— Выстоим? — крикнул сквозь рев ветра Жерар.
— Конечно, выстоим, — спокойно ответил мертвый отец Герасим, и все бы хорошо, только лицо мертвеца было изъедено будто мышиными зубами.
С равнины катилось темное облако, и чудились в этом облаке странные формы — крылья? Когти? Клыки? Нет, ничего, что способна вообразить человеческая фантазия, не нашлось в облаке, все было слишком чужим и чуждым.
— Мы будем сражаться, — сказал Йони, и на бледном лице отчетливо выступили скулы и маленький, упрямо сжатый рот. — Мы будем сражаться, мы только не знаем — как. Мы ведь еще дети.
Отец Павел положил руку ему на голову, ожидая почувствовать под пальцами колкий ежик — но вместо этого рука его зарылась в жесткие вихры. Взглянув вниз, он увидел, что не Йони стоит рядом с ним, а веснущатый служка из церкви, и что нет никакого холма, а кругом закат, и благолепие, и тонкий малиновый звон колоколов, и прихожане спешат на службу. Вовсе не жаркий, а свежий ветерок треплет листву берез; листочки оборачиваются к ветру самой нежной, самой глянцевой стороной и весело блестят. И носится этот блеск над толпой, и становится все ярче, все пронзительней и никак нельзя его удержать и понять, что же он все-таки такое, этот блеск…
— Вставайте! Ну, просыпайтесь же!
Отец Павел сел и больно врезался головой в потолок. Из глаз посыпались искры.
— Что? Что такое?
Кто-то тряс его за рукав, и, приглядевшись, священник понял, что это щуплый Анджей. Кругом было темно, только в руках у мальчишки светился фонарик-карандаш. Узкий луч света прыгал по стенам, пока не добрался до глаз священника и не ослепил его.
— Да вставайте же. Ваш друг проснулся. Йони хочет, чтобы вы посмотрели.
— Посмотрел? На что?
— Просто идите за мной.
Кряхтя, священник слез с койки и последовал за бегущим впереди проводником. Ноги отца Павла занемели, голова гудела от недосыпа, и пару раз он чуть не врезался в стену. Из темноты скалились какие-то решетки, противогазы подмигивали разбитыми окулярами, торчащая арматура так и норовила зацепить под ребро. Повеяло свежим воздухом, и, пыхтя, священник одолел последние ступеньки, ведущие к выходу из бункера. Анджей снова ухватил отца Павла за рукав и, приложив палец к губам, прошипел: «Тс-с».
За разрушенной деревней чуть серела неровная линия горизонта — значит, до рассвета недалеко. От холода руки священника покрылись мурашками, а зубы невольно клацнули. Анджей потащил старшего к белеющей в паре шагов от входа куче мешков с песком. Просеменив туда и рухнув на землю, священник обнаружил, что за мешками уже прячутся Йони, Венди и те двое, что с автоматами охраняли бункер. Автоматы и сейчас были при них. Йони обернулся к священнику. В сумерках лицо его было еще бледнее, чем днем. Он молча указал пальцем на что-то, скорчившееся на земле в десятке метров от их укрытия. Приглядевшись, отец Павел понял, что это человек. Взрослый. Полковник Жерар.
Полковник стоял на коленях и, похоже, чертил что-то на песке.
— Что он делает? — прошептал священник.
— Мне это тоже очень интересно, — процедил сквозь зубы мальчишка и сделал знак автоматчикам. Те неслышно заскользили в обход мешков, и дальше, укрываясь за низким накатом окопов. Девочка последовала за ними.
Йони встал в полный рост. Через секунду к нему присоединились Анджей и священник, и троица направилась к полковнику. Тот был так увлечен своим делом, что не сразу услышал их шаги — а когда услышал, поспешно начал стирать написанное. Анджей ухватил его за руку, только для того, чтобы отлететь в сторону и врезаться головой в каменный бруствер.
— Черный песок, — протянул Йони. — Неплохо. Демонские штучки? Кому это и что вы передавали?
Полковник несколько секунд смотрел на Йони и и священника, будто что-то прикидывая. А затем потащил из кармана небольшой плоский пистолет. Отец Павел шагнул вперед, заслоняя собой мальчишку. Он сделал это бессознательно, даже не задавшись вопросом — зачем? Йони за спиной священника хихикнул. Полковник чертыхнулся — и тут же у него под ногами нарисовалась Венди и ткнула парализатором туда, куда маленьким девочкам тыкать и вовсе невместно. Жерар заорал и рухнул на колени, прижав ладони к ширинке. Сзади набежали автоматчики, и один из них, широко размахнувшись, огрел военного прикладом по голове. Тот упал, дернулся пару раз и затих.
Йони оттолкнул священника, подошел к упавшему и прижал пальцы к его шее.
— Живой. Тащите его внутрь. И, Анджи, — он обернулся к черноволосому, который тер разбитую голову и чуть не плакал, — в следующий раз, когда не найдешь оружия при обыске, можешь сразу отправляться в Мегидо.
Отец Павел не хотел присутствовать на допросе. Его уже мутило — и от детей этих, и от полковника, и от затхлого воздуха бункера. И все же он остался. Во-первых, для того, чтобы помешать детям взять грех на душу и добить несчастного Жерара. Во-вторых, для того чтобы помешать Жерару освободиться и убить кого-нибудь из детей. В-третьих, он настолько устал, что мысль о необходимости снова карабкаться на нары была ему отвратительна.
Связанного полковника прикрутили к стулу изолентой, предварительно тщательно обыскав. Куртку и майку с него содрали, и в желтом свете отчетливо видны были расплывающиеся под ребрами кровоподтеки. Детишки знают свое дело, мрачно подумал священник. Какие там демоны? Лет через пять-шесть демоны покажутся сладким сном, когда эти полезут из своих нор. Мысль отдавала ересью, но отцу Павлу было уже все равно. С трудом передвигая ноги, он взял со стола кружку с водой и подошел к полковнику. Когда священник приблизился, Жерар поднял голову и сощурился на него.
— Вот, — сказал отец Павел, поднося к губам избитого кружку и чувствуя себя последним идиотом. — Вам, наверное, хочется пить.
Кровоточащие губы дрогнули. Полковник набрал в рот воды, прополоскал и длинно сплюнул на пол красным. Затем он снова поднял глаза на отца Павла и прошипел:
— Вытащи меня отсюда.
— Что?
Священнику показалось, что он ослышался.
— Вытащи меня отсюда.
Отец Павел замотал головой.
— Как? Вы в своем уме? Выход сторожат автоматчики. Даже если мы выберемся из бункера, весь склон простреливается.
— Вытащи меня отсюда, — в третий раз повторил полковник, странно налегая на С и Щ.
И снова мир отца Павла раздвоился. Одна его часть с изумлением наблюдала, как вторая с легкостью разрывает толстый слой изоленты (как? это невозможно), отдирает полковника от стула (я же только что едва на ногах стоял?) и волочит к двери. От двери закричали. Полковник тоже заорал, и крик его громом отдался в голове отца Павла. Совсем под ухом, казалось, прострочила автоматная очередь, и что-то мягко толкнуло отца Павла в грудь, еще и еще раз, и тонкий девичий голос провизжал: «Вы что, не видите, это же дроид! Выключите его! Да врубите же заглуш…» В висках негромко щелкнуло, и свет для отца Павла померк.
На сей раз околицу окружили вязы. Темная их листва навевала сон. Неподалеку журчала вода. Солнечные пятна пробивались сквозь зелень и плясали на сомкнутых веках отца Павла. Священник открыл глаза. По тропке двигался крестный ход с иконой Божьей матери. Отец Павел знал наверняка, что ход движется к проруби, потому что нынче Крещенье — а какое Крещенье без купания? То, что на реке вовсе нет льда, не казалось ему странным, ведь во сне и не такое бывает. Священник не мог лишь понять, что за чудный свет мигает над толпой, и блестит, и струится, и вырастает в огромный, с неба падающий луч. Луч достиг синевы, и высоты разверзлись, и отец Павел едва не закричал от радости — так вот оно что, вот он откуда, этот небесный свет — то волшебный град Иерусалим плывет над толпой. Слезы восторга выступили у священника на глазах — и в тот же миг он осознал, что никакое это не небо, а крышка дисковода, и сверкающий луч — это луч лазера, записывающий информацию на диск.
Неподалеку от разрушенного поселка в землю врезался самолет. Врезался, но не взорвался почему-то и не сгорел, а так и остался торчать из песка, задрав к небу хвост. К этому-то хвосту и прикрутили полковника. Висел он вниз головой, руки были разведены в стороны, и отец Павел подумал, что все это напоминает кощунственную карикатуру распятья. Темная кровь прилила к лицу привязанного. Он задыхался. Когда отец Павел подошел ближе, полковник приподнял голову — наверное, зрение ему удавалось сфокусировать с трудом. Только голос его звучал по-прежнему насмешливо.
— А, кибернетический падре. Пришел посмотреть, как я отдаю концы? Или, может, исповедовать меня хочешь?
Отец Павел уселся на камень под крылом самолета. В тени крыла было прохладней, а на солнце воздух уже вовсю слоился и плыл миражами.
— Исповедь еще никому не помешала.
Полковник закашлялся. Отдышавшись, он спросил:
— Что ж ты не остался с детишками?
— А, кибернетический падре. Пришел посмотреть, как я отдаю концы? Или, может, исповедовать меня хочешь?
Отец Павел уселся на камень под крылом самолета. В тени крыла было прохладней, а на солнце воздух уже вовсю слоился и плыл миражами.
— Исповедь еще никому не помешала.
Полковник закашлялся. Отдышавшись, он спросил:
— Что ж ты не остался с детишками?
Не получив ответа, он продолжал:
— Я их сто раз предупреждал, что эта затея с генмодификацией боком выйдет. Надо было, как раньше, сбрасывать обычных голожопых младенцев. Эти лопались, как сливы, особенно если в задницу им засунуть хороший заряд взрывчатки. Говорю тебе, падре…
Тут он попытался вывернуть шею так, чтобы взглянуть на священника, а когда это ему не удалось, рассердился.
— Что это ты там расселся? Это, в конце концов, невежливо. Я с тобой разговариваю.
Священник усмехнулся.
— Опасаюсь, что вы опять начнете ловить меня на код.
— Очень смешно.
Полковник сердито заперхал.
— Гаденыши отобрали у меня карточку. Без нее я хоть дуэтом петь могу, тебе ничего не сделается.
Отец Павел повертел в руках войс-карту. Интересно, куда полковник ее запрятал, да так основательно, что обнаружили ее только после третьего обыска? На одной стороне карточки была довольно грубая голографическая модель цепочки ДНК, на другой — фотография полковника, имя, должность и название компании. «Джинтроникс». Корпорация по производству трансгенов и андроидов, как объяснили отцу Павлу наверху, в бункере. Тот, кто называл себя полковником Жераром, был тестировщиком компании. Проверял новые модели в полевых условиях.
— Скажите, полковник. Я буду называть вас полковником, так мне привычней. В чем была блестящая идея? Сделать похожего на человека робота, набить его голову фальшивыми воспоминаниями…
— Не «похожего на человека робота». Что ж ты так о себе, падре.
Полковник усмехался. В перевернутом виде усмешка выглядела жутковато, будто полковник скалился лбом.
— Не похожего на человека, а человека с железным скелетом, большим запасом прочности и твердыми моральными установками. Видишь ли, падре, даже лучшие из этой вашей духовной академии пасовали перед демонами. Попросту говоря, зашли мы к бесам самого святого праведника или укуренного торчка с ближайшей помойки, разницы никакой. А вот ты — другое дело. Ты, святой отец, всегда будешь выбирать то, что правильно, и делать это совершенно сознательно и добровольно.
— Выбирать? Между чем и чем? Жить в мире, где взрослые посылают детей умирать вместо себя, или в мире, где дети поедают трупы своих наставников?
— Что, не нравится?
Половник снова заперхал, и священник не сразу сообразил, что Жерар смеется.
— Не хочется выбирать? Ну тогда иди к демонам, может, они предложат третью альтернативу.
Видно было, что полковнику все труднее говорить. Темная кровь душила его. Сосуды в глазах полопались, и роговица отливала красным. Он дернулся, натягивая веревки, попытался приподняться и снова бессильно стукнулся головой о фюзеляж. Священник смотрел на него и никак не мог понять, почему этот недобрый, злоязычный и наверняка продажный человек намного ближе ему, чем те, в бункере. Неужели дело в возрасте? Но что значит возраст для андроида? Может, он только позавчера сошел с фабричного конвейера, а все остальное — ложь, фальшивка, голограмма, столь же грубая, как рисунок на карточке.
Между тем полковник все-таки ухитрился извернуться в своих веревках и глядел теперь прямо на священника.
— Хочешь загадку, падре?
— Нет.
— А я все равно расскажу. Вот послушай. Рядом с Христом распяты были два разбойника. Одного звали Дисмас, второго Гестас. Дисмас перед смертью раскаялся в грехах, а Гестас до конца сыпал богохульствами. Вопрос: кого из них Господь взял с собой на небо?
— Дисмаса.
— Нет.
— Гестаса?
— Нет. Никого. Ответ — никого.
Полковник расхохотался, и смех его тут же перешел в удушливый кашель. И без того распухшее лицо налилось багровым. Он кашлял, задыхался и все еще продолжал кашлять, когда отец Павел разрезал веревки и стащил его вниз.
Стоять полковник не мог, и некоторое время эти двое покачивались, вцепившись друг в друга. Отец Павел уже знал, что, упрись он как следует ногами, его не сдвинет с места и река, прорвавшая плотину — и все же он качался, как пьяный, как брат, поддерживающий брата.
Пустыня звенела, словно раскаленный железный лист. Воздух был чист и сух и впитывал воду, как губка. За пять часов ходьбы полковник утерял, казалось, половину веса. Неподалеку от поселка они наткнулись на полузасыпанный песком труп. При трупе была винтовка и рюкзак, а в рюкзаке, увы, ни еды, ни фляги — зато, к вящей радости Жерара, нашлась вскрытая пачка сигарет. Заодно он содрал с покойника куртку, и это было кстати — под жгучим солнцем кожа полковника уже приобрела нездоровый томатный оттенок. Отдать винтовку отцу Павлу Жерар отказался.
— На кой тебе винтовка, падре? Ты же все равно стрелять не умеешь.
Так он и шел сейчас, тяжело загребая ботинками песок и пошатываясь под грузом.
Когда стало ясно, что еще немного — и священнику уже придется тащить не только винтовку, но и самого полковника, впереди показался заросший кустарником холм. Со вздохом облегчения спутники рухнули в тень безлистых, но густо переплетенных веток. Полковник достал сигареты, затянулся и блаженно закрыл глаза. Священник смотрел в перечеркнутое сучьями небо.
— Странно, что нету демонов.
Полковник повернул к нему голову.
— Нашел по кому скучать. Иди на восток, — он ткнул сигаретой за спину, — будут тебе демоны.
Отец Павел поглядел на восток, куда тянулись вдоль горизонта дымные столбы. А, может, это был не дым, а черный мелкий песок. Это напомнило священнику о минувшей ночи.
— Что вы там передавали?
— Когда меня ребятишки застукали? Координаты нашим бомбардировщикам. Надо выжечь гнездо, пока гаденыши не расползлись по всей округе.
Жерар проверил часы и поморщился.
— Что-то они не спешат. Еще немного прохлопают ушами, и ищи ветра в поле.
Сощурившись, он выдохнул сигаретный дым. Серые клочья уцепились за ветки, а потом выправились и тоже медленно, но неуклонно поплыли на восток.
— Странно. Ветра нет.
Тестировщик пожал плечами. До непонятных особенностей здешней тяги ему, похоже, не было дела.
— Кем вы работали до войны?
Полковник сел, подтянув под себя ноги.
— До войны? До войны у меня была компьютерная фирма.
— А потом?
— А потом я начал играть и разорился вчистую. А потом меня бросила жена — и я так разозлился, что решил стать профессиональным игроком. И стал, даже выиграл парочку турниров.
Заметив недоуменное выражение на лице священника, он объяснил.
— Покер. Знаешь?
Священник покачал головой.
— Ни хрена ты не знаешь. Короче, построил я себе дом, снова женился. Софи была красавица, но дура редкая. А я ее любил. Потом мы в очередной раз поссорились, и она укатила на побережье. В Син-Крик.
Священник снова непонимающе нахмурился, и полковник добавил:
— Первое место, где прорвались демоны.
— Она погибла?
— А ты как думаешь?
Сигарета в руке полковника догорела до фильтра, но он не замечал.
— Потом началась заваруха, и я вступил в Легион, и дезертировал через месяц, и еще через два меня прихватили. А уже в тюрьме ко мне подкатили ребята из «Кибера» и предложили работать на них. И я согласился. Вот и вся история. Немного длиннее твоей, святой отец, но такая же идиотская.
Небо над горизонтом прорвалось, и на пике звуковой волны пронеслось звено бомбардировщиков. Они летели туда, откуда пять часов назад ушли полковник со священником. Жерар проводил их взглядом и махнул рукой.
— Поздно. Ладно, пусть хоть этот чертов бункер разнесут, одной норой у сучат будет меньше.
Минутой позже земля дрогнула, и еще через некоторое время донесся глухой гул разрывов. А потом грохот бомбежки перекрыл резкий стрекот из-за холма, и прямо над ними проплыло грязно-серое брюхо вертолета. Отец Павел вскочил. Полковник схватил его за рукав и закричал «Не надо!», но отец Павел легко освободился и побежал за вертолетом.
— Э-гей! Э-гегей! Мы здесь! Заберите нас отсюда!
Он бежал, размахивал руками и орал в полной уверенности, что вертолет сейчас улетит, и они снова останутся в пустыне одни. Однако вертолет развернулся. Серая стрекоза зависла над землей в нескольких метрах от отца Павла, так близко, что он видел молодые лица двух летчиков в кабине и одинаковую раскраску их шлемов. А потом сквозь стрекот пробился другой звук, и в грудь отца Павла ударило. Сначала он с недоумением глядел, как пули вырывают куски одежды и плоти, обнажая тускло блестящий металл. А затем священник развернулся и побежал. Первые несколько шагов он бежал к холму с кустарником, но почти сразу сообразил, что так выведет безумный вертолет прямо на полковника, и развернулся, и понесся по равнине, высоко вскидывая ноги. Иногда фонтанчики пыли вспухали рядом, а иногда пули тыкались ему в спину, ласково, как щенки. Он петлял, уклонялся, стараясь держаться как можно дальше от холма. Вертолет с веселым жужжанием следовал за ним. Наконец летчикам надоело гоняться за неуязвимой дичью, и сзади послышался свист. Отца Павла ударило намного сильнее, и он ощутил жар и страшную боль в затылке. Его развернуло, приподняло и вновь швырнуло на землю в облаке пыли. Сначала он лежал неподвижно, а потом завозился и с трудом перевернулся на спину — как раз вовремя, чтобы увидеть, как полковник выскакивает из кустов и вскидывает к плечу винтовку. «Не надо», — пробормотал отец Павел, но полковник уже выстрелил, и вертолет дрогнул и пошел вниз по наклонной кривой — и все же прежде, чем грянуться на землю и исчезнуть в хризантеме взрыва, он успел выпустить вторую ракету.