Не то, чтобы так уж хотелось, но все же было до странного обидно. Я не мог представить себе такой ситуации, в которой мои настоящие мама и папа отказались бы от меня. А тут — пожалуйста, «наш сын родился мертвым».
Так я понял две вещи, касающиеся моего нового дома. Первое — протоссы не любят чужаков. Второе — протоссы очень не любят менять свое мнение о чем-либо.
Тассадар упал в кресло, в котором я не так давно просматривал кристаллы с его памятью. Выпускать меня из рук он явно не собирался и я послушно завозился у него на коленях, пытаясь пристроить проклятые ноги.
— Конклав отправляет Золотую Армаду на задание, Саня, — заговорил мой опекун, когда я успокоился. — И я лечу с ними.
Я молчал, пораженный этой новостью, хотя, если подумать, в ней не было ничего удивительного — Тассадар был Тамплиером, а значит, в любой момент мог сорваться с места, защищая интересы протоссов в каком-нибудь медвежьем углу галактики. Но этот инопланетянин был единственным островком стабильности в моей новой жизни, превратившейся в фантастический роман. Он заботился обо мне, кормил и учил, как жить в новом для меня мире. Что я буду делать, когда он уйдет?
— Ты отправишься в Чертоги Разума, академию Тамплиеров Аиура, — там есть общежитие для детей касты, оставшихся без родителей, временно, как у тебя или навсегда, как у тех, кому повезло меньше.
Я моргнул. Потом моргнул еще раз. Я ослышался, или Тассадар только что назвал себя моим родителем?
— Это надолго?.. — только и спросил я.
Я ведь уже взрослый, я все понимаю… И не буду цепляться за твою ногу, умоляя не уходить.
Но Тассадар, как обычно, понял все без слов. Он положил мне голову на лоб и я зажмурился, пытаясь переварить шквал эмоций, что проникли в меня по этому каналу.
— Я не хочу уходить, малыш… — тихо сказал мой опекун. — Но я должен. Ты понимаешь?..
Я кивнул, радуясь про себя, что у протоссов не предусмотрена такая вещь, как слезы. Этот так напугавший меня в первую встречу инопланетянин действительно привязался ко мне. Как, впрочем, и наоборот.
— Это, — Тассадар вложил в мою ручку кристалл, извлеченный из кармашка на поясе. — На случай, если я не вернусь… — Я вздрогнул, а Тассадар поспешно поправился. — В течении трех лет.
— Что это?
— Я одолжил это у одного моего друга. Рано или поздно тебе придется выбирать, кем ты будешь в этой жизни и это, я надеюсь, поможет тебе сделать выбор. Только обещай, что не будешь смотреть его раньше, чем я попросил. Просто поверь, сейчас не время.
— Хорошо, — кивнул я, вертя в руках загадочную штуковину.
Схватив меня за ворот мантии, когда ошибочно принятой мной за халат, он снял меня со своих колен и аккуратно поставил на пол.
— Беги, малыш, собирайся. А я пока приготовлю поесть.
— Те склизкие штуковины со вкусом апельсина, да?
— Да-да… — и тихо, будто себе под нос. — Как будто тебя заставишь съесть что-то другое…
Глава 2.0 Среди чужих
Я медленно поднялся, опираясь на подставленную руку «первого помощника» — в предыдущем сражении я неудачно упал и теперь здоровенный синяк на голени мешал мне нормально передвигаться. Когда бой закончиться, целители меня, конечно, подлатают, но сейчас…
— Воины Аиура! — прохрипел я и прервался на мгновение, пытаясь восстановить дыхание после нашего поспешного отступления. — Тьма наступает. Ее неисчислимое воинство уже осаждает Аиур — нашу родину. Наш дом. Но я говорю вам — мы не отступим! Не потому что больше некуда, а потому, что сегодня мы победим!
Я вскинул вверх сжатую в кулак правую руку в традиционном салюте Тамплиеров.
— Жизнь за Аиур!
Ответом мне был лес рук. Лес — в буквальном смысле, потому что к каждой руке была привязана длинная палка таким образом, чтобы она выдавалась вперед сантиметров на двадцать.
— Жизнь за Аиур!
Взмахом руки я отправил свое воинство в атаку на точно такую же кучку ребятишек с деревянными палками вместо пси-клинков.
Ну да, мы играем в «Темные и Тамплиеры». А вы что подумали? Кто меня пустит на войну в мои пять?
Как выяснилось, играть с протоссами в прятки — бессмысленное занятие, даже если эти протоссы толпа пятилеток, почти не умеющих пользоваться своим даром. Особенно если это пятилетки — ощущать друг друга мы уже можем, а вот скрываться — еще нет.
Когда я попытался сварганить самодельные карты — их отобрали наставники, предварительно долго чесав в затылке в попытке понять — пойдет ли эта игра на пользу будущим Тамплиерам или нет?
В конечном итоге, перепробовав все известные мне игры, я остановился на салках и «казаках-разбойниках». Правда, последние пришлось переименовать, а то, боюсь, меня бы не поняли.
Через десять минут я устало оглядел лежащих вповалку «Тамлиеров» и их «Темных» собратьев. Усевшись на землю, я прислонился спиной к верному первому помощнику и тяжело вздохнул.
Будь проклят перфекционизм протоссов! Кажется, стремление все доводить до абсолюта заложено у них где-то в генетическом коде, ибо как еще объяснить, что мои одногодки из числа настоящих протоссов умудрились превратить обычную детскую игру в… это?
В ожесточенный бескомпромиссный бой между непримиримыми врагами, в котором нет места правилам? В бой, в конце которого «Темные» всегда проигрывают, даже если до этого побеждали — в определенный момент они просто начинают поддаваться.
Честно — я уже жалею, что поддался своему шилу в пятой точке и затеял все это.
— Я больше в этом не участвую, — пробормотал я.
— Почему? — раздался журчащий голосок моего «первого помощника».
— Вы превратили мою идею хрен знает во что.
— Но ведь твоя идея была в том, чтобы воссоздать сражение Тамлиеров с Темными предателями?
Я не ответил. Она не понимает. Не потому что глупая, нет, — просто неспособна понять, что можно делать что-то просто так, чтобы было весело и приятно. Что необязательно доводить любое занятие до абсолюта, чтобы оно было достойным того, чтобы им заниматься.
Хотя уже тот факт, что ребята просто согласились на мою идею — большое достижение. Каждый протосс связан с другим невидимыми, неосязаемыми нитями псионной связи и тот факт, что мы еще почти не умеем пользоваться своим даром, только усугубляет ситуацию. Просто находясь с ними рядом — я изменяю их, а они — изменяют меня. Пока мы маленькие и наш дар формируется — влияние этой связи на нас незначительно, но чем сильнее дар — тем крепче связь с Кхалой.
Совсем скоро, когда наш дар окончательно сформируется и начнется настоящее обучение, первое, чему мы научимся — закрываться от Кхалы, защищая свое «Я» от растворения в коллективном разуме протоссов.
Я повторяю это слишком часто, но… протоссы — странный народ, они полны противоречий. У них есть коллективный разум, но при этом каждый из них сохраняет свою индивидуальность, оставаясь способным, если посчитает нужным, пойти наперекор всему и вся.
Их общество состоит из каст, но вчера я видел Судью, ожесточенно спорившим о чем-то с простым инженером из касты Кхалаев над раскуроченными внутренностями какого-то робота. При этом последний не стеснялся называть своего правителя идиотом, «ни черта не понимающем в распределении псионной нагрузки на кристаллическую решетку» и предлагать ему «пойти править и не мешать другим заниматься настоящим делом».
У них есть кодекс Ди-Ул, призывающий протоссов защищать от внешних угроз любую неразвитую расу, но при этом для них совершенно нормально отказаться от своего ребенка, если в нем оказался «кукушонок» родом из той самой младшей расы.
Иногда мне кажется, что я никогда не стану среди них своим.
Я вздрогнул, ощутив мягкое прикосновение к своему бедру. Оказалось, что, погруженный в свои безрадостные мысли, я не заметил появления приютских целителей, сейчас оперативно приводящих в удовлетворительное состояние и победителей, и побежденных.
Я на пробу пошевелил ногой — боль исчезла, забрав с собой огромный синяк на полбедра.
— Спасибо, — поблагодарил я своего спасителя и поднялся на ноги. — Пойду, прогуляюсь.
— Я с тобой, — мой «первый помощник» тут же вскочила на ноги.
— Нет, Салли, я хочу побыть один.
— Но…
— Один, — отрезал я, зная, что уже через пару мгновений пожалею о своей грубости. — Не ходи за мной.
Я оказался прав, — я пожалел о том, что обидел единственное существо на этой планете, которое мог бы назвать своим другом еще до того, как покинул тренировочный полигон, на котором обычно тренировались старшие ученики Тамплиеры.
Отчетливо помню накатившую на меня слепую панику, когда Тассадар передал меня на руки своим коллегам из Академии и, обняв меня на последок, запрыгнул в Скаута, стартовавшего на орбиту в то же мгновение.
Я остался в полном одиночестве. На чужой планете, среди пугающих своей загадочностью инопланетян, а единственный, кому я мог доверять — только что улетел на войну, откуда он, возможно, не вернется. Мне нельзя позволять себя касаться никому из владеющих даром — о том, кто я такой на самом деле, знал очень узкий круг лиц. Они ведь могут и не успеть меня защитить, если кто-то обнаружит подмену.
Я остался в полном одиночестве. На чужой планете, среди пугающих своей загадочностью инопланетян, а единственный, кому я мог доверять — только что улетел на войну, откуда он, возможно, не вернется. Мне нельзя позволять себя касаться никому из владеющих даром — о том, кто я такой на самом деле, знал очень узкий круг лиц. Они ведь могут и не успеть меня защитить, если кто-то обнаружит подмену.
Я плохо помню первые дни после отлета Тассадара — кажется, я просто сидел в выделенной мне комнате, ел по расписанию и с отсутствующим видом забивался в угол на совместных занятиях, шарахаясь от любого, кто отваживался ко мне приблизиться. Полагаю, у меня была репутация очень странного ребенка.
Меня определили в самую юную на тот момент группу детей касты — я, недавно отпраздновавший четвертый месяц с появления на свет, был в ней самый старший. Хотя протоссы очень быстро развивались, как физически, так и умственно, но все же младенцы — они везде младенцы. Большинство моих одногруппников увлеченно училось ползать, те, кто освоили этот, бесспорно, сложный навык, пытались встать на ноги. Воспитатели нам не очень докучали, хотя один из них всегда присутствовал поблизости.
Как сейчас помню ее — крохотное несуразное создание, шатаясь, как пьяный прапорщик, пыталось встать на ноги, сосредоточенно сопя и хмуря лобик. Мне в свое время было проще — навык-то у меня остался с прошлой жизни, а вот бедняжка раз за разом заваливалась то вправо, то влево, но упорно продолжала попытки.
Почему-то именно эта картина помогла мне осознать одну простую вещь — так больше продолжаться не может. Я не могу вечно прятаться и закрываться ото всех, не могу и не хочу провести свою новую, доставшуюся буквально чудом, жизнь взаперти.
Я начал с малого — взял ее за руки и, аккуратно поддерживая, провел через всю комнату, а потом обратно.
Казалось бы — мелочь, не стоящая упоминания, но именно она стала первым шагом к тому, чтобы попытаться влиться в общество протоссов. Сейчас, спустя пять лет, я все еще странный ребенок, панически боящийся прикосновений, но все же — свой, а в среде чешуйчатых телепатов это очень многое значит.
А Селендис[2], переименованная мною в Салли, с тех пор, кажется, считает меня кем-то вроде своего старшего брата.
Занятый воспоминаниями, я и не заметил, как ноги будто сами собой принесли меня в парк, разбитый в восточном крыле Академии таким образом, чтобы огромное здание никогда не закрывало собой этот крохотный островок дикой природы. Забравшись на дерево и удобно устроившись на развилке, я запрокинул голову, уставившись на медленно темнеющее небо чужой планеты.
Где-то там, в безумной дали, сражается Тассадар, мой приемный отец. Он уходил ненадолго, но что-то у них там не заладилось. Мне, конечно, никто ничего не рассказывал, но ведь его нет уже пять лет! Пять! Помнит ли он еще меня, мальчишку, которого приютил из жалости? Или, может быть, он уже давно вернулся, просто я ему больше не нужен? Порыв великодушия прошел и в один прекрасный момент он понял — я ему никто и он вовсе не обязан обо мне заботиться?
Запустив руку за воротник измазанной в грязи мантии, я выудил подвешенный на цепочку кристалл, подаренный мне Тассадаром перед отлетом. Он просил меня посмотреть его, если его не будет три года, но мне казалось, что стоит заглянуть в глубины мягкой синевы кристалла — и он больше никогда не вернется.
Может быть, пришло время признать, что мне не на кого надеяться в этом мире? Снять розовые очки и принять жестокую реальность — Тассадар не вернется?
Я и сам не заметил, как мягко засветился осколок синего льда в моей ладошке. Перед тем, как рухнуть в чужие воспоминания, я успел испугаться — мне показалось, что я предал своего приемного отца.
Интерлюдия 1.0 Феникс расправляет крылья
Колючие безымянные звезды за стеклом обзорной палубы не развеивают окружающий мрак — вакуум с легкостью поглощает и их свет, и тепло, оставаясь тем же, чем был всегда — бездонной голодной глоткой, готовой проглотить и уничтожить все, до чего сможет дотянуться своей жадной пастью.
Тускло заколыхались плазменные щиты, разбавляя однообразность пейзажа — это мельчайшие частички космической пыли разбивались о непреодолимую для них защиту. На той скорости, с которой двигался корабль, любой встреченный атом прошил бы его насквозь.
Феникс[3] пошевелился в кресле, пытаясь стряхнуть с себя меланхолическую апатию, всегда посещающую его в такие моменты.
— Артанис? — ощутив осторожное прикосновение к своему разуму, спросил Феникс. — Мы на месте?
— Через десять минут сможем дотянуться сенсорами до Даннат VII, командир. По уставу…
— Да знаю, знаю… — отмахнулся от первого пилота молодой командир, одним стремительным движением покидая уютное кресло. — Скоро буду.
Шагая по ярко-освещенным коридорам малого патрульного крейсера «Указующий», Феникс с тоской думал, что его противники в Конклаве таки придумали повод, чтобы от него избавиться. Выскочек никогда не любили, а в среде Тамплиеров трудно выделиться сильнее, чем, обладая даром, не превышающим способности обычного зилота, получить титул Вектора и свою собственную маленькую флотилию.
Даннат VII — система на самой окраине контролируемого протоссами сектора, третья планета которой была населена мирной травоядной расой тагал и в последний раз протоссы проверяли, как у них дела, год назад. И вот — самому молодому Вектору действующей армии поручают почетную миссию — следуя кодексу Ди-Ул, совершить вояж по мирам, населенным разумными, еще даже не помышляющими о выходе в космос, и помочь им, если на то вдруг будет необходимость.
Феникс скривился. Последнее значимое событие на этих планетах произошло, когда из сгустка аминокислот появилась первая клетка. Да и то — невелика важность, не такое уж редкое явление во Вселенной.
Все, чего он желает — служить Аиуру. Все, что есть в его мечтах — слава Протосса. И, Зел-Нага свидетели, он хорошо справляется со своей работой. Так почему же эти старые напыщенные индюки в Конклаве не хотят этого понимать?
Феникс остановился перед входом на мостик и сделал глубокий вдох, очищая сознание от лишних мыслей. Уже через пару мгновений в рубку зашел спокойный и собранный Вектор, а не злящийся на заржавевших старперов юнец.
— Контакт? — только и спросил он у первого пилота, практически невидимого за целым роем мягко сияющих разноцветных кристаллов, окружившего его со всех сторон.
— Держи себя в руках, птичка, — пробубнил пилот, на мгновение разгоняя кристаллы перед своим лицом. — Когда будут результаты, я тебе сообщу.
Феникс не ответил, только скривил губы в подобии улыбки. Немного было на свете протоссов, которым молодой Вектор позволял так с собой разговаривать, но… это же был Артанис — они были знакомы еще с академии, несмотря даже на то, что одного из них ждала судьба рядового зилота, а второго — пилота легкого атмосферника класса «Скаут».
Их дружба началась со знакомства с заносчивым и чрезвычайно одаренным Высшим Тамплиером по имени Тассадар — их места оказались рядом во время вступительной речи ректора академии и… Тассадар за жалкие десять минут довел своих соседей до белого каления, транслируя окружающим чувство собственного превосходства. Если бы тогда кто-нибудь сказал Феникс, что это станет началом дружбы, которая переживет столетия — он бы назвал это безумием.
Тогда он сказал Тассадару, что получит звание Вектора раньше него, на что Высший Тамплиер только рассмеялся и процедил: «Докажи!»
Они ссорились при любой случайной встрече в коридорах Академии, бахвалились успехами, скрывали собственные неудачи и выискивали чужие. Феникс и Артанис быстро стали лучшими в потоке, выпрыгивая из штанов в попытке доказать Тассадару, что способны на большее, нежели просто умереть за Аиур.
Больше всего Феникса злил тот факт, что, сколько бы он не работал над собой, между ним и Высшим Тамплиером все равно зияла непреодолимая пропасть под названием «Сила Дара». Тассадар швырялся молниями как конфетками, левитировал, чтобы подняться по лестнице и при большом желании мог заменить собой средних размеров шторм. Талантов же самого Феникса хватало лишь на то, чтобы поддерживать существование пси-клинков и щитов.
На третьем году обучения случилось, наверное, неизбежное — дело дошло до драки. Тассадар даже позволил своему слабосильному противнику нанести первый удар… что и стало причиной его поражения. Сияющее лезвие клинка Феникса застыло у его горла раньше, чем Высший Тамплиер успел моргнуть, не оставляя ни у кого и тени сомнений — если бы юный зилот захотел, его противник был бы уже мертв.
Повинуясь мимолетному импульсу, Феникс коснулся его щеки, устанавливая полный контакт с протоссом, которого искренне считал своим главным врагом.