В прямом столкновении с ИРИ у стран ССАГПЗ нет никаких шансов. Присутствие в регионе США, Великобритании и Франции, а также альянс с Турцией позволяют им выстроить баланс отношений с Ираном на базе НАТО. Противостоять НАТО Иран может только в рамках «асимметричной войны» – опыт его войны с Ираком 1980–1988 годов показывает, что Иран к ней готов. Готовы ли к такой войне его вероятные противники – за исключением Израиля, у которого нет другого выхода, неизвестно. Правда, подписание с Ираном «ядерной сделки» даёт ему шанс выйти из регионального противостояния, превратившись в региональную сверхдержаву мирным путём. И зависеть это будет только от курса, выбранного иранским руководством.
Внешнеполитические проблемы Пакистана сосредоточены на двух направлениях: Индии и Афганистане. Баланс сил в Кашмире, раздел которого закреплён на протяжении десятилетий, поддержка со стороны Китая и ядерный потенциал ИРП сводят риск военного конфликта Пакистана с Индией до минимума. Даже пограничные инциденты и активность на территории Индии пакистанских исламистских террористических групп не привели к масштабной войне, на что изначально были рассчитаны их организаторами. Индия и Пакистан поддерживают отношения, которые, несмотря на периодические обострения, постепенно снижают конфликтный потенциал.
Закрепление пакистанского влияния в Афганистане после вывода оттуда войск западной коалиции является одним из главных приоритетов его внешней политики. Именно это заставляет ИРП поддерживать отношения с афганскими исламистами, базирующимися в афгано-пакистанском пограничье, минимизировать операции против них собственной армии и добиваться того же от американцев. Правда, как показывает опыт, в конечном счёте это ведёт к укреплению позиций радикальных исламистов во внутренних провинциях Пакистана, включая крупные города и саму столицу.
Племена в окраинных регионах Пакистана практически независимы от центральных властей. Сепаратизм провинций нарастает, и попытки поставить их под контроль приводят к дальнейшему расшатыванию единства страны и ослаблению лояльности армии – и без того не слишком высокой в отношении действующего гражданского руководства. Как следствие, возможность распада Исламской Республики Пакистан достаточно высока. Тем более что эта страна имеет соответствующий исторический опыт – отделение от неё при поддержке Индии в 1971-м году Республики Бангладеш…
Информация к размышлению
Периферия – ближняя и дальняя
Традиционное для профессиональных организаций и ведомств «практическое востоковедение» рассматривает Ближний и Средний Восток, ограничивая себя географическими рамками – в лучшем случае всего региона, а иногда какой-либо его части. Между тем процессы, идущие на исламской периферии – на Балканах, в Африке, Закавказье, Центральной, Южной и Юго-Восточной Азии, чрезвычайно важны для понимания происходящего в регионе. Как и деятельность сетевых исламистских структур, активных не только в исламском мире, но и за его пределами. Экономическая и политическая роль новых исламских игроков часто преуменьшается. Однако она растёт, как растёт и их значение для обеспечения международной безопасности.
Ведущими игроками «второго ряда» исламского мира являются Индонезия и Малайзия – мусульманский «Дальний Восток». Малайзия со времен Мохаммада Мохатхира – амбициозного и авторитарного премьер-министра, превратившего эту страну в одного из «дальневосточных тигров», сочетает экономическую политику, опирающуюся на эксплуатацию государственными компаниями запасов углеводородов, официальный этноконфессиональный протекционизм в пользу малайцев-мусульман и демонстративную фронду в отношении Запада и Китая.
Индонезия, население которой превышает 250 миллионов человек, – крупнейшая страна мусульманского мира и член G-20. Джакарта в 1998-м году покончила с 33-летним правлением Хаджи Мухаммеда Сухарто, однако экономика страны развивается медленными темпами и её внешняя политика по-прежнему ориентируется на США. Дискриминационный курс, который оба государства проводят в отношении индусов, китайцев, христиан и племён, исповедующих традиционные культы (в Индонезии – на Калимантане и Новой Гвинее), провоцирует эмиграцию образованной молодёжи из числа меньшинств, сепаратизм и партизанскую деятельность в отдалённых районах.
Под влиянием распространения в регионе из Саудовской Аравии и Пакистана салафитских идей в обеих странах усилилось влияние исламистских радикалов. Они провоцируют конфликты мусульман с властью в Таиланде с территории Малайзии и вступают в альянсы против центральных властей с сепаратистами в индонезийском Ачехе. Ведут борьбу с неисламским коренным населением на христианском Амбоне и индуистском Бали. Организуют теракты против западных и китайских компаний и иностранных туристов. Причём и Малайзия, и Индонезия придерживаются в отношении исламистов двойных стандартов, преследуя их после резонансных терактов и позволяя действовать там, где их интересы совпадают с политикой Куала-Лумпура и Джакарты.
Стремясь к увеличению своего веса на международной арене, Малайзия и Индонезия добиваются этого через Организацию исламского сотрудничества, контакты с Лигой арабских государств, Турцией, Пакистаном, Саудовской Аравией, ОАЭ, Катаром, Ираном и другими ведущими игроками исламского мира, одновременно поддерживая высокий уровень координации своей политики с Западом. Как следствие они выступали с направленными против Израиля заявлениями, как Мохатхир, принимали участие в таких пропалестинских акциях, как «флотилии свободы», осуждали антииранские санкции ООН и, подобно Индонезии, заявляли о готовности участия в миротворческой деятельности в Ливии после прекращения там военных действий.
Этноконфессиональные конфликты, проблемы экономики и сепаратизм могут поставить под вопрос целостность Малайзии и Индонезии. При этом на их территории всё более активны международные исламистские структуры, в том числе «Исламское государство», в составе которого в Сирии и Ираке отмечены соединения террористов из Юго-Восточной Азии. ИГ активно вербует сторонников в Индонезии, Малайзии и на Филиппинах. Пресечение распространения с их территории в регионе радикального исламизма – общий интерес Китая, Запада, включая Австралию и Новую Зеландию, и государств Юго-Восточной Азии, в том числе Таиланда, Сингапура и Вьетнама.
«Дальневосточные тигры» – часть исламской периферии Ближнего и Среднего Востока. В неё на восточной окраине региона, в районе Индийского и Тихого океанов, помимо этих стран входят: беднейшая страна Южной Азии – Бангладеш, сравнимый по богатству только с нефтяными монархиями Персидского залива Бруней, превышающая большинство стран исламского мира по численности мусульманская община Индии и ряд значительно меньших общин государств Юго-Восточной Азии.
Бангладеш испытывает такое же давление радикального ислама, как Пакистан. Близость к Индии и Юго-Восточной Азии, распространённость «отходничества» – преимущественно в страны Залива, многомиллионная диаспора в США, Великобритании и тех же странах Залива превращают страну в плацдарм, используемый «Аль-Каидой» и ИГ для вербовки будущих шахидов. Причём опасность этого традиционно недооценивается, работа мировых спецслужб в этой стране не выдерживает критики, а уровень террористической активности на её территории непрерывно растёт.
Под давлением извне радикальные исламистские настроения распространяются и в регионах традиционной веротерпимости – Таиланде и на южных Филиппинах. В то же время составляющие 13,4 % (по официальным данным – неофициальные оценки близки к 20 %) из более чем миллиарда жителей Индии мусульмане, несмотря на притеснения, которым они подвергаются (примером которых является Гуджаратский погром 90-х годов), в абсолютном большинстве лояльны к своей стране. Отметим при этом, что процентное соотношение радикалов и лоялистов не отражает уровня потенциальной угрозы, тем более что активно проводимые в жизнь при открытой поддержке премьер-министра Индии Нарендры Моди индуистскими радикалами принципы «Хиндутвы» («Индии для индусов») резко усиливают межконфессиональную напряжённость в «крупнейшей демократии мира».
Южное «подбрюшье» БСВ составляют Тропическая Африка и Сахель. Последний является тылом исламистских группировок, старейшая из которых – «Аль-Каида в странах исламского Магриба», тесно связанная с радикалами в Марокко, Алжире, Ливии и Тунисе. Война между режимом Каддафи и бенгазийской оппозицией позволила АКИМ получить доступ к ливийским арсеналам, что превратило группировку в наиболее сильную вооружённую структуру Сахеля. При этом западные эксперты часто принимают на веру джихадистские лозунги, которыми прикрывают свои интересы сепаратисты, а также многочисленные криминальные группировки и наркокартели Сахары и Сахеля.
Тропическая Африка, включая крупнейшую страну этой части континента, Нигерию, – зона исторического конфликта между христианами и мусульманами, усиленного трайбализмом. Возможности, которые Африка предоставляет для пополнения радикальных группировок как их ресурсная база и тыл – до ЮАР включительно, превращает Чёрную Африку в важный плацдарм исламистов. После устранения конкурентов в лице Египта и Ливии «дирижёрами» в Африке остались Саудовская Аравия в партнёрстве с США и Катар, опирающийся на Францию. Свою игру в регионе в поставках оружия и разработке сырья, в том числе уранового, ведёт Иран и, с нарастающим успехом, Турция.
Северной периферией Ближнего и Среднего Востока являются Центральная Азия, Закавказье и Балканы. Постсоветские мусульманские республики, Синцзянь-Уйгурский автономный район (Восточный, или Китайский Туркестан), Албания, Косово, Македония и Босния – поле конкуренции различных исламских проектов. Турция, Иран, Саудовская Аравия, Катар и Пакистан имеют здесь свои взаимопересекающиеся интересы. Регион привлекателен для исламистских структур, от «Братьев-мусульман» до «Аль-Каиды» и ИГ, однако на большей его части из-за противодействия местных правительств исламисты могут достичь лишь ограниченных успехов.
Особенно уязвимы перманентно нестабильные зоны, прошедшие гражданскую войну: Таджикистан, Киргизия и Балканы, а на последних Босния. В отдельных районах этих стран салафиты живут в компактных поселениях, за пределами действия государственных законов. В других, как в постсоветских республиках, Китае и неисламских странах, входивших в состав бывшей Югославии, не имеют таких возможностей – по крайней мере на момент написания настоящей книги. Хотя стремятся к автономии и по мере сил пытаются добиться создания там шариатских зон, обеспечивающих её, как они обеспечили её в Европе.
Влияние Ирана и Турции в Центральной Азии и Закавказье ограниченно. В Таджикистане Иран имеет прочные позиции в экономике, но в религиозной сфере инициативы шиитских властей ИРИ блокируются местными суннитскими лидерами. Азербайджану в сближении с Ираном мешает позиция последнего по Карабахскому конфликту (Тегеран последовательно балансирует между Арменией и Азербайджаном) и неприятие Баку доминирующей политической роли как ислама, так и пантюркизма. При этом периодически Анкара и Баку прокламируют близость на почве общего тюркского прошлого, но попытки президента Эрдогана доминировать в их отношениях последовательно их портят.
Туркменистан ограничивает сотрудничество с Ираном инфраструктурными проектами и газовым транзитом. Неформальное влияние на местную элиту оказывается Анкарой и Тегераном через их культурные центры. Основной проблемой региона является контрабанда оружия, наркотрафик и роль, которую он выполняет как транзитная зона для перемещения в Европу, Россию и Китай террористов.
С 2015 года на южной, афганской границе от Туркменистана до Таджикистана отмечено нарастание исламистской угрозы, которая заставляет говорить о подготовке к «Центральноазиатской весне» – силовому смещению светских правительств и попытке перераспределить потоки энергоносителей. Справиться с исламистами без поддержки извне в случае реализации этого проекта правительства региона не смогут – и это заставляет их выбирать между Россией и США в качестве потенциальных союзников.
Отметим, что в борьбе «центров силы» на БСВ после исчезновения из числа претендентов на лидерство Ирака и Сирии и ослабления Ливии и Египта осталось две группы проектов, определяющих будущее региона: религиозно-финансовые и имперские. Первые – инициативы Саудовской Аравии и Катара, отражающие сложное переплетение экономических и политических интересов их высшего руководства. Вторые демонстрируют Турция и Иран. Ограничение и пресечение интересов этих стран – предмет конкуренции исламистских «сетевиков» и заинтересованности соперничающих между собой «великих держав». Меняющийся расклад сил между догматичным Эр-Риядом, более современной Дохой, динамичной, всё более исламизирующейся Анкарой и Тегераном представляет чрезвычайно любопытную картину для внешнего наблюдателя.
Глава 13 Немного об А-бомбах – шиитской и суннитской
Возможно ли было силовым путем остановить иранскую ядерную программу? Был ли шанс у мирового сообщества убедить Иран сделать это добровольно, без подписания в 2015-м году «ядерной сделки»? Ответ на оба эти вопроса сугубо отрицательный. Иранская ядерная программа в корне отличается от японской, южнокорейской или нидерландской. Можно было соглашаться с экс-директором израильского Моссада Меиром Даганом, который полагал, что Иран получит возможность производства ядерной бомбы к 2015-му году. Можно было спорить. Но то, что на момент написания этих строк у Исламской Республики достаточно расщепляющих материалов для производства 510 ядерных боезарядов, она далеко продвинулась в производстве носителей и ведёт работы над боеголовками, более чем реально.
Опасность для США и Европы со стороны Ирана представляется чисто гипотетической. Иранская ядерная бомба – индульгенция для правящего в Тегеране режима, гарантирующая его неприкосновенность. Сегодняшний Иран – агрессивный режим имперского типа, претендующий на статус региональной сверхдержавы, культивируя экспорт исламской революции для внешнего употребления в шиитском мире и персидский национализм для употребления внутреннего. Непосредственную угрозу он представляет только для своих соседей по Персидскому заливу и, в силу идеологических причин, для Израиля.
Как представляется, остановить его «у порога» изготовления ядерного оружия не удастся, как не удастся предложить что-либо взамен. Не было ничего, что могло бы остановить в аналогичной ситуации Советский Союз времен Сталина и Китай эпохи Мао. Ядерное оружие для Ирана – символ прорыва в «первые ряды», билет в «ядерный клуб» и подтверждение статуса «великой державы». Дело не только в правящей элите – оппозиция, когда и если бы она имела шанс прийти к власти, причем не только религиозные лидеры «Зелёного движения», но и либералы, точно так же развивала бы ядерную программу, как «неоконсерваторы» президента Ахмади Нежада, разве что без его воинственной риторики. Вопрос лишь в том, применит ли Иран ядерное оружие, получив его, против Израиля?
Израильское руководство рассматривает любые варианты развития событий в отношениях с Ираном, включая силовые, сколь бы недостаточными ни представлялись усилия в этом Израиля без поддержки со стороны США. Впрочем, история с компьютерным вирусом, поразившим иранскую ядерную станцию в Бушере, демонстрирует новые сценарии развития событий. В принципе, удар по иранским ядерным объектам не исключён. Как представляется, Израиль в одиночку способен гарантированно поразить не менее трети и не более половины их. Соединённые Штаты, в свою очередь, могли и могут уничтожить все известные иранские ядерные объекты, а также, в случае принятия соответствующего решения, разрушить военный и экономический потенциал Ирана.
Вопрос об асимметричном ответе ИРИ оставим в стороне. Даже блокирование Ормузского пролива не станет фатальным для мировой экономики: к высоким ценам на энергоносители она приспособилась, а пролив будет деблокирован за 34 месяца. Однако, если удар будет нанесен не по Ирану в целом, что представляется маловероятным, а только по иранским ядерным объектам, он будет эффективным лишь в случае проведения наземной операции, в текущей ситуации исключенной. Американские войска и блок НАТО проявили себя как неэффективная военная сила в Ираке и Афганистане. Операция НАТО в Ливии продемонстрировала отставание альянса от задач, которые ставит перед ним регион. Провал «миротворцев» в Западной Сахаре, Судане и Ливане вообще ставит под вопрос дееспособность воинских контингентов Запада на Ближнем и Среднем Востоке.
Для ведения действий на территории Ирана, которые являются единственным способом гарантированной «зачистки» его ядерных объектов, необходима двухмиллионная армия. Причём армия, готовая воевать, как американцы и, в отдельных случаях, англичане, а не «демонстрировать флаг», как войска Италии, или вести «гуманитарные операции», как немецкий бундесвер. Такая армия в современном мире есть только у Китая. Но Иран, ядерный или неядерный, не представляет для КНР никакой угрозы, являясь партнёром, поставщиком углеводородов и перспективным рынком инвестиций и товаров. Участие Китая в военной операции против Ирана полностью исключено, да и к экономическим санкциям против Тегерана Пекин присоединился в минимально возможной без урона своего статуса на международной арене степени.
Санкции эти оказали на Иран значительное воздействие, снизив его возможности по продвижению к ядерному статусу и замедлив темпы этого продвижения. Не стоит, однако, преувеличивать итоги попыток принуждения ИРИ к отказу от развития ядерной программы экономическими методами. Замедлить, но не остановить – предел возможности санкций, компьютерной атаки, израильского военного удара или американской ракетно-бомбовой атаки, без наземной операции. Причём не стоит полагать, что атака такого рода или экономическое давление могли бы в Иране привести к смене режима.