— Сколько тех рыбок можно купить вместо картины? — спросил я.
— Пять. Как у тебя в школе дела с арифметикой? — неожиданно поинтересовался папа.
— Идут. Считаю палочки, — ответил я.
Потом мы смотрели на кроликов, и мне не надо было задирать голову, как на рыбьей толкучке.
Кролики лежали в корзинках, в картонных коробках и самодельных загонах из дощечек. Одни спали, другие хрустели морковкой и капустными листьями, а некоторые смотрели на меня, привстав на задние лапки, и, поводя длинными ушами, смешно топорщили губы.
Глаза у кроликов были большие, добрые, а главное, у всех разные: синие, чёрные, коричневые и светло-серые.
Я гладил кроликов, а папа беседовал с продавцами насчёт самой лучшей и выгодной породы.
— Ну, правда, здесь необычно? — то и дело весело спрашивал он, и я кивал головой.
ГЛАВА 5
Потом мы очутились на голубиной толкучке. Голубей там было гораздо больше, чем людей, и казалось, что это они разговаривают и торгуются, а голубятники тихо курлыкают.
Папа брал голубей в руки, расправлял им крылья, дул в перышки, осторожно тянул за клюв, потом приценялся и уводил меня за руку дальше.
А около клетки с двумя бело-сиреневыми голубями папа остановился, закрыв глаза, замычал от удовольствия и спросил у продавца:
— Дорогие?
Продавец что-то неохотно ответил, а голуби посмотрели на папу так, словно они были орлами. Когда мы отошли в сторону, папа объяснил:
— Это — почтовые. Пара стоит больше, чем мой костюм. Да что костюм! Если их выпустить в Минске, они вернутся в Москву. Умницы!
Потом мы купили по паре пирожков с мясом и выпили кваса. Папа веселел прямо на глазах и ругал себя за то, что так давно здесь не был.
Около забора, где продавались белые цыплята и курицы, я увидел тётеньку, которая считала, что лучше мороженый окунь, чем красивая рыбка. Я толкнул папу, и мы подошли поближе.
Оказывается, тётенька хотела купить того самого петуха, кукарекнувшего на эскалаторе в метро. Она строго говорила хозяйке, что гребешок у него бледный, а в хвосте не хватает самых красивых перьев.
— А вы посидите целый день в корзине и тоже небось побледнеете, — с обидой сказала хозяйка.
— Мне кажется, что в этом петухе течет павлинья кровь, — сказал папа, погладив петуха по разноцветному перу, свесившемуся с края корзины. — Купим для домового зоосада?
Я кивнул, и тогда тётенька быстро отдала хозяйке петуха деньги.
Самого петуха со связанными ногами переложили в огромную, с десятком «молний» сумку. Он не вырывался. Только тихо и печально говорил: «Ко-ко-ку-ко», — и глаза его были полузакрыты.
— Простите, сколько рыбок можно было купить вместо петушка? — все так же вежливо поинтересовался папа.
— Три! — радостно сказала тётенька и охотно добавила: — На даче в траве он будет ужасно красив.
— Не забудьте повесить на заборе дощечку: «Осторожно! Злой петух!» — посоветовал папа.
Очень довольная тётенька улыбнулась и ушла, а из сумки торчал петушиный хвост, похожий на целую связку воронёных сабель.
Мы пошли дальше, туда, откуда всё громче доносился до нас птичий свист. Но я не мог забыть печальное «ко-ко-ку-ко» и спросил у папы:
— Петухи бывают почтовые, как голуби?
— А как же! И рыбы бывают, и птицы, и кошки. Даже черепахи бывают почтовые. Только они долго возвращаются, — пошутил папа.
— Ну а теперь тебе всё не кажется серым?
— Пожалуй, мир расцвел. «Всё стало вокруг голубым и зелёным…» — пропел папа и потащил меня за руку к воротам, совсем в другую сторону от птичьего свиста.
ГЛАВА 6
Мы прошлись вдоль чугунной решётки скверика, за которой прогуливались люди с собаками. И все собаки были разных пород.
— Вот главный собачий пассаж, — сказал папа, когда мы свернули в переулок за Птичьим рынком.
Здесь продавались не только взрослые собаки, но и щенки.
Взрослые собаки прижимались к ногам хозяев, не обращали внимания друг на дружку и совсем не лаяли, когда их осматривали.
А щенки так же, как и кролики, тесно лежали в корзинках, сумках и коробках.
Самые маленькие спали, устроившись поудобней. Те, что постарше, копошились, взвизгивали и щурили подёрнутые светлой пленкой глаза.
Изредка нам попадались люди, продававшие кошек и котят.
Папа объяснил мне, что желтые, длинные, голубоглазые кошки с тёмными носочками на лапах и такими же тёмными кончиками ушей привезены из Азии. Из страны Сиам. Это дорогие кошки, но папа купил бы, если бы не длинные когти и скрытный, как у всех кошек, характер.
Мне показалось: кошки не понимают, что их продают, а собаки понимают и чувствуют. И от этого мне стало так жалко собак, что я захотел уйти обратно к птицам.
Но папа не торопился. Он брал щенков на руки, гладил их, приценялся, а у хозяина здоровенного пса спросил:
— Простите, а почему вы продаёте собаку, если, как вы говорите, она хороший сторож, умница, жрёт что попало и к тому же не имеет блох?
Хозяин пса немного смутился и хмуро сказал:
— Надо — покупай. Не надо — проходи. Уезжаю я.
Пёс вдруг вскочил и залаял на папу. Папа после этого погрустнел и сказал, когда мы отошли:
— Если бы у нас была собака и мы бы всей семьёй поехали в командировку, скажем, на полюс, — папа помахал рукой над головой, а потом показал под ноги, — или в Антарктику… я бы взял собаку с собой… В крайнем случае оставил бы соседям, родственникам или друзьям.
— А вдруг они не взяли бы?
— В тот самый момент они перестали бы быть моими друзьями и родственниками.
— Правильно, — сказал я.
ГЛАВА 7
Конечно, на Птичьем рынке разных животных было меньше, чем в зоопарке, но зато я первый раз в жизни как следует рассмотрел острую мордочку ежа с зоркими глазёнками, намотал на руку безвредного желтопузика и увидел сиамских котов с голубыми глазами.
Я все время тянул папу пойти посмотреть канареек и волнистых попугайчиков, но он никак не хотел уходить с собачьей площадки.
— Давай купим щенка. Что же ходить и смотреть? — предложил я, ни капли не веря в то, что папа купит собаку.
Я предложил просто так. Мы с папой не раз просили у мамы разрешения привести домой собаку, но мама ни за что не разрешала. Она говорила, что щенок — это грязь, блохи, вечные заботы и огромная ответственность.
В ответ на мою просьбу папа молча на меня посмотрел долгим взглядом. Это означало, что он сам всё знает и понимает и нечего делать ему подсказки.
И мы продолжали ходить и смотреть на собак, которые от тоски даже не бросались на кошек. Да и сами кошки при виде унылых псов не шипели…
И вдруг сзади меня кто-то громко и радостно крикнул:
— Двапортфеля-а!
Я вздрогнул, но не обернулся. Мне не хотелось, чтобы папа и все люди на рынке узнали моё прозвище. Я зашел за папу, а кто-то ещё два раза крикнул, но уже совсем тихо. Наверное, подумал, что с кем-нибудь меня перепутал.
Немного погодя я выглянул из-за папы и увидел Тигру. Папа и мама уже строго отчитывали его за крик в общественном месте.
Тигра заметил, как я выглянул, и погрозил кулаком. За это его взяли за руки и повели дальше от собак.
Вдруг папа с силой дернул меня за руку. Мы очутились в толпе, окружавшей кого-то. Папе было тяжело. Он одной рукой тащил меня за собой, а другой — загребал так, словно боком плыл по Чёрному морю борясь с волнами.
Наконец, запыхавшись, папа пробился в первый ряд. Я задрал голову на человека в очень помятой шляпе. Он держал на руках собаку.
Шерсть у неё была, как у козлёнка, — длинная, серо-белая, волнистая, а нерасчёсанная чёлка закрывала глаза, и казалось, что собака спит. Но она не спала, потому что чёлка над глазами всё время вздрагивала. И шевелились тёмные курчавые уши.
Я цокнул языком.
Собака потянула носом, направленным прямо на меня, вскинула чёлку. И в это мгновение я успел взглянуть в блеснувшие на солнце, полные слёз собачьи глаза.
Не успев ни о чем подумать, я потянул папу за пиджак. Он нагнулся. Я сказал:
— Давай унесём его отсюда! Давай купим!
— Ты думаешь, это будет то самое необычное?
— Конечно! Ушли без собаки, а приходим с собакой. Мы с ней уже переглянулись. Давай быстрей, а то кто-нибудь другой захочет купить!
Папа сложил руки на груди и наморщил лоб. Он задумался.
У хозяина собаки то и дело спрашивали, сколько она стоит. Он коротко отвечал:
— Двадцать.
При этом глаза его как-то неприятно бегали по сторонам, и я подумал, что лучше бы не у собаки глаза были прикрыты чёлкой, а у него.
Услышав цену, многие, даже не торгуясь, выбирались из толпы. Я, не переставая, дёргал папу за пиджак. Наконец он спросил:
— Двадцать.
При этом глаза его как-то неприятно бегали по сторонам, и я подумал, что лучше бы не у собаки глаза были прикрыты чёлкой, а у него.
Услышав цену, многие, даже не торгуясь, выбирались из толпы. Я, не переставая, дёргал папу за пиджак. Наконец он спросил:
— Какой породы щенок?
— Помесь пуми — венгерской овчарки — с деревенской лайкой, — ответил хозяин.
— Разве деревенские лайки бывают?
— Раз бывают городские, значит, есть и деревенские, — сказал хозяин.
— Логично, — заметил папа. — А родословная и вообще документы на него у вас есть?
— Нет. Я вывез пса из Закарпатья. Если думаете, что он краденый, могу предъявить свой паспорт.
Хозяин полез в карман за документами.
— Я вам верю, — сказал папа. — Но родословная у него есть?
— По линии овчарки — прапрапрадед был чемпионом Австро-Венгрии. Фон Тюбинген-Млецки. А прапрапрабабушка — фон Заксенгузнер. По линии лайки никого из знаменитостей нет.
В толпе засмеялись. Я не понял, шутит хозяин или говорит серьёзно.
Какая-то старушка недовольно заметила:
— Расхваливает! Деньги большие запросил, а домой принесёшь и пожалеешь. То одно, то другое. А рынок — не магазин. Обратно не воротишь.
После этих слов какое-то помятое лицо хозяина задергалось, и он ехидно сказал старушке:
— К собаке прилагаются запчасти: лапы передняя и задняя, четыре клыка, хвост и дюжина блох.
Кроме меня и папы, все засмеялись, а старушка обиженно вышла из толпы.
— У меня есть вопросы, — сказал папа. — Возраст, имя, характер. Пожалуйста, без шуток.
— Полгода ему примерно. Ни на одно из имен не откликается. Да, да! Характер весёлый. Озорной. У меня не было времени его воспитывать.
— Понимаю, — сказал папа, посмотрев на опухший нос хозяина.
— Что ещё вас интересует? Причина продажи?
— Догадываюсь, — сказал папа, взъерошил и без того растрёпанного щенка, потрепал ему уши и пощупал нос.
«Покупай же! Покупай же!» — молил я про себя папу.
Он попросил поставить щенка на ноги. Хозяин спустил его на землю. Пёс постоял немного и улёгся, уткнувшись носом в вытянутые передние лапы.
Я сел перед ним на корточки и осторожно погладил. Щенок тихо-тихо дрожал. Может быть, он плакал? И, не знаю почему, я вдруг почувствовал, что мы не расстанемся.
— Ну что? Купим? — спросил папа, тоже присев на корточки перед щенком. (Я кивнул.) — Деньги есть. Но мы не подумали о маме. Помнишь, что она сказала, когда мне хотели подарить бульдога?
Я вспомнил. Мама тогда сказала папе:
«Или я, или бульдог. Выбирай!»
«Конечно, ты!» — сказал папа, но мама обиделась за то, что он задумался перед тем, как ответить…
— То-то и оно-то, — вздохнул папа, а хозяин между тем снова взял щенка на руки и презрительно смотрел на нас сверху вниз. Кажется, он собрался уходить.
— Уговорим! Вот посмотришь — уговорим! — затеребил я папу.
Он наконец решился, и все стало происходить, как во сне.
Папа, не торгуясь, протянул две десятки хозяину, я подставил руки, и мне с минуту не верилось, что на моих руках лежит дрожащий мохнатый щенок.
Хозяин быстро спрятал деньги и, наклонившись к папе, сказал:
— Щенок не краденый. Запомните мою фамилию. — Он раскрыл какое-то удостоверение.
Папа заглянул в него и спросил:
— Аппетит хороший?
— Не избалован. Есть всё. Почаще водите гулять. Пёс породистый. Зарегистрировать его я не успел. Пока!
Папа слушал с растерянным видом, но отступать уже было некогда.
Затем бывший хозяин таинственно исчез, а мы заметили, что на щенке нет ни ошейника, ни поводка.
Папе пришлось вынуть из брюк ремень и с помощью двух скрепок соорудить ошейник с поводком.
Я убедился, что ремень затянут не туго, крепко зажал его конец в руке и опустил щенка на землю.
— Ну, пошли, Рекс! — убито сказал папа.
Я догадался, что он, не переставая, думает, как мы придём домой и что скажет мама.
Щенок не откликнулся на имя Рекс. Тогда я легонько дёрнул папин ремешок, и щенок поплёлся за мной, понуро опустив голову, а папа шел немного впереди нас, то и дело подтягивая спадавшие брюки. Изредка он оборачивался и выкрикивал то ласково, то строго:
— Трезор!.. Грант!.. Тузик!.. Бэмс!.. Полкан!.. Чандр!.. Тёшка!.. Чоп!.. Ринг!.. Кутя!..
Но наш щенок не обращал никакого внимания на все эти выдуманные папой имена.
Вдруг, разозлившись на это, папа засунул два пальца в рот, оглушительно свистнул, и наш щенок даже присел от испуга, а мне показалось, что от этого страшного свиста в моих ушах заплясали тысячи горошинок и что весь рынок притих на мгновение.
Папа виновато улыбнулся и обратился к толпе:
— Товарищи! Понимаете, я подумал, что нам продали глухонемого щенка! Но он слышит. Слышит! Порадуйтесь этому вместе с нами!
Голубятники стали стыдить папу за то, что свистит в общественном месте и пугает голубей. Кто-то даже хотел позвать милиционера.
Тогда я потащил папу за пиджак, и он пошёл за мной, извиняясь направо и налево.
Я обиделся, потому что не раз спрашивал, как научиться свистеть двумя пальцами, но папа отвечал, что сам не умеет с детства и других не собирается учить.
Он догадался, о чём я думаю, и весело предложил купить на оставшиеся деньги двух волнистых попугайчиков.
— Скажем маме, что щенки продавались с сопутствующими товарами. Семь бед — один ответ!
У меня сразу пропала вся обида.
— Не надо попугаев. Лучше на такси доедем. В метро нас с собакой не пустят, — сказал я.
Мне было радостно, что мы с папой не потеряли друг друга в такой огромной толпе, и купили щенка, и идем домой, где наша мама, наверно, уже готовит вкусный обед и не знает, что теперь нас будет четверо: папа, мама, щенок и я.
Наш щенок, наверно, принял чью-то длинную ногу в сапоге за столб и поднял уж было лапу, но я вовремя дернул за ремешок и побыстрей увёл щенка с территории рынка.
ГЛАВА 8
Мы заняли очередь на такси. За нами встала тётенька, которая не хотела покупать рыбок, но купила петуха. Папа раскланялся с ней и воскликнул:
— Потрясающая покупка!
В одной руке тётенька держала сумку с петухом, а в другой — картину старичка с бледной курицей, Щукой, яблоками, пивом, раками и безглазым гипсовым человеком.
Чтобы позолоченная рама не пачкалась, тётенька поставила её на туфлю с огромной пряжкой.
— За сколько вам достался этот шедевр? — тихо спросил папа.
— Четыре рубля, — так же тихо ответила тётенька и прижала картину к ноге, подозрительно посмотрев на любопытных зевак.
Папа ещё больше напугал тётеньку:
— Такое бывает раз в жизни. Вам чудовищно повезло. Но вы сошли с ума! Такие шедевры в Лондоне возят в бронированных каретах под охраной молодчиков с бесшумными лазерами и мазерами.
Тётенька заулыбалась, не зная, верить папе или нет, а я представил, как на броневик, в котором перевозили тётеньку с картиной, напали бандиты — пять Фантомасов, разогнали всю охрану, не побоявшись лазеров и мазеров, и постучали в дверь броневика.
«Кто тут?» — спросила тётенька.
«Свои!» — ответил басом главный Фантомас.
Я представил, как доверчивая тётенька открыла дверь броневика, у неё из рук вырвали картину, но тут из сумки с «молниями» закукарекал Петушок — Золотой гребешок, и все бандиты от страха попадали на землю с поднятыми руками…
Тут щенок почему-то рванулся, но я крепко держал в руке поводок. Мне показалось, что в толпе мелькнуло помятое лицо его бывшего хозяина.
Пока мы стояли в очереди, нас несколько раз спрашивали, сколько мы отдали за щенка. Папа отвечал, что этой собаке нет цены, что она дороже бенгальского тигра, муравьеда и цветного телевизора.
Тётенька даже предложила поменять картину с петухом в придачу на нашего щенка, но папа вежливо отказался…
В такси щенок улёгся на резиновый коврик и прижался к моим ногам. Он всё ещё дрожал.
Папа всю дорогу разговаривал с шофёром про новую «Волгу» и собак.
Когда мы въехали на нашу улицу, он вздохнул и уныло посмотрел вокруг, как будто всё так же, как на той неделе, стало для него серым и скучным.
А мне было радостно и празднично! Но всё ещё как следует не верилось, что щенок мой взаправду, что мы вместе будем гулять и играть. Пока он не вырос, я буду его защищать, а потом уж он сам никогда не даст меня в обиду. «А то, что у тебя нет имени, — ерунда! Придумаем! Только не скучай по тому человеку! Не стоит, наверно, из-за него переживать…»
Так я думал и ласково гладил щенка, а он всё доверчивей тыкался в мою ладонь сухим и горячим носом.
На прощание шофёр посоветовал не давать щенку каких-то трубчатых костей от куриц, гусей и уток. Потому что он сам однажды подавился такой костью, и её пришлось вытаскивать самым сильным магнитом нашей страны.