Много оружия, на весь ополченческий отряд. Фома сомневался, что справится один, но из всех хуторян мог полностью доверять лишь Георгию Сергеевичу да еще, пожалуй, Автандилу. Но Автандил был далеко…
И речи феодала во время кратких привалов касались одной темы: сравнительных характеристик АКМ, АК-47 и «Абакана». Старик отвечал вяло, но слушал. Пусть, пусть проникнется! До печенок. Авось увидит ствол-другой во сне. И цинк патронов.
Один спящий хорошо, а два лучше. Вдвое больше снов. Только спать надо по очереди — не время экспериментировать со спальней…
— Н-да, — задумчиво протянул Фома, скребя в затылке. — Видал разных монстров, но все же не таких. Интересные у вас сны.
Перед ним, увязнув в песке по днище, стоял трамвайный вагон. Ничего себе вагон, с виду вполне исправный, только очень древнего вида. Такие раритеты Фома видел разве что в кино. Поставь его на рельсы — задребезжит всем, что может дребезжать, но поедет! В музей при трамвайном депо.
Георгий Сергеевич выглядел сконфуженным и умиленным одновременно.
— Уж простите, Игорь, друг мой, оружия у меня не получилось… А вы знаете, такие трамвайчики бегали по Москве еще в шестидесятые годы. Уже тогда они были ужасным анахронизмом, однако же исправно служили. По Ленинградскому проспекту… виноват, в те времена он назывался Ленинградским шоссе, только такие и ходили, и я на них ездил.
— А еще говорят, что сон — это небывалые комбинации пережитых ощущений, — пробормотал Фома, обходя анахронизм кругом. — Ощущения — вот они, а где комбинации? В упор не вижу.
— Э-э… Быть может, внутри? — подсказал Георгий Сергеевич, то становясь на цыпочки, то без всякого успеха пытаясь подпрыгнуть. — Мне кажется, там что-то есть.
— Вагоновожатый там есть, — рассмотрел Фома, подпрыгнув в свою очередь. — Вон сидит в кабине. Только он гипсовый, как девушка с веслом.
«И как мои рыбы», — добавил он про себя.
— Да нет же, не в кабине, а в вагоне…
Скудно остекленные двери — которым, как подсказал Георгий Сергеевич, полагалось без труда открываться вручную, а-ля дверцы шкафа — не удалось раскрыть и на миллиметр, сколь Фома ни налегал на них всем весом. Пинок с разбегу вызвал жалобное дребезжание стекол, но дверь оказалась пинкоустойчивой. Неразборчиво бормоча себе под нос, Фома добыл камень, ахнул по ближайшему оконному стеклу. Ура, оно оказалось самым обыкновенным, бьющимся! Со звоном брызнули осколки.
— Осторожнее, прошу вас! — воскликнул Георгий Сергеевич.
— Что? Ах, да. Простите. Я не подумал, что у вас этот хлам вызовет ностальгические воспоминания.
— Да при чем тут воспоминания! — всплеснул руками старый учитель. — Вы не понимаете! Сон, только сон! Я ведь, засыпая, думал о войне. Вы видели, что там внутри? А вдруг динамит? Или сотня канистр с нитроглицерином?! От нас и пуговиц не останется.
Тут был резон, и Фома сейчас же признал, что поступил опрометчиво. Не то чтобы он поверил в фугасные ужасы — Георгий Сергеевич был исключительно мирным человеком и со взрывами не вязался, — но только внутри трамвая действительно находилось нечто странное и большое. Склад азотных удобрений тоже вроде штука мирная, а где-то в Америке рванул так, что полгорода снесло.
— Эге, — озадаченно проговорил Фома, выбирая осколки, — тут что-то длинное висит у самого пола.
— Что? — изнывая от любопытства, спросил Георгий Сергеевич. — Игорь, друг мой, что вы видите?
— Вроде бревно какое-то. Сейчас разберемся…
Хакнув, Фома одним движением вскинул себя в окно. Ушибся о деревянную хоть бы кожей догадались обить! — скамью, немного пошипел и, протянув руку Георгию Сергеевичу, со второй попытки втащил и его.
— Осторожнее, не толкните эту дуру. Она, по-моему, едва держится.
Действительно: длинное цилиндрическое тело, явно очень тяжелое, висело в полуметре от пола, держась лишь на поскрипывающих от натуги ремнях, прикрепленных к горизонтальным поручням под самым потолком вагона. С тех же поручней свисала архаика — ременные лямки с петлями, чтобы пассажирам было за что хвататься, сохраняя вертикальное положение.
Но не на архаику смотрели в изумлении и ужасе феодал и его хуторянин. Они смотрели на морскую торпеду, невесть зачем попавшую в трамвай и занявшую полвагона.
— Так… — сказал Фома после продолжительного молчания. Смертоносный черный цилиндр, чье толстое туловище с одной стороны оканчивалось тупым самодовольным рылом, а с другой — винтами, рулями и стабилизаторами, висел мирно и очень солидно, не раскачиваясь. Зато с каждой секундой все сильнее скрипели ремни, и мало-помалу прогибались поручни под потолком вагона. Прогиб еще не был страшен — пугало то, что под нагрузкой поручень того и гляди вырвет крепления. Чем он там присобачен к потолку? Шурупами?
Георгий Сергеевич осторожно кашлянул.
— Игорь, друг мой, мне это не нравится… Не пойти ли нам отсюда, и как можно скорее?
Фома кивнул. Мысль была здравая.
— Осторожно вылезайте в окно. Потом я. Когда окажетесь внизу, бегите что есть духу.
— Простите, а куда бежать?
— Куда угодно, только не кругами вокруг трамвая. Ну и вопросики у вас, однако…
— Ой!..
Оба внезапно упали на гору пыли, а сверху на них посыпался водопад той же пыли, моментально забившей нос и уши. Глаза Фома инстинктивно успел закрыть и в краткий миг ничегонепонимания успел порадоваться, какие, оказывается, в человеке заложены правильные инстинкты. Иные годятся даже для Плоскости.
А в следующее мгновение он понял, что произошло, и успокоился. Эфемерный трамвай просто-напросто распался, исчерпав срок своего существования и продемонстрировав реальную цену снов. Прах — вот и вся их цена. В конечном счете, всегда прах.
Конечно, мелкими вещами можно пользоваться долго. Можно выспать пистолет с кучей патронов и спустя год застрелить кого-нибудь, но все эти человеческие победы, смерти, страсти и прочая суета — тоже, наверное, прах. С чьей-нибудь точки зрения.
Только не с человеческой.
Длинный, как холмик на могиле диплодока, сугроб серой пыли зашевелился посередине, затем из его объятий не без усилий выдрались два абсолютно серых человека и немедленно начали отряхиваться и отплевываться. Один из них, сутулый и, по-видимому, пожилой, кряхтел и надсадно кашлял; другой, помоложе, приплясывал на месте, яростно бил ладонями одежду, по-собачьи мотал головой и невнятно сквернословил. От обоих при каждом движении отделялись кудрявые облака пыли. Казалось, кто-то взрывал петарды в цементном бункере.
Фома первым не выдержал этой пытки — отбежал, сел на песок, прочистил кашлем горло. С тревогой следил за тем, как разрастается в воздухе пылевой купол. Скверно получилось… Понятно, хорошо то, что хорошо кончается, да вот только кончилось ли оно? Вон какое облако, небось с пяти километров видно, лучшего способа демаскировки спальни и не придумать…
Будто услышав его мысли, пылевой купол начал быстро таять и спустя минуту-другую сошел на нет. Фома посмотрел на Георгия Сергеевича, продолжавшего надрывно кашлять, — тот уже не напоминал серую гипсовую фигуру. Взъерошив лохматую шевелюру, Фома обнаружил, что пыль исчезла и оттуда.
Прах эфемерного трамвая дематериализовывался на глазах. Таял, оседал серый сугроб. Словно устыдившись несуразности, Плоскость торопилась стереть без следа ее остатки. Из ничего — через нежизнеспособное порождение глупого сна — опять в ничто. Круговорот.
Очень скоро исчез и сугроб. Еще раньше перестал кашлять Георгий Сергеевич, успев с неподдельным интересом понаблюдать за агонией серой пыли. Мол, и из неудачного эксперимента можно извлечь ценную информацию.
— Трамвай-торпедоносец — это что-то новое в военной технике, — съязвил, приблизившись, Фома. — Вы точно во флоте не служили?
Георгий Сергеевич сокрушенно развел руками:
— Нигде я не служил. Хотя в детстве, признаюсь вам, мечтал стать моряком-подводником. Потом и вспоминать об этом перестал, а вот ведь… Сам не понимаю, как это получилось. Сны, знаете ли, вещь неподконтрольная…
— Подконтрольная, — парировал Фома. — Пусть не полностью, пусть отчасти, но подконтрольная. Я знаю. Но вы не расстраивайтесь, вы не виноваты, у вас просто нет навыка. Вас воображение подводит.
— А вас не подводит?
— Когда как, — признался Фома. — Тут есть кое-какие методы. Самый простой: не думать о белой обезьяне. Понимаете?
— Безусловно, — кивнув, согласился Георгий Сергеевич. — Не думать невозможно… если, конечно, небывальщина. Небывалое всегда поражает воображение и сидит в голове гвоздем, а запрет вызывает естественный бунт подсознания. Тут все равно — белая обезьяна или, допустим, кубический огурец. Чем страннее, тем лучше. Но ведь вам… то есть нам… нужно обыкновенное легкое оружие, не так ли? Что странного в пистолете знакомой вам системы? В гранате? В пулемете, наконец?
— Все равно метод действует. Сновидениями можно управлять. Особенно перед пробуждением, в дреме. Вы хоть помните, что вам снилось?
Георгий Сергеевич беспомощно развел руками:
— Я никогда не запоминаю снов…
— Хорошо, что материализуются только предметы, а не сюжеты, — подвел итог Фома. — Представляю себе вашего монстра в действии…
Георгий Сергеевич кивнул с виноватым видом, но сейчас же воспрял и предъявил претензию:
— Быть может, вы просто рано меня разбудили? Зачем? Я ведь вполне мог выспать что-нибудь еще…
— Что? Крылатый бронепоезд? Подводную тачанку? Асфальтовый каток космического базирования?
Георгий Сергеевич только фыркнул.
— Я тоже не служил, — признался Фома. — Вы ведь знаете, я студентом был, когда меня сюда забросило. Как раз летнюю сессию сдал за второй курс, собирался летом и подработать, и отдохнуть немного… ну и вот. Да я вам это уже рассказывал. Плохо то, что военная кафедра у нас должна была начаться на третьем курсе. А хорошо то, что я два года занимался спортивной стрельбой. Пистолет Марголина я могу выспать без проблем. Винтовку малокалиберную спортивную — запросто. Они мне то и дело снятся. Только нам сейчас надо что-нибудь посерьезнее — я думаю, десяток автоматов Калашникова, один пулемет, один-два гранатомета, снайперскую винтовку, слонобой какой-нибудь помповый… Ну, еще гранаты, холодное оружие, ракетницы для сигналов… И побольше патронов, только не в цинках, а россыпью… Что еще?
— Э-э… может быть, бронежилеты, как вы думаете?
— Пригодятся. Но сначала оружие.
— Э-э… Извините, Игорь, друг мой, а почему патроны россыпью? Разве в ящиках, то есть в этих… в цинках не удобнее?
— В цинках удобнее, а россыпью долговечнее, — объяснил Фома. — Я же вам говорил, помните? Чем предмет меньше весит, тем дольше служит. Я могу выспать коробку патронов, могу и цинк, могу даже вагон, но Плоскость воспримет их как один предмет. Что тут непонятного? Да вот, скажем, ваш трамвай с торпедой. Он рассыпался, а где торпеда? Вы ее видите? Нет, потому что она рассыпалась вместе с трамваем, хотя весит гораздо меньше. Просто Плоскость решила, что трамвай и торпеда — одно целое… ну и вот. А мой «марголин»? Георгий Сергеевич, дорогой, ведь пистолет же из деталей состоит! А распадется, когда придет его срок, весь, разом. Очень просто.
— Не очень-то это просто, — пробормотал Георгий Сергеевич. — Впрочем, ладно. Жаль, сейчас не время — на досуге я с удовольствием поэкспериментировал бы… Игорь, друг мой, это можно будет устроить? Попозже?
— Попозже — сколько угодно, — уверил Фома, пожав плечами, и не удержался — фыркнул. Ну, учитель! Ну, интеллигент! Ну, естествоиспытатель! Эксперименты ему подавай там, где надо просто выживать! Чудик, ей-ей.
— Вы вот что, — добавил он, помявшись. — Я сейчас спать лягу, а вы вот что… Сны, знаете ли, разные бывают. Контроль контролем, а иной раз такое приснится… В общем, камень видите? Да, вон тот. У меня к вам есть просьба. Если меня во сне потянет э-э… на эротические фантазии, это сразу станет видно. Так вы ту бабу гипсовую — камнем, камнем! Без жалости. Вот. Если начнут возникать рыбы — их тоже, и колите помельче. Видеть их уже не могу…
Рыбы явились сразу, еще в дреме. Фома расшугал их и принялся старательно думать об оружии. Вот ручной пулемет… надежный, удобный в работе и переноске, с длинным вороненым стволом и большой коробкой для ленты. Спокойно, без суеты и нервов, выцелить перебегающую от бархана к бархану фигурку, плавно нажать на спуск — и он загрохочет, мягко отдавая в плечо, и фигурка споткнется. Вот гранатомет РПГ… нет, его пока не надо, гранатометами и осколочными гранатами к ним займемся в другой раз. Значит, пулемет… Работает. Та-та-та. Пауза. И снова: та-та-та. А рядом, справа и слева, такими же короткими точными очередями бьют автоматы. И много патронов. Море патронов россыпью на дне окопа. Ноги по щиколотку утопают не в стреляных гильзах, а в новеньких, тускло блестящих патронах. Это, не считая немалого количества снаряженных магазинов и лент. Убийственный огонь. И нет спасения, разве что укрыться за танковой броней. Зримый, явный перевес над противником.
Явный, но не абсолютный. Окоп — недостаточное укрытие. Хорошо бы тоже укрыться за какой-нибудь броней, желательно потолще, да и мощь огня не мешает радикально увеличить…
Глава 7
— Проснитесь, Игорь, ради Бога, проснитесь!
Немилосердно тряся спящего, Георгий Сергеевич умудрялся и здесь оставаться деликатным. А голос его выдавал испуг, близкий к панике: Проснитесь же, надо выбираться…
Фома рывком сел, сейчас же ударившись макушкой о нечто твердое и, похоже, донельзя массивное. Взвыл.
— Скорее, Игорь, нельзя здесь оставаться, — настойчиво тянул его за ногу Георгий Сергеевич. — Оно нас тут похоронит… Да проснитесь же вы, умоляю!
Скрючившись в неудобной позе, Фома заморгал. Почему-то было темновато, как будто на Плоскость опустились очередные сумерки; но нет, яркий свет пробивался полосками у самого песка, придавленный сверху чем-то темным и пугающе громадным. Об это-то темное Фома и приложился головой.
Поползли. Резво работая локтями и коленями, Фома быстро обогнал Георгия Сергеевича и теперь уже сам подгонял его короткими резкими командами. Гадать, что за неуместная твердь внезапно образовалась над головой, было некогда — успеть бы выбраться! Последние метры Фома вульгарно тащил Георгия Сергеевича за шиворот. Пиетет пиететом, а рухнет на тебя этакая громада мало не покажется. Вон из-под нее! На вольный воздух!
Тяжело дыша, поднялись на ноги. Песок струйками стекал с одежды, лип к потным телам. Ни феодал, ни его подручный не обращали на него никакого внимания.
С первого взгляда Фоме стало ясно: то, что удалось выспать, доживает последние секунды. Вспомнились давние слова бушмена Нсуэ, сказанные без тени шутки: эфемерные монстры слишком боятся сами себя, чтобы жить долго.
Это был танк, но такой танк, каких не бывало. Германский «Маус» перед ним выглядел бы козявкой. Трехметровой ширины гусеницы глубоко вдавились в песок под чудовищным весом. Корпус квадратный, угловатый и плоский, как кейс, мог бы накрыть собой треть футбольного поля. Приземистым его нельзя было назвать — главная трехорудийная башня, снятая, надо думать, с линкора, помещалась на высоте крыши двухэтажного дома. Кроме нее, бронированный титан нес на себе еще несколько башен с пушками меньшего калибра, зенитно-ракетный комплекс, вертолет и два обыкновенных танка, по-видимому, способных съезжать на грунт по специальному выдвижному пандусу на корме и действовать автономно.
Почему-то больше всего Фому поразила лесенка для экипажа, очень похожая на пожарную и даже снабженная решетчатым предохранительным кожухом. Неужели расшалившееся воображение спящего подсказало и лесенку? Вот ведь чепуха. Как в насмешку. Ну что же, пародия на инженерное мышление должна быть убедительной…
Второй раз за время знакомства со старым учителем Фома скверно выругался в его присутствии. Георгий Сергеевич только иронически поднял бровь.
— Сейчас рассы… — сиплым голосом начал Фома, и танк рассыпался. Сразу. Вдруг. В полном соответствии с законом масс. На недолгое время Плоскость украсилась новым элементом ландшафта — геометрически правильным в плане холмом пыли.
— Вы правы: там бы нас и похоронило, — непроизвольно дернув кадыком, подвел итог Фома. — Спасибо вам.
— Ну что вы, я ведь ничего такого не сделал…
— Спасибо, что сразу меня разбудили. Если бы этакая гора навалилась на меня во сне…
— Она бы и на меня навалилась, — молвил Георгий Сергеевич. — Простите, Игорь, друг мой, я не специалист, но кое-что кажется мне любопытным. Почему, хотелось бы знать, мой трамвай возник в стороне от нас, а ваш танк точно над нами?
— Почему, почему, — пробормотал Фома и вдруг весело хохотнул, как человек, счастливо избегнувший опасности. — Потому что площадка материализации маленькая. Трамваю хватило места в стороне от нас, а танк занял ее всю. Чего тут не понять?
— Понял, спасибо. А вон еще что-то. — Георгий Сергеевич, щурясь, указал длинным пальцем на небольшой кубик, резко выделяющийся зеленью на блекло-желтом фоне песка.
— Это? — разглядев, Фома был готов провалиться сквозь Плоскость. — Так, чепуха какая-то. Не стоит внимания.
— Разве? По-моему, это, простите, кубический огурец… Кажется, вы перед сном что-то о нем говорили.
— Глупости. Хотя да… Стоп, это вы о нем говорили!
— Точно, огурец. Кажется, он даже с хвостиком и в пупырышках… Вместо ответной реплики Фома налетел на несуразный овощ с холодной яростью футболиста, бьющего пенальти. Разлететься от удара в брызги геометрический огурец не пожелал. Вместо этого он в полной целости взмыл в воздух, описал, кувыркаясь, длинную пологую параболу, невысоко подпрыгнул после удара о песок, ударился снова, увяз и через секунду взорвался с оглушительным грохотом. Взвился гейзер песка, свистнули осколки.