– Да-да, я покажу тебе, где все лежит… Глаша очень хорошо готовит, правда. И вообще, она чудесная.
– Что, понравилась? Ты смотри мне, не соблазни ее. Она – девушка строгих правил, мужчин презирает, считает их существами второго сорта…
– Что, муж оставил такой след в душе?
– Да ты его знаешь… Адам, бармен в «Ностальжи», думаю, ты с ним знаком.
– Адам? Конечно, знаю! Очень симпатичный малый. К тому же умный и приятный в общении. Так вот, значит, кто был тем счастливчиком… А ты не знаешь, почему они расстались?
Так, разговаривая, Дима прошел на кухню, по-хозяйски открыл холодильник и принялся доставать оттуда салатницы, контейнеры, кастрюльки…
– Вот, тут свекольный салат, это – перцы, запеченные с брынзой… Так ты не знаешь, почему Глаша рассталась с Адамом?
Лиза, помыв руки, села за стол, придвинула к себе салат.
– Все просто, Дима. Глаша – человек целеустремленный, у нее много интересов в жизни, и вообще, она неравнодушная, понимаешь? Нам с ней хорошо работается вместе, мы отлично понимаем друг друга и ладим. И это притом, что у меня семья, ребенок… Вот сейчас поужинаю и помчусь домой, к дочке… Папа-то наш, как всегда, в отъезде. Так вот. А Адам посчитал, что Глаша должна сидеть дома. Он даже не понял, что унизил ее тем самым. Я лично считаю, что брак – это не тюрьма, и в браке человек должен так же развиваться, как если бы он был вне брака. То есть заниматься тем, что нравится, учиться… Ты понимаешь меня? Ведь у нас с ней такая работа… Мы проводим очень много времени вне дома. Словом, Адам не выдержал, и они расстались. Хотя, как мне кажется, он до сих пор страдает по Глаше. Ведь она – чудесная! – закончила хвалебный гимн подруге Лиза уже с набитым ртом. – Ой, извини, Дима, но так вкусно…
– А Глаша? Она тоже страдает по Адаму?
– Вот уж нет! Она разочаровалась в нем, понимаешь? А это опасно для любви. Нет, думаю, что она пока еще ни в кого не влюблена. И меня это, как работодательницу, очень устраивает. Она все свое время и энергию отдает работе. Вот сейчас, к примеру, знаешь, где она?
– Поехала допрашивать одну мою знакомую, Женьку Туманову. Не знаю, правда, чего она хочет от нее добиться, но…
– Есть подозрение, Дима, что Ирину убила именно она, – осторожно произнесла Лиза. – Ты не помнишь, в чем она была в тот вечер? На дне рождения Риты Мусинец?
– Помню. Она сидела напротив меня. На ней был черный костюм или платье… Красивое такое, кружевное. Мне запомнился воротник – прозрачный, гофрированный.
– Ты так хорошо разбираешься в женской одежде?
– Ирина очень хорошо одевалась. Думаю, общаясь с ней, кое-чему научился. К тому же знаю, какой женщине что идет…
– Понятно, ты – эстет. Возможно, из этих соображений ты и собирался жениться на Ирине, так?
– Возможно. Раз нет любви, думал, так женюсь на красоте. К тому же дети были бы красивыми. Постой… ты сказала, что это Женя убила Ирину?! Да ты что?! Это же полный бред!
– Ее видели. В вечер убийства. Она поставила свой красный «Фольксваген» неподалеку от твоего дома и вошла в ворота.
– И кто же ее видел? Да еще и вечером?
– Твои соседи.
– Не хочу и слышать о своих соседях! Они меня обвинили, как будто я угрожал Ирине… Да мало ли чего люди наговорят друг другу в запальчивости? Но это же еще не означает, что я ее убил! И что? Теперь они вспомнили, что видели Женьку?
– Зоя видела женщину в кружевном платье, на шпильках, входящую во двор твоего дома. И машину видела. А на полу в твоем доме полно следов обуви редкого тридцать третьего размера.
– Это ты разговаривала с моими соседями?
– Нет. Янина помогла. Я сегодня встречалась с ней.
– Янина – это человек. Вот выйду, вернее, освобожусь… вернее, когда все закончится, обязательно отблагодарю ее за то, что она так старается для меня.
– Да, вот еще что. Мне звонила твоя домработница.
– Люда? Что у нее?
– Она переживает. Спрашивала у меня, есть ли шанс, что тебя выпустят хотя бы под подписку… Плакала. Правда, я не поняла, то ли она из-за тебя так расстраивается, то ли боится потерять работу.
– Людмила? И то и другое. Но она хороший человек, да и как домработница золотая. Она без работы не останется. Даже знаю, кто на нее положил глаз.
– И кто же?
– Ритка Мусинец. Она давно угрожала мне переманить ее.
– Они знакомы?
– Конечно. Когда все мои друзья собирались у меня, Людмила готовила им разные деликатесы. Очень хорошо у нее получаются соленья – капуста, грибы, огурцы. Она просто молодец. Мне жаль, что все так получилось… Она, наверное, сидит, ждет моего возвращения и думает о том, сможет ли она у меня работать. Лиза, ты не могла бы ей позвонить и сказать, что я на самом деле почти на свободе?
– Пока воздержимся, хорошо? – мягко предложила Лиза. – Пусть все идет как идет.
– Я не знаю ваших дел, но не думаю, что Женька ее убила… Да и с чего бы это?
– Дима… Понимаю, тебе неприятно это слышать, но, как ты уже понял, твоя Ирина имела довольно продолжительные отношения с Ильей…
И Лиза, стараясь не причинить боли, насколько это вообще возможно, рассказала Дмитрию, какие именно отношения связывали Ирину с Ильей.
– Как ты думаешь, сколько еще могла терпеть Женька?
– Никак не могу привыкнуть к тому, что все это вообще произошло со мной… Что-то слишком уж круто повернулась моя жизнь… Скажу банальность – но я, получается, был слепцом! Ничего вокруг себя не видел. Можно себе представить, что думали обо мне мои друзья, знакомые. И главное, куда они все делись? Хорошо еще, что у меня есть два человека, на которых я могу временно оставить свой бизнес, которым я доверяю как себе. Они хорошо знают свое дело и, думаю, верят в то, что я невиновен, и потому продолжают спокойно работать.
– Откуда такая уверенность, Дима? Ты что, звонил им? Ты раскрылся? – Она готова была уже возмутиться, хотя, с другой стороны, не могла не понимать, что Родионов управляет огромным количеством людей, что он не может вот так взять и выпасть из своей жизни, из своего бизнеса, оставив его без контроля. Понятное дело, ему необходимо было подстраховаться, договориться с какими-то конкретными людьми о важных делах, словом, побеспокоиться о своем будущем, пока он не имеет возможности вернуться реально в свою реальную жизнь. – Тебе Глаша помогла?
– Да, – признался Дмитрий. – Она позвонила Егору, моему директору, сказала, что, учитывая масштаб моего бизнеса, следователь пошел мне навстречу и позволил поговорить по телефону. Мы с ним все обсудили. Он сказал, что будет ждать меня сколько понадобится.
– Ты хочешь передоверить ему право своей подписи? Я бы не советовала тебе торопиться…
– Нет-нет, Лиза, если я когда-нибудь кому и доверю право своей подписи, то только тебе или Глаше… – улыбнулся он.
Лиза с подозрением взглянула на него.
– Лиза, пожалуйста, не смотри на меня как на преступника. Я на самом деле не мог не позвонить, чтобы не отдать распоряжения. К тому же я должен был сказать Егору, что невиновен и что меня скоро отпустят…
– Дима… – Лиза взяла его за руку и посмотрела в глаза. – Дима, все очень серьезно… Я понимаю, мы друзья, и я все это время старалась помочь тебе всем, чем могла. Но, боюсь, существует еще нечто такое, что может существенно повлиять на весь ход дела.
– Лиза, что случилось?
Блеф – испытанное оружие, и теперь, глядя на Дмитрия, Лиза в который уже раз спрашивала себя, имеет ли она право воспользоваться им в отношении Родионова. Не слишком ли это грубо, подло? А что, если все это – выдумка, бред, ложь, придуманные самой Ириной или Ритой?
– Ты не знаешь, какие отношения связывали Ирину с Михаилом Кравченко?
– Кравченко… Постой, это ты о журналисте?
– Ну да. Ты с ним знаком?
– Нет. Слышал…
– Ирина когда-нибудь упоминала при тебе его имя? И если да, то в связи с чем?
– Не знаю. Не помню, ни с чем.
– Что такого ты натворил в прошлом, Дима? Чем Ирина, которой ты доверился, могла тебя шантажировать?
– Да ничего такого… – Глаза Дмитрия расширились, он явно занервничал. – А в чем дело?
– Похоже, что Ирина слила ему какую-то важную информацию, касающуюся твоего прошлого… Во всяком случае, она рассказала одной вашей общей знакомой о том, что если ты передумаешь на ней жениться, то она накажет тебя, и Кравченко поможет ей это опубликовать… А принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, то есть что ты, застав ее с Тумановым, действительно передумал на ней жениться, о чем наверняка сказал, то… сам понимаешь. Поэтому, чтобы не допустить разглашения какой-то страшной тайны, чтобы она не успела встретиться с Кравченко, ты ее, получается, и… убил… Знаешь, я что-то припоминаю… Еще в самом начале этой истории ты произнес одну фразу, что-то вроде «…я был дурак, когда доверился ей…». И потом добавил: «Это к слову об откровенности…» Ты сказал, что тем самым она сильно обидела тебя. Я сначала не придала значения этим словам, подумала, что она обидела тебя своей изменой, но сейчас, в свете открывшихся фактов…
– Да нет никаких фактов!!! – внезапно вскричал Дмитрий, выскочил из-за стола и бросился вон из кухни. Сразу же вернулся, его трясло. Лицо побелело, и Лиза попыталась вспомнить, где у Глафиры находится аптечка.
– Дима, сядь, успокойся… У тебя сейчас инфаркт будет… Просто сядь и расскажи мне все. Даже если ты что-то в прошлом и натворил, то, возможно, за давностью лет это не считается преступлением… Я не знаю, что тебе еще сказать, не знаю, о чем вообще идет речь!
– Вот дура! Как она могла со мной так поступить?! Знаешь, – истерично хохотнул он, становясь пунцовым, – это неудивительно, что ее убили… Уж если я не убил ее, хотя было за что, за подлость ее, за ту ложь и грязь, в которой я все это время жил, ничего не подозревая, то представляю себе, как же она насолила тому человеку, который раздавил ее, как гадину, как змею!
– Дима! Вот, выпей… – Лиза плеснула ему водки. – Выпей, закуси и постарайся взять себя в руки.
– Ох, Лиза, ты даже представить себе не можешь, как я ненавижу ее! Знаю, что о покойниках так нельзя, что она умерла, что ее нет… Но мне кажется, что она все еще живая, находится где-то рядом и смеется надо мной… Значит, она все-таки встретилась с этим журналюгой… И я не удивлюсь, если узнаю, что у нее и с ним тоже был роман. И что она вообще шлюха! И на этой женщине я собирался жениться! А если бы ее не убили и она осталась бы жива, то она все равно, в отместку, что я не женился на ней, выдала бы меня со всеми потрохами газетчику?! Нет, женщины – это настоящие исчадия ада!!!
– Ты убил кого-то? – резко, строгим голосом, чтобы привести его в чувство, спросила Лиза.
– Не знаю… Нет…
И он, закрыв лицо ладонями, как если бы ему было очень стыдно вспоминать, рассказал свою историю.
– Когда я был подростком, все говорили, что я очень красивый мальчик. Боже, как же все это глупо… Глупо и стыдно!
В то лето, когда все это произошло, я поехал к своей бабушке в деревню. Как и многие мои друзья, одноклассники. Мне было тогда четырнадцать лет. У меня была прекрасная бабушка, она вязала теплые платки, продавала их, у нее всегда водились деньги, и она меня баловала как могла… Она говорила, что просит у бога только одного – подольше пожить, чтобы успеть мне помочь. Во всем. Она, когда я подрос, и дом на меня переписала, и деньги дала, когда я только начинал свой бизнес… И она, слава богу, еще долго жила, пока не заболела…
Каникулы у бабушки. Лето, деревня, рыбалка, деревенские друзья, первые сигареты, девчонки… Все было так замечательно, интересно… Я возвращался домой поздно, и всегда на столе меня поджидал ужин, молоко… А как бабушка жарила карасиков! Я больше нигде никогда не ел таких карасей.
В соседнем доме жила моя тетя. Ее звали Соня. Но выглядела она совсем не как тетя, она была молодой, жизнерадостной и веселой молодухой. Вроде бы замужем, да только ее муж вечно был в отъезде, где-то подрабатывал, что-то строил, какие-то телятники, коровники. Соня часто зазывала меня к себе, кормила, поила. Это она первая предложила мне вино. Домашнее, вишневку. И пивом ледяным в самую жару угощала. Говорила, что с соленой рыбой пиво – это здорово. С ней было легко, весело, она обожала анекдоты, знала их тысячу! Еще она играла на гитаре, пела, у нее часто собиралась молодежь, пили вино, закусывали, танцевали. Она и меня звала, и, хотя мне было как-то неудобно, я приходил, смотрел на них на всех, слушал, и мне становилось иногда даже как-то страшно от всей этой взрослой жизни. Пьяные парни тискали деревенских загорелых и раскрашенных девок, хохотали и еще наливали себе водки. А у меня от вина голова кружилась, не говоря уже о водке, и я чувствовал тошноту и слабость. Мне казалось, что все эти парни очень сильные, раз пьют водку и в состоянии еще двигаться, хохотать и много есть. И все же было что-то притягательное во всем этом, словно и я рядом с ними становился взрослее, и какие-то смутные желания бродили во мне в поисках выхода…
И вот однажды вечером, когда все гости моей Сони разбрелись, я помогал ей прибираться, носил воду, складывал пустые бутылки в ящик, что стоял в сенях… Скажу так. Я и раньше знал, что некоторые местные девушки ночью купаются голышом, и мы с пацанами все собирались не спать, а пойти и посмотреть… И как-то пару раз я вставал в полночь, мы встречались с соседским мальчишкой в полной темноте в нашем огороде, откуда тропа вела прямо к речке, но никого на берегу так и не встретили, тогда никто из девчонок купаться не пришел.
Словом, гости ушли, и Соня пригласила меня покататься на лодке, при луне. Она выпила и казалась мне какой-то загадочной, не такой, как всегда. Смотрела на меня тихим, долгим взглядом, словно хотела сказать что-то или спросить. Я же, представив себя на веслах, напротив нее, обрадовался. Мне было даже приятно, что она увидела во мне не своего маленького племянника, слабака, а парня, который станет катать ее на лодке, парня с крепкими руками и накачанным прессом. Сказать, что я испытывал к ней сексуальное влечение, – этого не было. Мне было важно только то, что она воспринимает меня именно как сильного парня, это правда. Я слишком хорошо ощущал ту громадную разницу в возрасте, которая существовала между нами. К тому же у меня была одна девчонка, наша, деревенская, Танюха, которая так целовалась, что у меня перехватывало дыхание. Вот она меня возбуждала, я просто обмирал, когда мы с ней в лесу… Ну ладно. Все это не имеет значения. Я рассказал тебе это лишь для того, чтобы ты поняла, что ничего между мной и Соней у меня быть не могло. Она всегда оставалась для меня только тетей.
И мы пошли на речку. Нашли бабкину старую лодку в камышах, я устроился с веслами напротив Сони, она оттолкнулась от берега, и мы поплыли. Тогда я был еще слишком мал, чтобы прочувствовать красоту, окружавшую нас. Река буквально плавилась под лунным светом. Река неширокая, и было слышно, как на противоположном берегу шумит лес… Страшно, жутко и вместе с тем прекрасно. Соня говорила что-то о том, как она ночами ходила на сома… Конечно, не одна, а с кем-то, я не знаю, с кем. Они забрасывали в воду донки с колокольчиками – на сома и сазана, – которые позванивали при малейшем ветерке, и ждали, ждали… В безлунные же ночи, рассказывала Соня, они светили на воду фонарем и видели, как разбегались от яркого света мелкие рыбешки, и вдруг появлялся крупный судак! Вот такие были разговоры – о рыбалке, о рыбе… Луна светила, было свежо, но не холодно, кровь бурлила, я продолжал работать веслами… И тут вдруг Соня, не сводя с меня глаз, принялась снимать через голову платье. Меня как парализовало, я бросил весла, сидел и смотрел на нее… А она, посмеиваясь, свернула и положила платье рядом с собой, сидела голая, улыбалась… Потом… Ох, Лиза, я не могу говорить… Просто я почувствовал, что сейчас умру. Не знаю, что со мной стало. Думаю, когда я увидел, как она… Сейчас-то я понимаю, что она играла со мной как кошка с мышкой, что просто развлекалась, проверяла меня, как я среагирую на ее обнаженное тело. Возможно, хотела от меня конкретных действий… Я зажмурился. Почувствовал, как лодка покачнулась, опасно так покачнулась… А когда я открыл глаза, то увидел, что Соня стоит рядом со мной, почти касаясь меня. Она обняла меня за голову, наклонилась, видимо, чтобы поцеловать, и тут я не выдержал и оттолкнул ее от себя… И все! Лиза, поверь, это все, что я сделал!
– Она упала в воду? – спросила Лиза, хорошо представляя себе описываемую Дмитрием сцену в лодке. – Так?
– Да. Она упала и утонула. Сразу ушла под воду. Может, вода была слишком холодной, и у нее сердце остановилось, не знаю. Я кричал, звал ее. Я и рыдал, и стонал, и бил кулаками о край лодки, со мной случилась настоящая истерика! Я бы кинулся в воду, чтобы спасти ее, но она исчезла! И еще… Было очень тихо. Ни всплеска, ни звука… Деревня была далеко. Я подумал, что Соню уже не спасти, но если люди услышат мои крики и проснутся, увидят меня, то поймут, что вместе с Соней в лодке был я. К тому же как бы я рассказал бабушке, зачем я сел в лодку с Соней ночью, тем более знал, что она выпила? Мне было стыдно. И я решил вернуться домой. Не помню, как я доплыл до деревни, спрыгнул с лодки, после чего оттолкнул ее, почти так же, как еще пару часов тому назад это сделала Соня, и отправил ее в свободное плавание.
– Значит, Соня утонула?
– Да. Утонула.
– А ты? Кто-нибудь знал, что ты был с ней в лодке?
– Нет. Никому и в голову не пришло, что я мог быть там. Конечно, если бы кто-то решил вдруг рассмотреть мои ладони, то увидел бы кровавые мозоли, ведь я черт знает сколько проплыл в ту ночь… Сначала-то мы плыли по течению, а потом я греб в обратную сторону.
– Ее нашли?
– Да. Ее тело прибило к берегу в двенадцати километрах от нашей деревни, в Докторовке… Потом рыбаки заметили и лодку. Вот все у нас и решили, что Соня выпила лишнего, села покататься и утонула… Некоторые умники решили, будто Соня сама утопилась из-за неразделенной любви к одному учителю, но все это неправда. Любовь была взаимной, да только у него была семья, дети… Скорее он бы утопился, зная, как весело его любовница проводит вечера…