— Вы чего орёте на всю улицу?! Вы что, поссорились?! Азамат, ты сдурел?!
Я уже совсем собираюсь сказать какое-нибудь хамство, но тут Азамат наклоняется ко мне, и мы долго выразительно целуемся. Я успеваю забыть, что Алтонгирел вообще тут есть. Но Азамат напоминает.
— Он — тоже мой закидон, — говорит. — Не надо с ним ругаться. Договорились?
Так вот, иду это я из клуба и думаю, вот чёрт, и бабам противным в рожи не плюнула, и в рамках приличий не удержалась. Уж надо было или всё терпеть, или устроить полноценный скандал. А то ни нашим, ни вашим. И Азамат сейчас ещё скажет, что не надо было с ними ругаться, тут ведь так принято. А то ещё начнёт мне доказывать, что они были правы. И что-то мне с каждым днём труднее его любить сквозь весь этот Муданг, прости господи.
Захожу домой — а там гости. Алтонгирел, Эцаган и Тирбиш. Интересно, а меня, значит, не позвали? И по каким соображениям? Эцаган вообще, кажется, не рад меня видеть.
— О, Лиза, ты уже вернулась? — задаёт бессмысленный вопрос Азамат, входя с кухни с тарелкой какой-то еды.
— Нет, я тебе мерещусь, — ворчу я, роняя свою телесную оболочку в кресло, предварительно выкинув из него пенковую упаковку от нового сервиза. Мужики загадочно переглядываются.
— Ну как клуб? — продолжает идиотские вопросы Азамат.
— А то ты не видишь, что я в восторге!
Нет, он что, нарочно?
— Вижу, вижу, — говорит он примирительно. — Просто интересно, чем они тебе так досадили? Вроде все приличные женщины…
Мне очень много чего хочется сказать, но я сдерживаюсь при гостях. Конечно, все свои, и меня они видели в состоянии похуже, чем сейчас. Но всё-таки… так и истеричкой прослыть недолго, если буду по каждому поводу при всех сцены устраивать. Да и объяснять опять, почему меня так задевает, когда оскорбляют Азамата, я немного стесняюсь. Алтонгирел мне и так украденную душу всё время припоминает.
Азамат нависает над спинкой кресла и гладит меня по голове, его коса ложится мне на плечо.
— Ну рассказывай уже, любопытно ведь, что ты с ними не поделила.
— Что-что… — отмахиваюсь. — А то сам не знаешь. Тебя, естественно.
— А поподробнее?
— Да ничего интересного. Начали тебя опускать. Один раунд я выдержала, но потом… в общем, они реально отвратительные вещи стали говорить. Я встала, сказала, типа, не хотите меня видеть, так и скажите. Они, видимо, не поняли, чего это я. Потом пошушукались и говорят такие, сходила бы ты к духовнику. Не знаю уж, зачем. Ну я попрощалась и ушла.
— И что, даже никого не побила? — с каким-то даже разочарованием уточняет Алтонгирел. — И уродкой не обозвала?
— Ну я, конечно, очень хотела, но как-то… в общем, можешь считать, что вы с Азаматом меня выдрессировали. Я решила сначала поинтересоваться, нет ли и тут какой-нибудь культурной заморочки. А уже потом пойти и придушить их по одной.
Алтонгирел делает очень кислую рожу. Азамат вдруг принимается хохотать. Тирбиш расплывается в широченной улыбке. Эцаган единственный реагирует вербально:
— Так не честно, капитан, вы Тирбишу подсказали!
До меня наконец доходит. Пенковая упаковка от сервиза, к счастью, не улетела далеко, так что я успеваю настучать ею всем троим прежде чем они осознают, что я вооружена и опасна. Азамат, стратегически занявший позицию за креслом, всё-таки уворачивается.
— И сколько же ты поставил, дорогой? — рычу я, понимая, что догнать и треснуть я его всё равно не смогу.
— Ну что ты, Лиза, я не ставил! Это была даже не моя идея. Вот Эцаган с Алтонгирелом продули изрядно, особенно Алтонгирел!
— На что он ставил, у меня вопросов нет. А остальные двое?
— Тирбиш выиграл, — охотно повествует Азамат, по-прежнему держась за креслом от меня. — Он ставил на то, что ты разозлишься, но сдержишься.
— А Эцаган?
— А я вообще хорошо о вас думал! — обиженно заявляет Эцаган. — А вы меня бить! Я ставил на то, что вы ни с кем не поругаетесь и вернётесь в хорошем настроении!
Ах вот чего он так скис! Погодите…
— Хочешь сказать, ты думал, что я стерплю, когда моего мужа обижают? Ничего себе хорошо ты обо мне думал! Да это я тебе ещё мало врезала!
К сожалению, догнать Эцагана тоже нереально. Приходится швырнуть в него пенкой и наплевать на всё это. Решив, что я снова смирная, мужики рассаживаются по местам.
— Лизонька, — проникновенно говорит Азамат, награждая меня муданжским уменьшительным, — они не хотели обидеть ни тебя, ни меня. Просто женщинам обычно приятно слушать гадости о своих мужьях от подруг. Это такая женская солидарность. Они на самом деле не думают того, что говорят, они просто так друг друга поддерживают. Можно сказать «ты сегодня хорошо выглядишь», а можно «у тебя муж сволочь», и это будет значить одно и то же.
Вот и живи на этой планете.
Короче говоря, из клуба я не ушла. Хотя на следующий день, едва заявившись, высказала длинную, заранее выученную тираду о том, что у нас на Земле такое совсем не принято, что я это воспринимаю как оскорбление лично мне и что не надо, пожалуйста, плохо говорить о моём муже, потому что он очень хороший человек. Если бы ещё в муданжском языке различались слова «хороший» и «красивый», может быть, меня бы правильно поняли. А так просто решили, что я со странностями.
Так что в клуб я продолжаю ходить, и меня это не слишком радует. Про Азамата больше никто не заикается, но зато своих мужей они поносят так, что у меня уши вянут. Дольше часа в день я там просто сидеть не могу. А учителя по части кройки и шитья из них тоже не супер, потому что у каждой свои узоры и приёмы, передаваемые из поколения в поколение внутри семьи, и делиться ими с соседками ни одна не хочет. Шов, говорит, должен получиться вот такой. А как его делать — сама догадывайся.
Вот и лежим мы с Азаматом в «Лесном демоне», грызём сурчиные лапки и треплемся обо всякой фигне. Хотя вообще-то говорить надо о насущном.
— Азамат, солнышко, а ты не хочешь куда-нибудь съездить на несколько дней?
Он моргает на меня как-то обиженно.
— Я тебе мешаю?
О господи, он неисправим.
— Я имела в виду вместе съездить, естественно.
— А… а куда ты хочешь? На Гарнет?
— Да нет, зачем сразу на Гарнет? Просто, из города куда-нибудь. Развеяться. Погулять… У тебя, помнится, табуны какие-то несметные имеются. Да и вообще, я же вижу, как ты смотришь на дорогу из города. Тебе же хочется на природу…
— Хочется, конечно, — вздыхает. — Я ведь по всему этому больше всего скучал. Таких лесов, как у нас, больше нигде нет…
— Ну а чего ты тогда тут дурака валяешь? Давно бы уже выбрались.
— Ну так дела…
— Подождут твои дела. Пятнадцать лет как-то обходились, уж пару дней-то перебьются!
— …ну и потом, — продолжает он, не особенно меня слушая, — сезон сейчас не тот. Это тебе не парк на Гарнете. Там же снег лежит, холодно. Здесь, в столице климат мягкий. А уже даже на северной оконечности Дола, где мои табуны, там совсем неподходящие для тебя температуры.
— Я тебе открою страшную тайну, — говорю. — В моём городе на Земле зима длится полгода, а где бабушка живёт — там и все три четверти. И морозы до минус сорока по Цельсию. Так что не надо меня тут запугивать снегом, лучше купи две пары лыж и поедем смотреть на лошадок. И вообще, прежде чем отказывать себе в удовольствии из-за меня, можно хотя бы поставить меня в известность.
Он довольно улыбается мне через столик.
— Лыжи, — говорит, — у меня есть. Но я ставлю тебя в известность, что ты вряд ли сможешь на них передвигаться.
Глава 2
Летательный аппарат, который Азамат конструировал, себя оправдал, хотя я поначалу боялась в него садиться. Больше всего эта штука похожа на жука-оленя, только зелёная и переливается. В ней четыре места, как в машине, хотя и потеснее, чем в муданжских ящиках на колёсах. Взлетает такая штуковина при помощи искусственной антигравитации, то есть, не меняя положения, медленно всплывает метров на пятьдесят, а там уже жмёшь на газ, если так можно выразиться, и летишь рогами вперёд. Азамат объяснил, что это довольно обычный муданжский вид транспорта, удобный в условиях бездорожья. Детали стоят довольно дорого, но если у человека деньги есть, то и такая леталка, скорее всего, имеется. А называется она унгуц. Да-да, ты не ослышалась, наш дорогой Старейшина получил в качестве имени название летательного аппарата. Говорят, он потому только и согласился стать Старейшиной, что всю жизнь мучился, за что же боги ему такое имя дали.
Еды на двухдневный выезд мы набрали, как на неделю. Тут и всякое солёное-копчёное, и сладкое, и несколько термосов чая, кофе, горячего молока (Азамат его иногда пьёт просто так, бррр) и бульона, термопак с несколькими видами второго и ещё чёрт в ступе, не иначе. Вместе с горой тёплой одежды и дифжир, которую меня заставил-таки взять заботливый муж, получилось столько барахла, что пришлось часть свалить на заднее сиденье, в багажный отсек уже не помещалось.
— Ну как же так, Азамат, — говорю, подпихивая в салон внушительных размеров аптечку, — неужели ты всегда столько всего с собой таскаешь, когда выбираешься в лес? Или паковаться разучился?
— Если бы я один ехал, — ухмыляется он, — я бы взял соль, зажигалку и ружьё, а остальное можно на месте добыть. Но тебе нужен комфорт.
— С чего ты это взял, интересно? — ворчу я, хотя уже не так убедительно. Всё-таки спать на снегу без одеяла — это не есть моё представление об отдыхе. Ладно уж… — Где твои обещанные лыжи?
Лыжи прячутся в стенном шкафу в мастерской. Они не очень длинные, зато широченные, из потемневшего от времени дерева, а по нижней стороне подбиты пятнистым мехом.
— Ого…
— Ты всё ещё уверена в своих силах? — насмешливо спрашивает Азамат.
— Они что, правда деревянные? — я действительно несколько выбита из колеи этим антиквариатом.
— Конечно, вот, посмотри, — он наклоняет одну лыжу, чтобы я могла пощупать. Она очень гладкая, расписана прямо по дереву какими-то хитрыми узорами, от меха пахнет то ли жиром, то ли дёгтем.
— Такие старые… Они не развалятся?
— Ну что ты! — он смеётся. — Такие лыжи несколько поколений служат. Их ещё мой дед делал, а он сам был первоклассным охотником и в лыжах толк знал. — Азамат ласково поглаживает свои сокровища по выгнутым спинкам. — Мне их отец на совершеннолетие подарил.
Тут он резко и неловко замолкает. Интересно, сколько мы ещё будем об это спотыкаться…
— Ладно, — говорю, — я верю, что это хорошие лыжи. Только ты мне покажешь, как на них правильно ходить, а то придётся меня на горбу таскать.
— Обязательно покажу и объясню, — серьёзно кивает он.
Лыжи чудесным образом помещаются в переполненный багажник вдоль брюха нашего жучка, и мы наконец-то грузимся. Азамат жмёт на кнопочку, и над нами прямо из воздуха сгущается прозрачный купол, он же лобовое стекло, а рога становятся прозрачными.
— Как тебе? — с плохо скрываемой гордостью спрашивает Азамат.
— Круто… — говорю. Видимо, он долго работал над этой фишкой, надо же как-то похвалить.
— Обычно крыша выезжает из задней стенки, но так почему-то всегда женские юбки и косы прищемляет. Так что я это модифицировал.
Ну, я, конечно, не в юбке, а коса из нас двоих только у него, ну да ладно, старался человек.
— Здорово придумал, — говорю. — А так в ней не застрянешь, если случайно руку сунуть, пока она появляется?
— Нет, — смеётся Азамат и принимается мне объяснять, как это работает и почему застрять в крыше никак нельзя. Я даже понимаю. Но пересказать точно не могу.
Тем временем мы отрываемся от земли и всплываем вертикально вверх, вот уже и крыши домов внизу видны, а вот уже и полгорода. Азамат мягко, почти незаметно трогается с места, и мы плывём над рекой прочь из кольца скал, на север, к свободе.
Чтобы добраться до наших владений, надо пропахать полконтинента, правда, к счастью, поперёк, а не вдоль. Азамат обещал, что это займёт четыре-пять часов, если будет хорошая погода. Погода сегодня ничего, оба солнышка исправно светят, правда ветер суровый, так что Азамат держится поближе к земле, где не так сдувает.
Дол, на берегу которого пасутся призовые табуны, — это очень большое почти пресное озеро. Азамат говорит, что пить из него не очень приятно, хотя и можно, а если в нём плавать, то ощущения, как от пресной воды. Сейчас, правда, плавать не сезон.
Мы довольно рано встали, чтобы долететь засветло и ещё успеть там погулять, так что теперь меня клонит в сон, но мне жалко Азамата, который за рулём, естественно, спать не может, так что я пытаюсь поддерживать разговор. Говорим мы теперь с ним вообще забавно: я почти всё время на всеобщем, а он почти всё время на муданжском. Я сама попросила так сделать, чтобы побыстрее учить язык, но безумие получается изрядное, потому что мне всё время приходится вставлять местные названия продуктов, одежды, утвари и прочего, а ему — родственников и всякие душевные состояния, для которых в муданжском очень неразвитая терминология.
— Как твои воины? Учатся хоть чему-нибудь?
— Учатся, и неплохо. Тех, которые ни на что не годились, я на прошлой неделе попросил нас покинуть.
— Неужели? Прям вот так и попросил? — мне действительно трудно себе представить, чтобы Азамат кого-то выгнал, пусть даже в вежливой форме.
— Ну а что делать? — тут же смущается он. — Люди время тратят, я тоже, а толку никакого… Конечно, считается, что мужчина должен смыслить в военном деле, но ведь это дано не всем.
— Да нет, я только за! Ты и так за троих пашешь, ещё не хватало всяких бездарей на себе тянуть. Я просто удивилась, что ты на это решился, ты ведь всегда такой… покладистый.
Он косится на меня с кривой ухмылкой.
— Лиза, видишь ли, есть люди, которые мне дороги, и с ними я действительно стараюсь по возможности соглашаться. Это не значит, что кто угодно может навязать мне свои предпочтения.
— Да я верю, верю! — быстро киваю я. — Только когда в следующий раз будешь кого-нибудь выгонять, позови меня посмотреть, а? Мне любопытно.
— Хорошо, — усмехается он. — Думаю, как раз в ближайшие дни назреет необходимость. Ты вот лучше скажи, тебе никто не докучает?
— Кроме дам из клуба?
Азамат закатывает глаза.
— Ясно, — вздыхаю. А кто мне ещё может докучать? Мужики, конечно, не всегда приятно реагируют на моё появление на улице. Многие свистят, обсуждают меня вслух, иногда рыгают, проходя мимо. Это всё, конечно, противно, но я точно знаю, что они меня не тронут. Если уж Азамат, который так надо мной трясётся, говорит, что никто не посмеет меня и пальцем коснуться, то мне и правда нечего бояться. Правда в «Щедром хозяине» мелькает этот мужичок… мелкий, по муданжским меркам, бритый, всегда очень ярко одет. Он там тоже обедает, как я, и в то же время. И потом, мне кажется, я его несколько раз видела около клуба… На всякий случай излагаю всё это Азамату.
— Да-да, — кивает он угрюмо. — Он не просто тебе попадается, он весь день за тобой ходит.
— А ты откуда знаешь? — выпаливаю я, ещё не окончательно осознав сказанное.
— Попросил Эцагана за ним последить. Этот «мужичок» уже ко мне подходил с разговорами на тему, кто чего достоин. Я помню, как ты к этому относишься, так что сказал ему, что его мнение никого не интересует. Теперь либо он от тебя отвяжется, либо придётся подоходчивее объяснить…
— Ну нифига себе! Всё самое интересное — и без меня? Нет, ты когда ему объяснять будешь, обязательно меня позови, я хочу это видеть!
Я серьёзно очень плохо себе представляю, как это Азамат кому-то «объясняет подоходчивее». Бои — боями, но чтобы он всерьёз кому-то вред причинил…
— Ты что-то нынче кровожадная, — усмехается он. — Неужели твои подруги в клубе всё ещё про меня высказываются?
— Какие они мне подруги! — взвиваюсь я. — Эти курицы бесполезные, от них никакого толку! Сидят, мужей своих поносят. И ведь, небось, неплохие мужики! Это кошмар какой-то просто. Я туда иду каждый раз, как наказание отбывать, непонятно за что. Последнее время ещё придумали мне кличку, а я понятия не имею, что она значит.
— А чего ж меня не спросила? — хмурится Азамат.
— Забыла. Я тебя вижу-то за ужином и утром, и мне как-то не хочется с тобой об этих дурах разговаривать. Хоть бы кто-нибудь с болячками обратился, я бы хоть поработала, а так вообще непонятно, на что всё время уходит.
Азамат хмурится ещё сильнее.
— Так что за кличка?
— Хесай.
Мне померещилось или он зарычал?
— Скажи им, что зависть глаза выедает.
Ого! Чем же это они меня приласкали, что дорогой супруг так обозлился?
— Что это значит-то хоть объясни.
— Устрица, — цедит он сквозь зубы. Я молчу и жду продолжения. Оно следует после паузы. — Так называют женщин, которые получают удовольствие от секса.
— Чудесно, — хмыкаю я, — а чего ты так злишься?
— Во-первых, хотел бы я знать, откуда они это про тебя взяли. Я ни с кем не обсуждал наши личные дела.
— Я сама могла что-то такое сказать, — пожимаю плечами. — А что, это надо хранить в тайне?
Он тяжело вздыхает.
— Видишь ли… устрицы настолько любят это дело, что им абсолютно всё равно, с кем. Ты и так у всех на устах, а если они ещё решат…
— Ну Азамааааат! — взвываю я, — ну надо же было предупреждааааать!
— Да понимаю, — смущается он, — но всё как-то кажется, это такие очевидные вещи… Я ведь и сам поначалу думал, что ты… прости.
Я только качаю головой. То-то он так удивился, когда я потребовала охранять меня от посягательств со стороны других мужиков.
— Ну ладно, — говорю. — Как мне их убедить, что я не устрица?
— Даже не знаю… Понимаешь, у нас есть женщины, которым совсем это не нравится, а есть, только очень редко, такие, которые в любую минуту и с кем угодно готовы. А ты не то, и не то.