Еще интереснее гномов были эльфы — в точности такие, как и в сказках о них, что Учитель иногда рассказывал младшим. Лесной народ, никогда не покидавший свои зачарованные рощи — если только не отправлялись в таинственные морские плавания к им одним ведомым целям. Прибрежные кланы переняли у эльфов корабельное искусство — и теперь на восток, в глубь лесов, шел настоящий поток товаров и даров моря. Рыба всяких видов, солёная и копчёная, целебные морские травы, раковины, морские чуда, пользовавшиеся особым спросом у клановых ворожей, шкуры невиданных зверей, не пропускавшие воду, и многое, многое другое.
У эльфов Морские кланы перенимали и живопись, и музыку, и танцы — хотя Джейане, если честно, больше по сердцу были немудрёные пляски, придуманные девчонками в её собственном клане. И песенки — простые, но свои. Ко всему, что шло как от гномов, так и от эльфов, ворожея клана Твер-диславичей относилась с немалым подозрением.
Известно было, что иногда некоторые из эльфов отправлялись странствовать, щедро передавая дары музыки, песен и танцев тем, кто хотел их слушать, но сюда, на восток, они никогда не забредали. Суматошные россказни парней о том, что там-то и там-то они якобы видели эльфа, были, не сомневалась Джейана, обычным мальчишеским хвастовством.
В войну людских кланов с Ведунами ни эльфы, ни гномы не вмешивались. Нам, мол, это строго-настрого заповедано Великим Духом, Всеобщим Отцом. Ваша это война, люди. Ваша. Вам и нести кровавую ношу. Не мечом, не стрелой и не боевым заклятием мы можем помочь — но хитроумным устройством, облегчающим работу, или, скажем, такой песней, от которой загораются сердца и ноги сами несут тебя в сражение. По мнению Джейаны, ни в чем подобном клан Твердиславичей не нуждался.
Конечно, она не отказалась бы посмотреть на эти дивные рощи, где деревья, если верить ярмарочным сплетням, до самого неба, а в ветвях спрятаны эльфийские вольные шалаши, где ночами нет тьмы — все светится разными цветами, и небо над деревьями часто озаряют радостные огни фейерверков. Не отказалась бы, но долг перед кланом превыше всего. На ней, Джейане, всё и держится. Ну вот, кажется, опять что-то стряслось.
…Лёгкий трепет прозрачных крылышек она уловила задолго до того, как щелкунчик-летун отдышался.
— Что у тебя, Лимпидоклий? — Джейана уже чувствовала, что случилась беда.
— Ты опять учуяла меня раньше, чем я тебя! — неподдельно возмутился летун.
— Ты забыл, кто я такая? Я всегда тебя раньше замечу, так что не переживай и не старайся. Ну, так с чем пожаловал?
— Ну, вот так сразу… ты даже мне заклятием не приказала! А уже весть требуешь! — обиделся Лимпидоклий. Крошечный, в смешном зелёном камзольчике (на летунов, словно на куклы, шили все девчонки клана), он сидел на роскошном зонтич-нике, закинув ногу на ногу. Щегольские сапожки так и сверкали. Джейана с трудом подавила желание оторвать этой слишком наглой кукле голову… чтобы впредь другим неповадно было перечить, но сразу же выкинула подобную чушь из головы. Нечего и мечтать. Забыла, кто за летунами стоит?..
— Хорошо, — глаза девушки зло сверкнули. — Получай твое заклинание…
Глубокий вдох, затем выдох, свести пальцы, вспомнить в уме все формулы, мысленно очертить Круг Здоровья, почувствовать, как обновленная кровь с новой силой устремилась по жилам…
— Гилви послала… — сообщил наконец летун. Вообще-то его прозывали Летавцем (или Лимпидоклием), но это было уже исключение. Магическим тварям имен не полагалось, этого Летавцем прозвали в обход слов Учителя. Впрочем, кое-какие запреты обходить полагалось, это считалось хорошим тоном, да и сам Наставник удивлялся, если все старательно выполняли его наказы полностью, до последнего словечка.
— Гилви послала, и что дальше? — Джейана начала терять терпение. С виду она казалась тонкой и хрупкой, невесть, в чем душа и держится, а попробуй-ка, заломай ее! Крепких парней на обе лопатки укладывала. Учитель таких, как она, особенно ценит и называет непонятным словом “латентный лидер”.
— Они с Михом на кособрюха нарвались, — злорадно сообщил Летавец. — Миху зверь пузо распорол. Гилви боится — не выживет парень. Тебя просила поскорее с помощью поспеть. Ниже по течению, там, где кривой копьерост…
— Ах, ты… — Джейана задохнулась гневом. — Тянул с таким!..
— А мне, между прочим, всё едино — что твои родичи, что звери, — обидчиво возразил Летавец. — Он меня, если хочешь знать, тоже просил. Но я-то тебе служу!..
Последние фразы летун выкрикивал уже в пустоту. Джейана вихрем мчалась прочь.
— Фатима! Ирка! Файлинь! Дженни! Да не ты, а Дженнифер! За мной, быстро! Парни, Боб, Сайли, Гимли, Орат! Носилки! И тоже за мной!
Когда Джейана приказывает таким голосом — ей лучше не перечить. Так приложит, что полдня голова гудеть будет.
Объяснять некогда. Приказы должны выполняться без рассуждений, иначе клан не выживет, и они с Твердиславом не смогут предстать перед Великим Духом.
Бежали хорошо, ровно, не теряя дыхания, — всё, как она учила. Фатима, тонкая, точно речной тростник, тоньше даже её, Джейаны, но силой не обделенная. Правда, полностью использовать эту силу Фати так и не научилась. Один только талант в ходу — врачевательница каких мало. Кланы Середы и Мануэля предлагали за нее угодий на день пути, но Твердислав стоял насмерть. Видимо ли дело — родичей продавать! Глаза их бесстыжие, вот и всё!..
Ирка и Дженнифер — тоже хорошие лекарки, хоть и послабее будут. А Файлинь как никто умеет утешить и успокоить, внушить раненому, когда он придет в себя, что всё будет хорошо, что он непременно поправится. Великий Дух, как известно, помогает лишь тем, кто сам себе помогает, и никто лучше темноглазой Фай не сумеет научить увечного этому высокому искусству — помогать себе самому. Ну и как врачевательница Фай, конечно, тоже не из последних. С неведомцами возится, а у них что ни день, то беда. Кто ногу сломает, кто руку вывихнет, а кто и живот себе о сучок распорет. Неловкие они, неведомцы, неуклюжие, за каждым глаз да глаз нужен.
Пока бежали, Джейана пыталась мысленно дотянуться до Гилви, подбодрить, утешить, потому что если рядом с тяжелораненым окажется лишившийся веры — тогда Великий Дух уж точно получит свою добычу. А если нет, если верить, даже если уже глаза закатились и сердце не бьётся — глядишь, и вырвем парня из лап у смертушки.
Вниз, вниз, вниз, вдоль по Ветёле, туда, где верным поводырем торчал кривой копьерост. Копье-росты оттого так и зовутся, что всегда прямые, точно стрела или копейное древко, а вот этот кривым оказался. Потому и уцелел. Не сразу сообразили-то полъзителъные деревья возле становища выращивать, повырубили, теперь за древками приходится ходить мало что не к Мануэлю на рубеж, а там места ой какие дурные!..
Гилви сидела рядом с Михом, держала его за руку и даже не имела сил утереть градом льющиеся из глаз слезы. Ещё минуту назад парень дышал, хоть и с трудом, а теперь замер и, похоже, отошел навсегда. А дара лечить у неё нет, ну вот ни на полсто-лечка, есть другой — боевой, ну и там ещё источники подземные чуять, то-то с таланта такого сейчас толку!
— Отвали!.. — рявкнул над самым ухом страшный голос. Волосы Джейаны растрепались, зелёные глазищи горели яростью; казалось, она воочию видит перед собой саму смертушку и готова схватиться с ней врукопашную.
Гилви замешкалась — отсидела ногу, сразу и не встать, и тогда Джейана попросту отыйырнула её в сторону, словно нашкодившего котенка, мгновенно забыв о ней. Обижайся, не обижайся — ей всё» равно. Дело надо делать, а если своего добьёшься — успех всё спишет.
Ирка с Дженни отвели руки Миха от раны, Фа-тима стремительно разминала пальцы, готовясь одним ударом вырвать раненого из шока; Файлинь заклятием пережимала разорванные жилы, откуда настоящими фонтанчиками била кровь; Джейана же заглянула глубоко-глубоко в замершие глаза.
: Иди ко мне, без слов позвала она парня. : Иди ко мне, возвращайся, у нас ещё столько дел здесь! Клан не обойдется без тебя! Слышишь, Мих?Возвращайся! :
Это действовало лучше всяких повязок, обеззараживаний и тому подобных приёмов травниц. Они займутся раненым позже, а пока — за него отвечает она, Джейана!
Ира и Дженни колдовали над разорванными внутренностями парня. У Фатимы вытянулось лицо, как-то разом ввалились глаза, и между пальцев поплыло синеватое сияние. Джейана же, не отрываясь, глядела в чёрные Михины зрачки, словно в колодцы, что вели к тем тёмным подземельям, где сейчас стоял он, в преддверии покоев Великого Духа, ожидая — вернуться ли ему обратно, к свету, траве и жизни, или же последовать дальше, туда, откуда уже нет возврата.
…Джейана зацепила душу парня уже на самом пороге Великого Духа. Сквозь провалы зрачков видела она, как крохотная серая фигурка заколебалась и, помедлив на самой черте, медленно и неуверенно двинулась назад.
…Джейана зацепила душу парня уже на самом пороге Великого Духа. Сквозь провалы зрачков видела она, как крохотная серая фигурка заколебалась и, помедлив на самой черте, медленно и неуверенно двинулась назад.
Миха они вытащили. Все ещё без сознания, с распоротым животом, его очень-очень медленно понесли в становище. Теперь дело за травницами. Они знают отвары, что помогают срастаться разорванным тканям. Но допрежь должны ещё закончить ворожеи.
С Джейаны градом лил пот, но она не позволила себе расслабиться и на миг.
— Так, парни, до становища дойдете — шлите сюда ещё шестерых. Тушу выпотрошить. Не пропадать же добру!..
Кособрюх был хорош. Жирный, упитанный. Не по сезону.
Лето не так и давно началось, с чего жирок-то? Не иначе, как ухоронку Деснянок нашел. Тогда да, там пожировать есть чем.
Препоручив Миха заботам Фирузы и Сигрид, бывалых травниц, Джейана решительно расправила плечи — никто не должен видеть её уставшей! — и зашагала к полю. Ленятся небось летавцевы дети. Глаз да глаз за ними нужен. Так и норовят посачковать. Вот и бери таких на Летучие Корабли!..
Пришла к грядам — точно. Скучковались, ровно пчелы в рой, и так же, как пчёлы, гудят, гудят, гудят… Правда, увидев Джейану, все разом примолкли и бочком-бочком — по местам.
— Чего языки чешете? Кособрюх Миха поранил — тоже мне, новость!.. Впервой, что ли? Мы парня уже вытащили, так что давайте-ка к делу. — И, подавая пример, первая склонилась над толстяками.
Глава вторая
Твердислав и ещё десяток старших парней, все лет по шестнадцати, с самого утра загоняли папридоя. Оружия не взяли (лишь у Твердислава в кармане широкого кожаного пояса — серебряный Ключ-Камень, символ вождя, самый настоящий ключ к защитной магии родных скал, полученный из рук Учителя в тот день, когда они с Джейаной основывали поселок нового клана. Никто ведь тогда не помогал: ни эльфы, ни гномы, ни даже Учитель!) — папридоя ни копьем, ни стрелой не остановишь, здесь нужна катапульта наподобие тех, что соорудили на Пэковом Холме; а, кроме того, зверь чует чуть ли не любую боевую снасть, и взять его после этого шансов уже никаких. Да, кроме того, убивать его нет никакой нужды. Собственно, дело тут простое — загнать папридоя в какую-нибудь овражину, окружить и зачаровать.
Понятно, легко сказать — зачаруй! Проникни в душу зверя, сумей заговорить с ним и убедить, что, мол, неволя лучше свободы. Нужно врать, а это, сами понимаете… Сам Твердислав вранья терпеть не мог, и немало малышей отведало его розги, будучи пойманными на лжи. Помогало, и притом очень здорово, хотя тоже — маленьких бить… Рыдают, слезы что их кулачок… Правда, видит Великий Дух, не так и больно им достаётся. Что ж он, исчадие ведунов, мукой мученической мучить?
Папридоя гнали долго. Гнали молча, без азарта — чай, не юнцы, усы уже у всех пробиваются. Берегли дыхание — гон, он долгий. -А без папридоя им никак нельзя. Вон, Мануэл вторую осень на ярмарку куртки меховые возит и дерёт за них, бессовестные его глаза, втридорога… ,
Правда, сам Твердислав Мануэла отлично понимал. Главное что? — чтобы клан жил, чтобы народ в нем множился, Учителю на радость. А ради этого можно и куртки подороже продать.
…С утра Твердислава мучили какие-то предчувствия. Ещё когда гон только начинался, подумал — нет, не возьмём. Подумал — и тут же выбросил из головы. С такими мыслями на охоту лучше и не выходить.
Сперва миновали знакомые места. От русла Ветёлы повернули вправо, на запад. Папридоя гнали, все вместе придумывая и насылая на него самые жуткие миражи-призраки, какие только могли измыслить. Пугали то огнем, то подступающей водой, то Ночным крылатым кровопийцей-нагудом (гудит он, на жертву бросаясь, — отсюда и имя), то мелким ползучим аспидом — яда одной твари на целое стадо папридоев хватит, и потому великаны боятся его до одури). Но — то ли зверь попался бывалый, то ли сами сплоховали, только все заранее известные загонные места остались позади. Папридой трусил и трусил себе вперед (хотя ему самому такой бег, наверное, казался совершенно безумным), обходя овраги и ложбины, так что загонщикам оставалось только ругаться.
Ругался и Твердислав. Правда, на самого себя. Никак не сожмёт мысли в кулак, чтобы ударить ими, точно мечом. Всё время мешает что-то. То Джейана вдруг вспомнится, то последняя их ночь, то последняя размолвка… Нельзя так на охоте! Папридой, как никто из лесных тварей, чует неуверенность преследователя. А другие парни, хоть и сильны в охотничьей ворожбе, да только ведь у нас так — один из хора выбивается — все дело насмарку.
…А ведь сложись всё по-иному, и не заметил бы Твердислав этих следов. Кабы гон по-нормальному шел, кабы чувствовал, что всё, вот-вот достигнут — и по сторонам бы почти не глядел. А так — понимая, что уйдет зверь, не удалась охота — смотрел. И насмотрел. Себе на горе, а клану… клану, хочется верить, на спасение.
Ведуновы следы. Да притом не только Ведуна, а ещё и всей свиты его. Сторожко шли, таились, простой глаз нипочём бы не углядел. След не на земле оставили, не на ветках — в воздухе. Поганый свой черный росчерк, нечистую паутину, что по проклятию Великого Духа метит всякий их шаг. И всё бы хорошо — увидел да берегись — да только ведунью паутину хорошо если один из сотни заметить может. Да и то, если искать станет.
…Это было как холодное дыхание Бунара, северного духа, что зимой несется от полуночных пределов, заковывая землю в ледяной пайцирь. По щеке Твердислава мазнула тонкая струйка… и он разом замер, в одночасье забыв и папридоя, и столь желанные девчонкам меховые куртки из его шкуры.
Остановился, утишая дыхание, успокаивания сердце. Товарищи уходили вперёд; скоро они почувствуют его, Твердислава, отсутствие, повернут назад… Его дело сейчас — здесь.
И, когда сердце забилось размеренно и ровно, когда прояснился взор, он увидел то, чего так боялся увидеть. Та самая ведунья паутина. От дерева к дереву, от одного ягодного куста к другому (и ягоды с тех кустов есть ни в коем случае нельзя!) с севера на юг тянулась она, слабый след злой стопы, еле-еле видимая при свете дня (ночью-то по-иному засветится, да только кто ж в этих краях в темноте так просто шарить станет?), непременный спутник горя, разорения и смерти.
Твердислав опустился на корточки. Вот оно. Дождался-таки. Накликал. Взгляд его сам собой отслеживал направление чёрных нитей, примечая все до единой мелочи; а мысли упорно заворачивали по-своему, толковали даже не о прямой, видимой угрозе, а о том, что слишком долго все шло уж больно хорошо, слишком долго процветал род; добыча сама шла в силки и ловчие ямы, стрелы, как заговоренные, легко находили цель; дети рождались легко, Фириэль, Сигрид и Леона недавно разрешились от бремени, и младенцы все до единого здоровенькие. Теперь вот папридоя Неведомые послали. Нет, не может длиться такое долго.
Ребята тем временем забеспокоились — слишком долго нету вожака. И хотя всем ведомо, что с Твердцславом не всякий Ведун так просто схватится, лес, даже ближний, — дело такое, всякое может случиться, лес — он в каждый миг разный. Сейчас все спокойно — а ну как миг спустя из-под земли какой-нибудь тваренок полезет? Они ведь, бывает, от гнездовий своих в северных пущах далеко-о уходят.
— Твердь! Отзовись! — это Чарус, Твердиславо-ва правая и левая рука сразу. Когда нынешний вожак поднимется на Летучий Корабль, род Твердислави-чей возглавит Чарус. Название клана, впрочем, не изменится — Твердислава на создание клана-пле-. мени благословил сам Исса, Великий Учитель, у
которого все прочие Учители в подчинении, так что править Чарусу, как и сейчас, Твердиславичами.
: Чара, все сюда. Быстро!:
Безмолвная беседа быстра, легка и ведётся не словами — эти сильно запаздывают, да и перехватить их легко. Слова, они ведь что — сотрясения воздуха, как давно уже Учитель объяснил. И подобно тому, как всякое зверье издали чует приближение земной судороги, у Ведунов есть немало созданий, что умеют перехватывать человеческое слово — что за одно поприще, что за десять. А вот в тайную речь хода им нет.
: Ведунъин след. Смотрите не стопчите. Мне с ним ещё копаться. Папридоя бросить. Не до него сейчас. Так что — рассыпаться и глядеть в оба!:
Рассыпаться — это ребятам объяснять не надо. Всем и так ясно — вождю надо сейчас одному над следом покорпеть. Одному — и чтобы никто не мешал, под ногами не путался, и чтобы о неожиданностях никаких не думать, что вывернется на него внезапно невесть кто.
Твердислав замер возле неприметной чёрной паутины. Призрачные струны что-то негромко напевали-нашептывали, ту самую, коварную, хорошо знакомую мелодию, которая, коли беспечно вслушаешься, уведёт-утянет в такие дали, откуда уже нет возврата. И никакие заклятия или травы уже не помогут. Да что там травы — даже Учитель лишь руками разведёт горестно. Мол, был родович — и не стало его. Слаб оказался. В чёрный Зов вслушался-и пропал. Встал ещё один воин в ведуньи отряды.