В его голове рождались планы, один безрассуднее другого. Он стал строить их после того, как король заявил ему, что решил назначить губернатором Кале Эдварда Сеймура, лорда Хертфорда.
«Эти проклятые Сеймуры! Да кто они такие? — спрашивал себя Сюррей. — Выскочки! Юная Джейн когда-то стала женой короля, и теперь братья Сеймур превратились в самых могущественных людей в стране».
Сюррей позвал одного из своих людей и крикнул ему:
— Иди в покои моей сестры, герцогини Ричмондской, и скажи ей, что я хотел бы переговорить с нею! Скажи, что дело исключительной важности.
Человек ушел, а Сюррей принялся перебирать струны своей лютни.
Он задумался о своей сестре Марии. Она обладала яркой красотой Ховардов, в которой обаяние сочеталось с достоинством. Несколько лет назад Мария стала женой побочного сына короля, герцога Ричмонда, но вскоре овдовела и мечтала о втором замужестве. Женщины из рода Ховардов всегда нравились королю, хотя и недолго. Отец Сюррея, старый герцог Норфолкский, государственный казначей Англии, лишился королевской милости после всех тех неприятностей, которые причинила королю Екатерина Ховард. Сюррей улыбнулся.
Теперь Генрих стал старым, его внимание не так уж легко отвлечь, и он, Сюррей, не видит причин, почему бы женщине из рода Ховардов не попытаться вернуть семье милость короля.
Он сгорал от нетерпения. Он тешился мыслью о включении герба короля Эдуарда Исповедника в свой герб. Почему бы и нет? Это право даровал его семье Ричард III, ибо они были потомками Эдуарда II-го. Включив его герб в свой, Сюррей и его семья продемонстрируют всему двору, что, по их мнению, у них больше прав на престол, чем у Тюдоров.
«Представляю, какой гнев охватит короля, если я решусь на это! И что потом? — думал Сюррей. — Пожалуйте в Тауэр, милорд граф. И проститесь со своей головой. Вы совершили смертный грех! В вас больше королевской крови, чем у короля!»
Сюррей расхохотался. Его дед по матери, герцог Бэкингем, в 1521 году лишился головы, заявив свои права на престол!
«Я верю, что смогу сделать это, — подумал Сюррей, — ибо я устал жить по указке короля, устал ждать королевской милости, устал бояться королевского недовольства. Значит, вот какими становятся люди, постоянно живущие на краю пропасти?»
Отец посчитал бы его глупцом. Старый герцог был отважным воином и осторожным человеком. Правда, в расцвете юности он не был таким осторожным — он влюбился в прачку своей жены Бесс Холланд и дал ей положение любовницы одного из самых могущественных людей своего времени.
Сюррей подумал о бесконечных ссорах своих родителей, причиной которых была Бесс. «Стоит ли жизнь всех тех тревог, которыми она полна?» — подумал он.
Он сомневался.
В комнату вошла его сестра, и Сюррей, отбросив в сторону лютню, поднялся ей навстречу.
— Ты хочешь мне что-то сказать, братец?
— Ты становишься красивее с каждым днем. Садись рядом со мной, сестра, и я спою тебе мое последнее стихотворение, которое положил на музыку.
Мария Ховард, герцогиня Ричмондская, взглянула на него с лукавой улыбкой. Она прекрасно понимала, что он пригласил ее вовсе не для того, чтобы послушать его песню.
— Я написал новую поэму, — сказал Сюррей. — Ее не слышал еще никто, даже сам король.
Она выслушала песню, не вникая в ее слова.
Все мысли и помыслы Марии были заняты одним джентльменом. Ричмонд умер уже давно, и ей хотелось замуж. Молодой герцог был ей по душе — он был таким красивым мужчиной, вылитый король в молодости, — пока не заболел чахоткой. Но разве можно сравнить ее чувства к герцогу Ричмонду с той страстью, которая охватила ее сейчас?
Это отец во всем виноват. Он сказал ей:
— Эти Сеймуры — наши враги. Кто они такие, эти выскочки? Простые помещики, набивающиеся королю в родственники. Мы не можем бороться с ними, они слишком могущественны, но мы можем вступить с ними в союз.
— Посредством брака? — спросила она.
И тут ее охватил восторг, ибо Сеймуров было двое, и старший брат был женат. Значит, ее отец имел в виду младшего, бравого моряка! Ах, как хорош был сэр Томас! Как ей нравились его сверкающие глаза, аккуратная бородка — он само очарование! И с момента разговора с отцом, Мария не могла думать ни о чем другом, кроме как о том, чтобы выйти замуж за сэра Томаса; он и сейчас занимал ее мысли.
Сюррей отпустил своих слуг.
— Ну, — сказала Мария, — так в чем же дело? Брат небрежно улыбнулся:
— Сестра, ты просто прекрасна.
— Ты это уже говорил, так что не надо повторять, хотя следует ценить комплименты брата, поскольку среди родственников не принято хвалить друг друга. Так что же ты хочешь?
— Я? Ничего. Я тут задумался кое о чем.
— О чем же?
— Анну Эскью увезли в Тауэр.
— Я знаю. Она еретичка... Но какое отношение это имеет ко мне?
— Я видел ее... когда ее увозили. Она сидела в лодке, сложив руки на груди. У нее был вид мученицы, которой она вскорости и станет. А знаешь ли ты, сестра, что это значит? Ты не задумывалась об этом?
— Это значит, что еще одному еретику предстоит расплатиться за свою глупость и за измену королю.
— Все знают, что Анна — лучшая подруга королевы, и, тем не менее, ее не побоялись арестовать. Это все козни Гардинера и канцлера, поверь мне. Они бы не осмелились бросить в тюрьму лучшую подругу королевы, если бы не были уверены, что король лишил ее величество своего расположения.
— Ну и что из этого?
— Мы знаем, на чем держится его расположение к ней. Несколько лет назад ее голова давно бы уже слетела с плеч, как и голова любой другой женщины, которая, к своему несчастью, стала бы королевой после нее. Но король болен, а Катарина Парр хорошая сиделка. Поэтому он и держит ее при себе.
— Он не всегда бывает болен. Я сам видел, как туманится его взгляд, а голос становится хриплым от желания, если мимо него проходит какая-нибудь красотка.
— Он слишком стар для любовных утех.
— Сам он в это никогда не поверит. Он посвятил им слишком много времени. Он всегда будет думать и верить, что его силы и желания еще не иссякли.
— А зачем ты мне все это говоришь? Неужели ты позвал меня, чтобы сообщить то, что при дворе уже знают и знали всегда?
— Нет. Дни королевы сочтены. Бедная Катарина Парр! Мне ее жаль. Она последует за другими женами короля. — Сюррей улыбнулся. — Но не следует расстраиваться, ибо нас всех ждет смерть. Не сегодня, так завтра, и надо относиться к этому стоически. Место королевы займет другая женщина. Вдруг ею станешь ты, сестра?
Мария вспыхнула от гнева:
— Ты хочешь, чтобы я стала седьмой? Чтобы я сама положила голову на плаху?
— Нет, ты будешь не седьмой женой, а почитаемой любовницей. Улыбайся его величеству и не говори: «Я не стану вашей любовницей», как говорили бедные обманутые дурочки до тебя. Скажи: «Я буду вашей любовницей». Так тебе удастся удержать короля при себе. Ты будешь управлять им и снова вернешь нашему роду милость короля, которой он когда-то пользовался.
— Да как ты смеешь предлагать мне такое! Как тебе не стыдно! Ты оскорбляешь меня. Ведь король... мой тесть!
Сюррей пожал плечами:
— Ты была женой его незаконного сына, так что никакого родства между вами нет. Более того, не надо будет испрашивать разрешения папы, ибо его святейшество не имеет в нашей стране никакой власти. Король получит разрешение от короля — и дело в шляпе. Король легко успокоит свою совесть, ибо я не сомневаюсь, что, хотя желания короля и подчиняются его совести, эти желания столь искусны, что легко сумеют обмануть его совесть.
— Брат, ты ведешь себя безрассудно. Ты горд и глуп. Однажды тебе отрежут язык.
— Не сомневаюсь, не сомневаюсь. И хочу тебе сказать, дорогая сестра, что иногда бывают моменты, когда мне становится совершенно безразлично, что со мной сделают. Только не думай, что тебе удастся выйти замуж за этого безродного Сеймура. Я категорически против того, чтобы наши семьи породнились.
Мария вскричала:
— Да ты еще глупее, чем я думала! Породниться с зятем короля, что может быть лучше для нашей семьи!
— И для королевской дочери, которая по нему сохнет! — поддел он ее.
— Ты слишком многое себе позволяешь, брат.
— Неужели, моя милая сестричка? Говорю тебе — Сеймур метит высоко. Он зарится на принцессу Елизавету, и кто знает, может быть, он и получит ее. Если король не решит его казнить, чтобы избавиться от своей королевы. Ты ведь помнишь, что Сеймур одно время поглядывал на ее величество. Над господином Томасом Сеймуром, так же как и над нами, навис топор палача, несмотря на то, что король зовет его братом. Так что, дорогая сестра, мечтая об одном мужчине, не забывай поглядывать па других. Будь храброй. Будь умной. Люби Томаса Сеймура, если хочешь, но не упусти возможность вернуть своему роду былое могущество, добившись благосклонности его величества. Говорю тебе, он... созрел для того, чтобы его обольстили. А женщины из нашего рода лучше всех преуспели в этом деле.
Мария поднялась и надменно покинула комнату.
Сюррей, глядя ей вслед, извлек несколько звуков из лютни. Он продолжал играть, когда явился посыльный и сообщил ему, что его присутствие требуется в королевском музыкальном зале.
* * *
Король сидел на своем стуле, украшенном орнаментом, в комнате, приспособленной для музыкальных занятий.
Его окружали придворные, а рядом сидела королева. Она была хороша в своем алом чепце; жемчуга, вышитые по его краю, очень шли к ее бледному лицу. Верхняя юбка платья была сшита из золотой парчи, а из разреза спереди виднелась нижняя юбка алого бархата. «Как идет ей алый цвет, — подумал король. — Если бы она родила мне сына, я был бы очень доволен».
Но она вмешивалась в вопросы религии, а он терпеть не мог женщин, сующих нос не в свое дело. Он преследовал лютеран как еретиков, а папистов — как предателей. Вопросы религии в его стране стали вдруг очень запутанными — он никак не мог понять, почему это произошло, и это сильно раздражало его. Ему хотелось, чтобы люди поклонялись Богу, как и прежде, но не забывали, что теперь главой английской церкви был не папа римский, а он, их король. Ведь все было так просто.
Одно утешало его сейчас — то, что король Франциск, по ту сторону пролива, был таким же старым, как и он. Вряд ли он проживет больше двух лет; он тоже страдал жестокими болями, как и Генрих, и мысль о страданиях французского короля помогала ему переносить свои.
Государственные дела за последнее время стали им обоим в тягость. От войны, которая только что закончилась, ни тот ни другой не получили особых выгод.
По возвращении Генриха в Англию дела в Шотландии пошли плохо; французы атаковали Булонь, которую, однако, усилиями Хертфорда удалось отбить. Но одновременно с этим французы вошли в Солент и, высадившись в Бембридже, попытались захватить Портсмут. К счастью, Лайл напал на французский флот и оттеснил его от берегов Англии; французы ретировались, и в этом англичанам сильно помогла болезнь, охватившая команды кораблей противника.
Генрих твердой рукой укротил Булонь. Он действовал жестоко, не колеблясь ни минуты. Налоги и поборы с населения под видом добровольных приношений превысили все, что было раньше. Враги Генриха надеялись, что его долготерпеливый народ наконец-то восстанет. Он был тираном, убийцей, многие пострадали от его гнева, и если бы кто-нибудь решился свергнуть его, то более подходящий момент трудно было найти. Но жители Англии считали Генриха своим королем; он был сильным правителем, и они верили, что в годину испытаний он их не подведет. И они с радостью снесли все поборы; король же в эти тревожные месяцы думал только о том, что надо спасать страну. Он отдал свое столовое серебро, чтобы из него начеканили денег, и заложил королевские земли; если он требовал, чтобы его народ напряг все свои силы, то и сам не должен был отставать. Он всегда очень заботился о популярности среди своего народа; теперь он пожинал плоды этой популярности. Это для тех, кто жил с ним рядом, он был кровавым тираном — для народа же он был любимым королем.
И вся Англия сплотилась вокруг своего монарха. Французы были изгнаны; их армия, которую косила болезнь, вернулась домой. Франциск не менее Генриха жаждал мира, и он был заключен. Генрих получил право владеть Булонью в течение восьми лет, после чего французы могли выкупить ее. Война в Шотландии продолжалась, но теперь это была война на один фронт.
Король мог немного отдохнуть от своих забот и развлечься.
Сюррей вошел в музыкальную комнату, элегантный и дерзкий, как всегда. Почему это он сегодня вызвал гнев короля? Он был хорошим поэтом и прекрасным джентльменом, но наглости его не было предела. Вместе с Сюрреем вошла его сестра Мария, невестка самого Генриха, девушка, обладавшая фамильной красотой Ховардов и их же фамильной хитростью, — уж в этом король не сомневался.
Мария преклонила перед ним колени, и, когда она подняла на него глаза, он пристально посмотрел на нее. Мария слегка покраснела, как будто прочитала в его взгляде то, чего там на самом деле не было. Королю показалось, что она смутилась и затрепетала, словно ослепленная блеском его глаз, и Генрих испытал удовольствие, которое всегда вызывало у него подобное выражение женского лица. Оно говорило о том, что женщины смотрели в лицо могущественного монарха, но видели желанного мужчину.
Глаза короля потеплели; он проводил Марию взглядом, она отступила назад и заняла свое место среди дам королевы. Он мысленно раздел ее, освободив от бархата и драгоценных украшений. «Готов поклясться, что она пригожа и без этих украшений», — подумал он; ему показалось, что освещение в комнате стало более мягким; настроение его тут же поднялось, даже пульсирующая боль в ноге, казалось, немного стихла.
Гардинер и Райотесли тоже присутствовали здесь, «Что-то уж больно довольный вид у них сегодня, наверное, опять что-то затеяли, — подумал король, — когда закончится концерт, я все у них выведаю».
Здесь же был и Сеймур, теперь лорд верховный адмирал. Король улыбнулся. Как этот молодой человек был похож на него в юности! Дамы обожали Сеймура, а сам он когда-то заглядывался на королеву, негодник! Но при этом не забывал и о принцессе Елизавете. Надо хорошенько присматривать за ней.
Но сейчас король не мог отвести взгляда от Марии Ховард. Она затмевала всех женщин, чем-то напоминая крошку Екатерину Ховард.
Инструментальная пьеса, которую играли музыканты, закончилась. Она понравилась королю, и он решил наградить того, кто ее написал.
— Браво! — вскричал король. — Браво! Ничто так не успокаивает отягощенную заботами душу, как приятная музыка.
— Надеюсь, — произнесла королева, — что душа вашего величества не отягощена ими сверх меры.
— У короля, милая женушка, всегда много забот.
Райотесли, никогда не упускавший случая польстить своему царственному хозяину, прошептал:
— Нашей стране очень повезло, что ею правит наше величество.
Генрих поднял тяжелые веки и посмотрел на канцлера. Этот Райотесли всегда тут как тут со своей лестью и, хотя он был прав, мог бы и помолчать. Впрочем, лесть для короля была слаще райской музыки.
— Добрый мой канцлер, — ответил король и, решив переменить положение на стуле, поморщился от боли, — такова королевская доля — брать па себя тяготы своих подданных. Я сижу на троне Англии вот уже много лет, но когда-нибудь мне придется уступить это место другому.
Он посмотрел на королеву, и в его глазах сверкнула злость — почему она никак не родит ему сына; потом его взгляд переместился на прекрасную фигуру его невестки.
Наблюдая за ними, Сюррей подумал: «Значит, мои слова не пропали даром. Мария одарила его многообещающим взглядом. Семена посеяны. Бедная Катарина Парр, мое сердце обливается кровью от жалости к тебе, но мы все тоже ходим по острию ножа, так почему же твое сердце не обливается кровью от жалости ко мне? Моя голова может слететь с плеч вместе с твоею. Я поэт, король тоже поэт. Но я лучше его, и ему это обидно. Я имею больше прав на престол, чем его величество, и к тому же пишу стихи. Двое величайших писателей нашего времени — Мор и Рошфор — уже сложили свои головы на плахе. Том Уайет был прекрасным поэтом, но ему повезло. Ему удалось — хотя и чудом — ускользнуть от топора палача. А тот, чье перо проворнее королевского, — должен ли он умереть? И уж не Сюррей ли его имя?»
Катарина побледнела, а король с издевкой в голосе произнес:
— Но не будем говорить об этом. Нашей королеве не нравится этот разговор. Ведь правда же, женушка?
— Есть темы, которые нравятся мне гораздо больше, ваше величество, — спокойно ответила королева.
— Так не будем же говорить о грядущих днях, — подхватил король, — когда меня не станет. В нашей стране неспокойно, а это мне не нравится. — Он оглядел всех собравшихся и крикнул: — Мне это не нравится! Я хотел бы, чтобы везде царил мир, и, хотя не в моих силах установить его за пределами Англии, я требую, чтобы у нас дома был мир.
Гардинер придвинулся поближе к королю. Королева взглянула на епископа, и их глаза встретились. «Что-то случилось, — подумала Катарина, — какие-то новые козни против меня».
Она заметила быстрые взгляды, которые король бросал на герцогиню Ричмондскую. Может быть, Гардинер подал королю мысль сделать ее своей седьмой женой, а шестой уготовить судьбу второй и пятой?
— Мы все молимся вслед за вашим величеством, чтобы в Англии наступил мир, — сказал Гардинер. — И во имя него мы денно и нощно следим за тем, чтобы никто не осмелился нарушать ваши повеления. Хотя в нашей стране, мой сеньор, есть много людей, которые стремятся разрушить все то, что вы, в своей мудрости и предусмотрительности, сделали основой нашей жизни...
Генрих замахал на него рукой — эти разглагольствования совершенно не трогали его. Епископ принадлежал к тем несчастным людям, которым не удалось завоевать любовь короля. Генрих не испытывал к нему такой неприязни, как к Кромвелю, по и такой горячей симпатии, как к Уайету и Сеймуру, епископ у него тоже не вызывал.