И, естественно, он знал дорогу в управление. Однако надо было выбрать из восьми равно удобных маршрутов, и он заколебался, прикидывая, какой в это время суток малолюднее остальных.
Секунду спустя он принял решение и скомандовал:
— Иди со мной, бой!
Робот послушно последовал за ним.
Они прыгнули в проходивший мимо фидер, и Бейли ухватился за вертикальную стойку — белую, теплую, в меру шероховатую, чтобы удобнее было держаться. Садиться не имело смысла: скоро предстояла пересадка. Он быстро кивнул роботу, и тот только тогда положил руку на ту же стойку. Конечно, он легко удерживал бы равновесие и без нее, но Бейли предпочитал держать его поближе к себе. Он отвечал за робота, и ему совсем не улыбалось возмещать убытки Городу, если бы Р. Джеронимо потерялся и получил повреждения.
Все немногочисленные пассажиры фидера, как и следовало ожидать, с любопытством уставились на робота. Бейли по очереди перехватывал эти взгляды. Держался он с властностью официального лица, и те, на кого он смотрел, смущенно отводили глаза.
Бейли снова кивнул и, чуть они поравнялись с движущимися полосами, прыгнул на ближайшую, двигавшуюся с той же скоростью, что и фидер. Едва Бейли ступил на полосу, где не было пластикового экрана, как ему в лицо ударила воздушная струя. Он привычно наклонился ей навстречу, загораживая глаза приподнятой рукой, и побежал наискось вперед с одной полосы на другую, пока не добрался до экспрессуэя.
Раздался веселый крик подростка — «робот!» — и Бейли (он и сам когда-то был подростком) точно представил себе, что сейчас произойдет: двое-трое, если не целая компания, набегут сзади — или спереди, — робот каким-то способом будет опрокинут и с лязгом ударится о полосу. Если же виновник будет схвачен и предстанет перед администратором, то заявит, что робот столкнулся с ним и создал опасную обстановку, после чего мальчишку почти наверняка отпустят. А у робота нет права ни защищаться на полосе, ни давать показания в административном суде.
Бейли быстро шагнул вперед, успел загородить робота от подбегающего подростка, затем переступил на более быструю полосу, подняв руку повыше, точно из-за усиления воздушной струи, и как бы ненароком задел локтем мальчишку, столкнув его на более медленную полосу. Тот не был к этому готов и, вскрикнув «ой!», растянулся на ней. Остальные встали как вкопанные, оценили ситуацию и поспешили исчезнуть.
— На экспрессуэй, бой! — приказал Бейли.
Робот чуть замялся. Роботам разрешалось пользоваться экспрессуэем, только если они сопровождали человека, но приказ был категоричным, и он прыгнул. Бейли прыгнул следом за ним, после чего напряжение робота снизилось.
Бейли, толкая Р. Джеронимо перед собой, решительно прошел сквозь толпу стоящих пассажиров и поднялся на верхний, менее забитый уровень, а там ухватился за стойку, наступил роботу на ногу и опять заставил зевак опустить глаза.
Через пятнадцать километров они приблизились к управлению на максимально короткое расстояние, и Бейли сошел. Р. Джеронимо последовал за ним. Его так никто и не тронул. Ни единой стычки за всю дорогу. В приемной Бейли сдал его и получил квитанцию, которую убрал в бумажник, только тщательно проверив дату, час и серийный номер робота. Не забыть попозже справиться, зарегистрирована ли квитанция компьютером.
Теперь предстояло явиться пред очи комиссара, а его Бейли знал как свои пять пальцев. Стоит ему допустить малейшую оплошность, и он окажется под угрозой понижения в должности. Характер у комиссара был жесткий, а прежние успехи Бейли он воспринимал как личное оскорбление.
3
Звали комиссара Уилсон Роф, и пост этот он занимал два с половиной года, сменив Джулиуса Эндерби, когда тот ушел на покой, тихо подав в отставку, едва улегся шум из-за убийства космонита.
Бейли никак не удавалось приспособиться к этой перемене. Джулиус при всех его недостатках был не просто начальником, но и другом. Роф же оставался только начальником. И он даже не был уроженцем Города. Его перевели откуда-то из другой системы.
Роф был не очень высок и не очень толст. Но его голова выглядела несоразмерно большой, а шея — чуть выдвинутой вперед. В результате он производил впечатление тяжести — тяжелая голова, словно набрякшие от тяжести веки, всегда полузакрывавшие глаза. Из-за этого он казался сонным, что не мешало ему подмечать каждую мелочь, в чем Бейли не замедлил убедиться, едва Роф пришел в управление. Он не строил иллюзий, что Роф испытывает к нему хоть какую-то симпатию, и в любом случае сам к нему ни малейшей симпатии не питал.
В голосе Рофа, всегда ровном, не проскользнуло ни единой раздраженной ноты, но слова были далеко не теплыми.
— Бейли, почему вас так трудно разыскать? — начал он.
Бейли ответил с надлежащей долей почтительности:
— У меня свободный день, комиссар.
— Ах да! Ваша привилегия эс-семь. Но вы знаете, что такое волновик, не так ли? Прибор для трансляции официальных распоряжений? Даже в ваше свободное время вы обязаны являться по вызову.
— Мне это известно, комиссар, но пункт об обязательном ношении волновика из инструкций исключен. С нами можно связаться и без него.
— В пределах Города. Но вы же были во Вне? Или я ошибаюсь?
— Вы не ошибаетесь, комиссар. Я был во Вне. Но в инструкциях не указано, что в таких случаях я обязан брать с собой волновик.
— Прячетесь за буквой закона, а?
— Совершенно верно, комиссар, — невозмутимо ответил Бейли.
Комиссар встал — властный, даже грозный — и сел на край стола. Окно во Вне, пробитое при Эндерби, было давно заложено и закрашено. И в замкнутой комнате (ставшей благодаря этому теплее и уютнее) комиссар выглядел огромным. Он сказал, не повышая голоса:
— По-моему, Бейли, вы слишком уж рассчитываете на благодарность Земли.
— Я рассчитываю на то, что исполняю свои обязанности как могу лучше и точно соблюдаю инструкции.
— А когда вольничаете с духом этих инструкций, — то и на благодарность Земли.
Бейли промолчал, и комиссар сказал после паузы:
— Кое-кто считает, что вы отличились в деле об убийстве Сартона три года назад.
— Благодарю вас, комиссар, — ответил Бейли. — И, если не ошибаюсь, результатом было закрытие Космотауна.
— Совершенно верно. И к большому облегчению Земли. Кое-кто считает также, что вы отличились на Солярии два года назад. И результатом — я избавляю вас от необходимости произносить лишние слова, — и результатом был пересмотр торговых договоров с космомирами к значительной выгоде Земли.
— Насколько мне известно, все это есть в соответствующих архивных документах.
— А в результате вы — великий герой.
— Ни на что подобное я не претендую.
— После каждого из этих двух дел вы получали повышение, а происшествие на Солярии даже послужило сюжетом для гиперволновой драмы.
— Которую, комиссар, показали без моего разрешения и против моего желания.
— Тем не менее она превратила вас в героя определенного рода.
Бейли пожал плечами.
Комиссар выждал секунду-другую, не скажет ли он что-нибудь, а затем продолжал:
— Но вот уже почти два года вы практически ничего не делаете.
— И у Земли есть право спросить, чем я был ей полезен последнее время.
— Вот именно. И она задает этот вопрос. Известно, что вы — один из зачинателей новейшей моды уходить во Вне, копаться в почве и разыгрывать из себя роботов.
— Это разрешено.
— Не все, что разрешено, следует одобрять. Не исключено, что люди считают вас не героем, а больше чудаком.
— Возможно, это согласуется с моим собственным мнением о себе, — сказал Бейли.
— Людская память коротка. Это избитая истина. В вашем случае героическое уже заслонено чудачествами, и вас ждут серьезные неприятности, если вы допустите ошибку. Репутация, на которую вы так уповаете…
— Со всем уважением, комиссар, я на нее не уповаю.
— Репутация, на которую, по мнению департамента полиции, вы уповаете, вас не спасет. И я не смогу вас спасти.
По сумрачному лицу Бейли скользнула тень улыбки.
— Я ни в коем случае не желаю, комиссар, чтобы вы поставили под угрозу свое положение в тщетной попытке спасти меня.
Комиссар пожал плечами и ответил столь же мимолетной и смутной улыбкой.
— Это вас пусть не тревожит.
— Если так, комиссар, то для чего вы мне все это говорите?
— Предостерегаю вас. Я вовсе не собираюсь с вами разделываться, а потому предупреждаю в первый и последний раз. Вам предстоит участвовать в крайне щекотливом деле, и вы легко можете допустить ошибку. Вот я и предупреждаю вас, чтобы вы ее не допускали. — Тут на его губах появилась несомненная улыбка.
Бейли на нее не ответил.
— Вы не могли бы объяснить мне, в чем заключается это весьма щекотливое дело?
— Это мне неизвестно.
— Оно связано с Авророй?
— Р. Джеронимо приказали в случае необходимости сказать вам это, но сам я ничего не знаю.
— В таком случае почему вы считаете его щекотливым?
— Послушайте, Бейли, разгадывать загадки — ваша специальность. Для чего бы представитель Земного департамента юстиции лично прибыл в наш Город, а не вызвал вас в Вашингтон, как два года назад в связи с инцидентом на Солярии? И почему этот представитель хмурится, раздражается и проявляет все прочие признаки нетерпения, когда вас не удается разыскать немедленно? Вы постарались, чтобы вас было трудно найти, — серьезная ошибка, за которую я никакой ответственности не несу. Сама по себе она, возможно, и не роковая, но, сдается мне, начинаете вы скверно.
— А вы задерживаете меня еще дольше, — хмуро буркнул Бейли.
— Отнюдь. Представитель департамента сейчас подкрепляется. Вы знаете, что земляне никогда не упускают случая перекусить. И он сам придет сюда, когда кончит. Ему сообщено, что вы здесь, и в данное время вы просто ждете, как жду я.
И Бейли начал ждать, размышляя о том, что снятая против его воли гиперволновая драма, хотя и помогла Земле укрепить позиции, ему в департаменте полиции причинила непоправимый вред. Она выставила его в объемной проекции на плоском фоне департамента, чем наложила на него неизгладимую печать нежелательности.
Его повысили в чине, дали ему больше привилегий, что только усугубило враждебное отношение к нему в департаменте. А чем выше он поднялся, тем сильнее расшибется, если упадет.
Стоит допустить ошибку…
4
Вошел представитель департамента юстиции, небрежно осмотрелся и сел за письменный стол в кресло Рофа. По старшинству в чине. Роф невозмутимо сел сбоку.
Бейли остался стоять, пытаясь скрыть изумление.
Роф мог бы его предупредить, но не счел нужным. И так подбирал слова, что Бейли не догадался.
Департамент юстиции представляла дама.
Но, собственно, почему бы и нет? Женщины могли занимать любые административные посты. Генеральный секретарь мог быть женщиной. Женщины служили в полиции — одна в чине капитана.
Просто без специального предупреждения мужчина подразумевался сам собой. В истории бывали периоды, когда женщин на высоких административных постах оказывалось чуть ли не большинство. Бейли знал это — он вообще хорошо знал историю. Только нынешний период таким не был.
Представительница выглядела очень высокой и сидела в кресле, чопорно выпрямившись. Ее форменный костюм мало отличался от мужского — как и прическа, как и косметика. Ее пол выдавал бюст — две выпуклости, которые она не маскировала.
Лет около сорока, правильные медальные черты лица, зрелая привлекательность, ни проблеска седины в темных волосах.
Она сказала:
— Вы детектив Элайдж Бейли, ранг эс-семь.
Это было утверждение, а не вопрос. Тем не менее Бейли ответил:
— Да, мэм.
— Я младший секретарь Лавиния Демачек. Вы выглядите совершенно не так, как в гиперволновой драме, вам посвященной.
Бейли слышал это далеко не в первый раз.
— Если бы они показали меня таким, какой я на самом деле, то отпугнули бы зрителей, — сухо сказал он.
— Не думаю. У вас куда более волевой вид, чем у актера с детской мордашкой, которого выбрали на вашу роль.
Бейли чуть поколебался и решил рискнуть. А вернее, просто не устоял перед искушением. Он произнес с глубокой серьезностью:
— У вас утонченный вкус, мэм.
Она засмеялась, и Бейли незаметно с облегчением перевел дух.
— Мне лестно это слышать. Но почему вы заставили себя ждать?
— Меня не предупредили, мэм. А у меня был свободный день.
— А свои свободные дни, насколько я поняла, вы проводите во Вне?
— Да, мэм.
— Один из этих чокнутых, как я выразилась бы, не будь мой вкус столь утонченным. А потому я скажу иначе: так вы один из этих энтузиастов?
— Да, мэм.
— Надеетесь со временем эмигрировать и осваивать новые миры в глуши Галактики?
— Возможно, не сам я, мэм. Неизвестно, позволит ли мой возраст…
— Сколько вам лет?
— Сорок пять, мэм.
— Вы так и выглядите. Кстати, мне тоже сорок пять.
— Но вы так не выглядите.
— А как? Моложе или старше? — Она опять засмеялась. — Впрочем, довольно играть словами. В любом случае, по-вашему, я слишком стара, чтобы стать первопроходцем?
— В нашем обществе никто не может стать первопроходцем, не пройдя подготовки во Вне. Молодым она дается легче. Мой сын, я надеюсь, когда-нибудь ступит на поверхность нового мира.
— Вот как! Но, естественно, вам известно, что Галактика принадлежит космическим мирам?
— Их всего пятьдесят, мэм. А в Галактике есть миллионы планет, пригодных для человеческого обитания, где разумная жизнь не развилась. Миллионы, которые можно сделать пригодными.
— Да, но ни один корабль не покинет Землю без разрешения космонитов.
— Разрешения можно добиться, мэм.
— Я не разделяю вашего оптимизма, мистер Бейли.
— Мне доводилось говорить с космонитами, которые…
— Я знаю, — перебила Лавиния Демачек. — Мой начальник, Альберт Минним, два года назад командировал вас на Солярию. — Ее губы чуть-чуть скривились в улыбке. — В гиперволнодраме его коротенькую роль сыграл актер, очень на него похожий, насколько помнится. И, насколько помнится, он был не слишком доволен.
Бейли воспользовался случаем переменить тему:
— Я просил помощника секретаря Миннима…
— Он получил повышение, вы знаете?
Бейли знал всю важность чинов в иерархии.
— И его новое звание, мэм?
— Вице-секретарь.
— Благодарю вас. Я просил вице-секретаря Миннима получить для меня разрешение посетить Аврору в связи с этим вопросом.
— Когда?
— Вскоре после моего возвращения с Солярии. С тех пор я дважды возобновлял эту просьбу.
— Но положительного ответа не получили?
— Нет, мэм.
— И вы удивлены?
— Разочарован, мэм.
— Напрасно! — Она чуть-чуть откинулась в кресле. — Наши отношения с космическими мирами очень щекотливы. Возможно, вам кажется, что ваши два расследования несколько снизили напряжение. Так оно и есть. Эта жуткая гиперволнодрама тоже оказала благотворное действие. Но в целом трения уменьшились вот настолько (она сблизила большой и указательный пальцы так, что между ними осталась узенькая щелочка), при вот таком размахе. — И она развела ладони как могла шире.
— В таких обстоятельствах, — продолжала она, — было бы слишком рискованно отпустить вас на Аврору, где те или иные ваши действия могли бы вызвать межзвездный конфликт.
Бейли посмотрел ей прямо в глаза.
— Я был на Солярии, и никаких конфликтов не возникло. Наоборот…
— Знаю. Но вас командировали туда по просьбе космонитов. Просьба же с нашей стороны — это на сто парсеков другое дело, как вы отлично понимаете.
Бейли промолчал. Она неопределенно хмыкнула и продолжала:
— С тех пор как вы подали свои просьбы, а вице-секретарь их проигнорировал (с полным на то основанием), ситуация заметно ухудшилась. Особенно за последний месяц.
— Поэтому мы здесь, мэм?
— Вы теряете терпение, сэр? — иронически произнесла она тоном, каким обращаются к начальству. — И требуете, чтобы я сразу перешла к сути?
— Нет, мэм.
— Требуете, требуете. И что такого? Я излишне многословна. Хорошо, начнем с вопроса. Вам известен доктор Хэн Фастольф?
— Я видел его один раз почти три года назад в тогдашнем Космотауне.
— Если не ошибаюсь, он вам понравился?
— Он держался очень дружелюбно. То есть для космонита.
— Еще бы! — Она снова хмыкнула. — Вам известно, что последние два года он пользовался на Авроре большим политическим влиянием?
— Я слышал, что он вошел в правительство, от… от одного моего бывшего партнера.
— От Р. Дэниела Оливо, косморобота, вашего приятеля?
— Моего бывшего партнера, мэм.
— Когда вы разбирались с маленьким недоразумением между двумя математиками на борту космолета?
Бейли кивнул:
— Да, мэм.
— Как видите, мы следим за событиями. Доктор Хэн Фастольф последние два года был, так сказать, путеводной звездой аврорианского правительства, влиятельнейшей фигурой в законодательном собрании их мира, и его даже прочат в будущие председатели. Председатель в аврорианском обществе, как вы знаете, — это почти аналог главного администратора.
— Да, мэм. — Бейли кивнул, спрашивая себя, когда же она наконец перейдет к крайне щекотливому делу, о котором говорил комиссар.