– Сними, – повторил Пафнутьев. – И выйди погуляй, мы тут побеседуем немного.
Старик действительно оказался не то упрямым, не то капризным – несмотря на то что наручники были сняты, он продолжал держать руки за спиной. Не надо мне, дескать, вашей свободы, перебьюсь. Пафнутьев усмехнулся, и такое ему уже приходилось видеть.
– Садитесь, Сергей Степанович, – сказал он, показывая на стул у стены.
– Спасибо, постою.
– Долго стоять придется.
– Не привыкать.
Пафнутьев молча поднялся, подошел к старику и, взяв его за руку, чуть ли не силой подволок к стулу, усадил, надавив на плечи. Вернувшись к столу, увидел, что старик опять стоит, заведя руки за спину. Смотрел он все так же в окно, будто видеть следователя у него не было никаких сил.
– Так, – Пафнутьев выдвинул ящик стола, вынул оттуда руку, найденную в холодильнике, и положил на стол. Он долго думал, как бы расшевелить старика, заставить хоть что-нибудь сказать, и в конце концов принял решение, может быть, не слишком гуманное, но действенное. Сходив к медэксперту, взял у него руку, которую тот для сохранности обработал какими-то своими растворами.
В кабинете некоторое время стояло молчание. Пафнутьев, сложив руки на столе, смотрел на Чувьюрова сонным своим равнодушным взглядом, а старик, продолжая упорствовать, уставился в окно, на весеннюю капель. Его задержали, когда еще стоял мороз, и оттепель он видел уже из кабинета Шаланды, а теперь вот из этого кабинета. Пафнутьев его не торопил вовсе не потому, что отыгрывал какой-то свой хитрый прием, он понимал, что старик должен сам созреть, что именно неспешность действует на него сильнее всего.
Наконец, не выдержав, старик медленно повернул голову, и тут его взгляд, скользнув по столу, остановился на руке, которую Пафнутьев положил с самого краю, подстелив под нее газету. Старик впился глазами в руку, даже сделал шаг к столу, но остановился. Казалось, ничего в нем не изменилось, но теперь перед Пафнутьевым стоял совершенно другой человек – встревоженный, беззащитный, растерянный. А дальше произошло то, чего Пафнутьев никак не ожидал, – старик подошел к стулу и сел, прижав ладони к глазам. Сквозь корявые пальцы старика просочились несколько слезинок.
– Мы отдали эту руку на экспертизу, – негромко проговорил Пафнутьев. – Хотели узнать, кому принадлежала, кто хозяин... Удалось кое-что прояснить, – Пафнутьев замолчал, давая возможность старику вмешаться. Но тот, не двигаясь, все так же сидел у стены, закрыв лицо руками. – Так вот, выяснилось, что рука эта принадлежала при жизни человеку достаточно пожилому, где-то за семьдесят ему было... Поэтому первоначальное предположение... О том, что вы, Сергей Степанович, являетесь людоедом... Это предположение отпало, почти отпало, – уточнил Пафнутьев. – Стариков не едят. Мясо жесткое.
Старик поднял голову, посмотрел на Пафнутьева мокрыми от слез глазами и, ничего не сказав, опустил голову. И столько было в его глазах обычной человеческой обиды, что Пафнутьев устыдился. Однако деваться было некуда, и он решил продолжать, хотя и не упоминать людоедство. Но тут и сам почувствовал обиду. Так бывает, человек часто обижается на то, что кто-то обиделся на него. В самом деле, чего это задержанный, который на его глазах убил человека, будет обижаться? «В чем, интересно, я перед ним провинился? – обиженно подумал Пафнутьев. – Ни фига, Сергей Степанович. Ты, как я заметил, сохранил в себе некоторые мужские качества, я тоже... Продолжим».
– Руку нашли в холодильнике, где обычно хранятся мясные продукты. В морозильнике. Поэтому и возникла такая версия. И она еще не отброшена. Вы меня слышите?
– Слышу, господин хороший.
– Так вот, господин хороший... – передразнил Пафнутьев. – Мы установили, что этот человек участвовал в войне, был ранен, скорее всего не один раз... Возможно, он был как-то связан с морем, на руке обнаружена наколка, маленький якорек. Сейчас я дал задание многим людям искать остальные части тела. Снег стаивает, и из сугробов появляются многие интересные предметы. Найдут, если, конечно, никто его не съел, этого старого морячка.
– Его звали... Это... Петр Иванович Спиридонов, – проговорил старик несколько смазанно, не отрывая рук от лица. – В Севастополе его ранило.
– Так, – кивнул Пафнутьев, тут же записав имя, произнесенное стариком. – А где он жил?
– Сосед мой... Я в тридцать пятой квартире, а он в тридцать седьмой.
– Ага, – Пафнутьев с трудом воспринимал то, что говорит Чувьюров. Все было как-то смещено, он никак не мог уловить основной стержень, на который нанизывались события последних дней, они для него до сих пор были разрознены, единой картины не складывалось. Хотя какие-то связки наметились, что-то забрезжило, и даже те немногие слова, которые удалось вытащить из старика, позволяли работать дальше. Можно раскрутить Спиридонова – связи, соседи, образ жизни, друзья. Много чего можно. – Возникает естественный вопрос... Каким образом рука Петра Ивановича Спиридонова оказалась в вашем холодильнике? Мы нашли ее именно там, завернутую в газету, среди других продуктов. Как ее туда занесло?
– Подбросили.
– Кто?
– А вот те хмырюги, которых я заколол.
– Следовательно, вы признаете, что закололи обоих? Одного неделю назад, а второго в кабинете начальника милиции? Я правильно вас понял? Вы закололи обоих?
– Да. И продолжал бы колоть, если...
– Хорошо, – Пафнутьев потряс головой – мысли, которые приходили, были настолько бестолковы и бессвязны, что он не мог даже задать сразу нужный вопрос. – Хорошо... Зайдем с другой стороны... Если рука гражданина Спиридонова в холодильнике, где же он сам?
– Далеко, – махнул рукой Чувьюров. – Отсюда не видать.
– Не понял?
– Там уж Петр Иванович, – старик показал рукой в потолок. – Чего тут непонятного... Сами же говорили – ищем остальные части тела. Ищите. Сказано ведь... Ищущий да обрящет.
Задать следующий вопрос Пафнутьев не успел – раздался телефонный звонок.
– Да! – сказал он отрывисто.
– Паша? Шаланда звонит.
– Слушаю тебя внимательно.
– Звоню из автомата. Иначе не могу. Причины знаешь.
– Догадываюсь.
– Значит, так, Паша... Тобой заинтересовались мои клиенты в малиновых пиджаках. Будь осторожен.
– Они тебя маленько потормошили?
– Было дело.
– И ты дрогнул?
– Паша... Если звоню, значит, не очень. Понял? Все гораздо серьезнее, чем тебе кажется.
– Вас понял.
– У меня вопрос... Скажи, старик заговорил?
– И даже очень, – Пафнутьев сознательно говорил невпопад, чтобы Чувьюров не догадался, кто звонит и о чем речь, не нужно ему этого знать.
– Ну что ж, в таком случае я позвонил не зря, – сказал Шаланда. – Если старик заговорил, значит, ты многое знаешь и становишься опасным для пиджаков. Значит, тем более тебе нужно быть осторожным. Береги себя, Паша. И еще... Догадываюсь, что старик сейчас у тебя?
– Да, – кивнул Пафнутьев.
– И его береги.
– Понял. Спасибо. До скорой встречи.
Пафнутьев ожидал, что Шаланда что-нибудь скажет на прощание, но тот, помедлив, повесил трубку. Похоже, он действительно звонил из автомата. Неужели его так плотно обложили, что он не может позвонить из своего кабинета? – озадаченно подумал Пафнутьев и впервые осознал, что и он может оказаться в кольце. Как бы там ни было, пока он жив, пока жив старик, допрос надо провести не откладывая.
– Продолжим, – сказал Пафнутьев. – Руку Спиридонова вам подбросили два амбала в малиновых пиджаках. Я правильно понял?
– Не совсем... – Чувьюров некоторое время сверлил Пафнутьева своими серыми глазами из-под кустистых бровей, словно не решаясь произнести что-то важное. – Они не подкинули мне руку. Они мне ее вручили.
– Это как? – откинулся Пафнутьев на спинку стула.
– Очень просто. Позвонили в дверь, я открыл, они стоят... Вот, говорят, возле вашей двери какой-то предмет валяется, может быть, это вы потеряли. И протягивают мне этот сверток. Я вернулся в квартиру, развернул... Сами понимаете, чуть было не отрубился. Но отошел, рассмотрел повнимательнее. И, конечно, увидел якорек, чего уж там, увидел. И сразу все понял.
– А скажите, – Пафнутьев помялся. – Пальцы найденной руки были сложены в кукиш... Это что-то значит или случайно они так сложились?
– Это надо понимать так, что Петр Иванович мне с того света кукиш посылает... Добить меня этим хотели. А наутро я достал штык и начал его готовить к работе.
– К какой работе?
– Серьезной. Я сделал то, что хотел. Петр Иванович не будет на меня в обиде. Я и за него рассчитался, и за себя.
– В каком смысле за себя?
– Мне не жить, я знаю... Не вы, так они добьют. Для меня это без разницы. Добивайте. Чтоб руки у вас остались чистыми, можете меня даже выпустить... Тогда добьют они. – Чувьюров произнес все это без обиды, без гнева, будто говорил о чем-то само собой разумеющемся. – У них это хорошо отлажено.
– Круто... – Пафнутьев помолчал. Наконец он начал понимать то, что произошло, и, записывая слова старика в протокол, уже знал вопрос, который надо задать, чтобы вся картина происшедшего выстроилась без просветов и неясных пятен. – А что случилось с Петром Ивановичем?
– Вы что, в самом деле не знаете?
– Понятия не имею.
– Убили Петра Ивановича.
– За что?
– Подзадержался он на этом свете, подзатянул с уходом. Вот его и поторопили.
– А вам кукиш от него?
– Да... Намекнули, что и мне пора в дорогу. А я не внял. Не пожелал их намеки понять.
– А штык откуда?
– С войны еще остался, – голос Чувьюрова неожиданно потеплел. – Он был в хорошем состоянии, я его берег. Все-таки память... А тут еще и для дела сгодился. – Старик улыбнулся, и не было в его улыбке ни сожаления, ни раскаяния. Так может улыбаться человек, который, сделав большую тяжелую работу, усталый и спокойный, присел отдохнуть.
– А теперь, дорогой Сергей Степанович, расскажите толком, что произошло, что за всем этим стоит?
– А скажите и вы, мил человек, откровенно... Мне что, расстрел светит?
– Нет, – твердо сказал Пафнутьев.
– Почему? Ведь я сознательно и злоумышленно отправил на тот свет двух молодых здоровых членов общества! – В глазах у старика засверкали озорные искорки.
– А потому, мил человек, – ответил Пафнутьев, – что следствие веду я, я же буду писать и обвинительное заключение. И пока не вижу необходимости предлагать высшую меру наказания.
– Прокурор вас поправит.
– А поправит – будет другой разговор.
– Ну что ж, – Чувьюров вздохнул. – Вы и сами обо всем догадываетесь, но если уж требуется для протокола... Дом наш видели? Сталинской еще постройки. Когда-то он был на окраине города, а сейчас оказался в самом центре. Большие квартиры, высокие потолки, удобное расположение... Хороший дом. И жили в нем люди, которые очень давно, за какие-то свои смешные заслуги, вроде спасения Родины или разгром фашизма, получили там жилье. А сейчас, когда состарились, многим и жить оказалось не на что, поскольку пришли такие счастливые, такие свободные времена, что можно и не питаться вовсе. Пенсии хватает на неделю... И появляются однажды молодые улыбчивые люди, долго извиняются за беспокойство и в конце концов говорят... Петр Иванович, ну что ты, бедолага, маешься? Хочешь жить по-человечески? Без забот и хлопот? Хочешь? Живи. Каждую неделю будешь получать коробку с продуктами, с хорошими продуктами. Штаны прохудились – вот тебе штаны. Шапка протерлась и облезла – бери новую шапку. И пусть твои последние годы будут светлы и веселы. А ты сделай самую малость – завещай нам свою квартиру. И долгих тебе лет жизни. Так примерно говорили очаровательные молодые люди. Подсунули моему Петру Ивановичу какие-то бумаги, подписали какие-то обязательства, договоры составили... Туфта все, липа. Да и эти документы почему-то стали пропадать. То одной не найдет, то другая затеряется...
– А коробки с продуктами? – спросил Пафнутьев.
– Приносили. Все честь по чести. Первый месяц, второй... Полгода... Цветет Петр Иванович, щечки румянцем налились, голосок окреп, сделался бодрым, уверенным. К нему уж другие старички потянулись, дескать, и нам бы так устроиться в жизни. А эти самые молодые да улыбчивые уж тут как тут... Ради бога, говорят, всегда готовы, понимаем ваши жизненные трудности. И опять бумаги, договоры, коробки с кефиром и сосисками, мороженой рыбой да пряниками к чаю.
– А вы, Сергей Степанович, не хотели коробки получать?
– Не хотел. Не хотел – и все. Знаю давно и накрепко – бесплатным сыр бывает только в мышеловках. Признаюсь, была мысль, были колебания, да и Петр Иванович доставал меня с уговорами... А вот что-то в душе стало комом – и ни в какую. Вокруг на площадке уж все договоры позаключали и жили припеваючи, пряниками меня угощали, когда зайду. Да и эти улыбчивые проходу не давали – моя квартира у них как кость в горле... Вся площадка уже, считай, ихняя, можно стены между квартирами рушить, а моя комната как помеха непреодолимая. Потом пошло чудное...
– Что чудное? – негромко спросил Пафнутьев.
– Все они начали умирать...
Пафнутьев замер от напряжения – он совсем недавно слышал эти же слова, произнесенные с таким же выражением. Где? Кто ему их сказал? Прошло еще какое-то время, старик продолжал невеселый свой рассказ, магнитофон исправно записывал каждое его слово, и наконец Пафнутьев вспомнил – Халандовский. Аркаша во время их дружеского застолья произнес эти же слова – все они почему-то умирали. Но тогда речь шла о врагах Бевзлина Анатолия Матвеевича.
– Вы говорите, что все они почему-то умирали... А как они умирали? – спросил Пафнутьев. – Что было причиной?
– По-разному... Двое поехали на дачу и угорели. Так было сказано в заключении. Один утонул. Пошел за грибами и непонятно зачем решил в речке искупаться... Одежда осталась на берегу, а он остался в речке. Старушку из соседнего подъезда машина сшибла. Водитель с места происшествия скрылся, его так и не нашли. Двое исчезли.
– Как исчезли?
– А вот так! Вышли из дому и не вернулись. И никаких следов. И до сих пор. А Спиридонов вот изловчился с того света весточку прислать, напомнил о себе. Еще один вроде бы к родне в деревню поехал. Нет его и нет... Приезжает родня, выясняется – не было его в деревне. Не доехал, видать.
– А улыбчивые?
– А им что? Быстренько оформляют документы, есть у них шустрый такой юрист, все ходы-выходы у него, везде друзья-приятели... И на законных основаниях вступают во владение.
– Так это вы улыбчивых порешили? – спросил Пафнутьев.
– Их, родимых, их, касатиков. Ну что, – старик усмехнулся, – задал я вам работы?
– Разберемся. – Пафнутьев выглянул в коридор и позвал конвоира. – Завтра опять встретимся, Сергей Степанович.
– Бог даст, встретимся... – Чувьюров тяжело поднялся со стула и, заведя руки за спину, протянул их конвоиру для наручников.
* * *Старика Чувьюрова убили в камере в первую же ночь после его разговора с Пафнутьевым.
Когда он не поднялся утром, на это никто не обратил внимания, лежит старик и лежит. Значит, так ему хочется. Но когда и к баланде он не спустился с нар, кто-то позвал его, кто-то попытался растолкать, и только тогда обнаружилось, что вместо зэка Чувьюрова лежит холодное мертвое тело. Глаза его были раскрыты и смотрели в потолок, руки прижаты к груди, рот полуоткрыт, железные вставные зубы в тусклом свете камеры посверкивали мертво и жутковато.
При первом осмотре никаких видимых причин насильственной смерти не обнаружили. Труп положили на носилки и снесли в тюремный морг. Глаза прикрыли, подбородок подтянули, чтобы придать лицу выражение, приличествующее смерти.
Пафнутьев примчался тут же, едва ему позвонили из СИЗО. Вначале он не мог поверить в случившееся, но, когда перед ним отдернули сероватую простыню и он увидел старика, всякие сомнения отпали.
– Так, – крякнул он потрясенно. – Так... Не уберег я тебя, Сергей Степанович, оплошал. И ведь был звоночек, предупредили меня, – проговорил он вслух.
– Кто предупредил? – спросил начальник тюрьмы, стоявший рядом.
– Свыше был звонок. – Пафнутьев посмотрел на начальника, протяжно посмотрел, тот даже смешался, будто его в чем-то заподозрили. – Так, Сергей Степанович, – снова повернулся к мертвому Пафнутьев. – Одно утешает... Расквитался ты за себя, успел... А я вот оплошал.
– Кто же мог знать, – проговорил начальник.
– Я знал, – жестко сказал Пафнутьев. – Может быть, и ты знал.
– Павел Николаевич! – воскликнул начальник. – Не гневи бога! Не видишь, сердце не выдержало у старика!
– Разберемся, у кого тут чего не выдержало!
И тут же, не покидая здания тюрьмы, выслал машину за экспертом. Тот приехал через полчаса со скорбным своим черным чемоданчиком. Увидев Пафнутьева, поклонился, не протягивая руки, видимо, сознавал, что не всем приятно пожимать руку, которая каждый день с утра до вечера копается в мертвецах.
– Я выполнил вашу просьбу, – сказал ему Пафнутьев вместо приветствия. – Рука принадлежала Спиридонову Петру Ивановичу. Защитнику Севастополя. Преступники известны. Принимаются меры для их задержания, – последние слова он произнес не столько для эксперта, сколько для начальника и еще нескольких человек, которые без дела маячили за его спиной.
– И вы их задержите? – спросил эксперт, подняв к Пафнутьеву свои громадные глаза, напряженно замершие за толстыми стеклами очков. Очки, видимо, были у него не очень хорошего качества, зеленоватые, как в бутылках с плохой водкой.
– В ближайшее же время.
– Вам не трудно будет сообщить мне?
– Я буду счастлив сделать это! – зло ответил Пафнутьев, видя, как за его спиной напряженно прислушиваются к разговору. – А теперь я прошу вас осмотреть... – Пафнутьев помялся, не хотелось ему Чувьюрова называть трупом. – Осмотрите, пожалуйста, этот объект... Может быть, что-то покажется странным.