножом — для разрезания книг, — сообщил Де Квинси, пока тюремщик его обыскивал.
— А вот и он, — объявил остроносый и вытащил из кармана пальто складной ножик. — Смешная такая вещица. Ба! Это что такое?
— Мое лекарство. — Де Квинси достал фляжку, допил содержимое и протянул ее Эмили.
— Лекарство. — Надзиратель поцокал языком. — Хорошее.
— Эмили, наполни ее, пожалуйста.
— Обожаю сажать под замок знаменитостей. Опускать их до нашего уровня. Для начала, господин хороший, заберу я у вас помочи и шейный платок. Не хочу, чтобы вы вдруг повесились. Также я не хочу, чтобы вы проносили с собой ножи или другие нежелательные предметы.
— Я пользуюсь только одним ножом — для разрезания книг, — сообщил Де Квинси, пока тюремщик его обыскивал.
— А вот и он, — объявил остроносый и вытащил из кармана пальто складной ножик. — Смешная такая вещица. Ба! Это что такое?
— Мое лекарство. — Де Квинси достал фляжку, допил содержимое и протянул ее Эмили.
— Лекарство. — Надзиратель поцокал языком. — Хорошее.
— Эмили, наполни ее, пожалуйста.
— Но не торопитесь приносить ее обратно, леди, — посоветовал тюремщик. — Не хватало еще ему здесь пить.
Из расходящихся веером коридоров продолжал раздаваться лязг.
— Джереми Бентам, — напомнила Эмили начальнику.
— Да, вы говорили о Бентаме. — Толстяк наморщил лоб, пытаясь сообразить, что это значит. — Я, кажется, не…
— «Наибольшее счастье наибольшему числу индивидуумов». Заключенные, которых хорошо кормят, лечат, которым дают возможность заниматься ремеслом, могут после выхода на свободу стать полезными членами общества.
— У нас тут полезных членов особо нету, — опередил начальника невоспитанный надзиратель.
— Согласно этой теории, путь исправления более эффективен, чем путь наказания, — продолжила Эмили.
— На этот счет могу сказать, — опять ответил за своего начальника тюремщик, — что наказание как раз и заставляет их исправляться. Точно вам говорю.
— Здесь на полу тараканы.
— Конечно. Если бы они здесь не обитали, пришлось бы специально их заводить, чтобы заключенным жизнь медом не казалась.
— И крыса вон побежала по коридору.
— Если вы пробудете здесь довольно долго, увидите еще много крыс, — встрял наконец начальник тюрьмы, пытаясь вернуть контроль над беседой. — Но вам это вряд ли предстоит, потому что уже настало время покинуть это…
— Я видела через решетку человека в капюшоне, — продолжала Эмили. — Точнее, нескольких человек в капюшонах. Охранники тащили их на веревке.
— Ваш Джереми Бентам сказал бы, что их не тащат, а направляют, — сообщил начальник тюрьмы, довольный тем, что попытался пошутить. — Мы здесь практикуем метод изоляции.
— Хорошо. Вы обещали рассказать о ваших взглядах. Я с нетерпением жду.
— Задача тюрьмы заключается в том, чтобы изолировать преступника и заставить его задуматься над своими преступлениями.
— Изолировать? — не поняла Эмили.
— Каждая камера имеет такие размеры, что рассчитана лишь на одного заключенного. Пищу они принимают в одиночестве. Когда же их отводят на зарядку или на работу, они надевают капюшоны и могут видеть только собственные ноги.
— А что это за зарядка?
— Каждый день заключенные гуляют по полчаса на тюремном дворе.
— Я такая глупая, что, наверное, кое-чего не понимаю, — сказала Эмили. — Если заключенные, когда они в капюшонах, могут видеть только свои ноги, то как они не сталкиваются друг с другом?
— Они держатся за веревку, на которой через каждые двадцать четыре дюйма завязаны узелки. Они ходят по кругу, а надзиратель следит, чтобы не произошло чего недозволительного.
— И когда они вот так ходят, то не могут видеть других заключенных и, полагаю, не могут с ними разговаривать.
— Вы правы, — важно кивнул начальник тюрьмы. — Так же мы поступаем с ними, когда их выводят из камер или возвращают назад. С этими капюшонами мы можем обходиться меньшим числом надзирателей.
— Но заключенным позволяется говорить хотя бы с тюремщиками?
— Господи, нет, конечно!
— Но если заключенный долгое время не имеет возможности ни с кем поговорить, разве это не приведет к сильнейшему душевному стрессу?
— Да, действительно, некоторые сходят с ума или совершают самоубийство, — признал начальник тюрьмы. — Понимаете, наша позиция заключается в том, чтобы заключенные здесь только и делали, что размышляли о своих преступлениях. А что касается души — каждого узника мы снабжаем Библией.
— Вы говорите, что их выводят из камер на какие-то работы.
Утверждение Эмили прозвучало скорее как вопрос.
— Да, они вращают ступальное колесо, — подтвердил начальник.
— Звучит интригующе.
Эмили словно подбадривала толстяка, чтобы он подробно все объяснил.
— На территории тюрьмы есть прачечная, столярная мастерская, мельница, большая кухня и много чего еще, так что мы практически всем обеспечиваем себя сами. Все механизмы присоединены к большому ступальному колесу пятидесяти футов в диаметре, которое приводит их в движение. В колесе имеются такие желоба, на которые встают заключенные и как будто шагают вверх по ступенькам. Но разумеется, колесо крутится, и потому они на самом деле никуда не поднимаются.
— Это от колеса идет постоянный гул?
— Именно.
— Этот шум действует на нервы.
— Заключенным он не нравится, это так. Надзиратели, которые присматривают за колесом, вставляют в уши ватные шарики. Если узники выходят из повиновения, охранники затягивают потуже винты на колесе, так что заключенным приходится попотеть, чтобы колесо вращалось с прежней скоростью. По этой причине надзирателей иногда называют винтиками.[13]
— Я слышала это выражение. Спасибо, что объяснили его смысл. А как много заключенных «работает» на колесе?
— Столько, сколько требуется, чтобы колесо крутилось и вместе с ним крутились присоединенные к нему механизмы в пекарне, прачечной и в других местах.
— И сколько времени заключенный должен провести на этом ступальном колесе?
— Он должен одолеть восемь тысяч ступеней, — снова вклинился в разговор остроносый тюремщик.
До этого момента Эмили быстро задавала вопросы, но сейчас она казалась не в состоянии говорить дальше.
— Восемь тысяч ступеней каждый день? — вымолвила наконец девушка.
— Точно.
— Каждый-каждый день?
— Словно Сизиф, катящий в гору камень, — глядя за решетку, заметил Де Квинси.
Это были его первые слова за долгий промежуток времени, и, судя по голосу, Де Квинси приходилось сдерживать рвущиеся на волю чувства.
— Я ничего не знаю об этом мистере Сизифе, так же как и о мистере Бентаме, — сообщил начальник тюрьмы, — но зато точно знаю, как заставить преступников раскаяться в своих преступлениях.
— Ну что ж, пора показать мистеру Любителю Опиума его пристанище, — сказал надзиратель и вытащил из-за пояса большое кольцо с ключами.
— Позвольте напомнить вам, что мистер Де Квинси находится здесь не в качестве осужденного преступника и даже не как подозреваемый, — подал голос Райан. — Он полицейский консультант, и у нас есть причины беспокоиться о его безопасности. Пожалуйста, обращайтесь с ним соответственно.
— Мне известно только то, что лорд Палмерстон хочет посадить его под замок, а господин министр всегда получает, что хочет. Я бы очень удивился, если бы узнал, что какие-то вещи в стране не находятся под его контролем. — Начальник тюрьмы кивком велел надзирателю отпереть зарешеченную дверь, ведущую в средний коридор. — Мисс, вы оставайтесь здесь.
— Я желаю сама увидеть, где мой отец проведет эту ночь.
— И возможно, еще много-много ночей. Что ж, если так горите желанием увидеть то, что не предназначено для женских глазок, идемте. Но у нас не хватает надзирателей, так что за вами некому будет присмотреть.
Они шли по сырому коридору, и шаги отдавались от стен гулким эхом. В каждой из покрытых ржавчиной дверей камер имелись глазок и щель, через которую узник получал все необходимое. За дверями раздавались клацающие звуки.
— Откуда этот ужасный шум? — спросила Эмили.
Шум действительно был невыносимым.
— Проще будет показать, чем объяснять, — заметил тюремщик.
Он открыл дверь, и в коридор сразу ворвался сырой холодный воздух.
Эмили с отцом осторожно вошли — места здесь едва хватало для них двоих.
Камера имела семь футов в ширину, девять в высоту и тринадцать в длину. Высокий человек — такой, как Беккер — мог бы дотянуться кончиками пальцев до потолка, а расставив руки в стороны, коснуться противоположных стен. Ходить по камере он бы просто не смог. Но и для миниатюрного Де Квинси камера была тесной.
На полу лежали тени. Свет проникал в камеру через маленькое, забранное решеткой и очень грязное окошко под самым потолком. На улице собирался туман, и здесь день казался похожим на вечер.
Окошко находилось в одной из коротких сторон камеры, в противоположной помещалась дверь. Под окном к железному кольцу в стене была приделана сейчас сложенная подвесная койка. Внутри виднелись одеяло и тонкий матрас.