Процесс между тем начал нравиться и даже приносить удовольствие сродни тому, какое доставляет человеку массаж головы.
«Нет!» – крикнул Арсений Васильевич внутрь себя. Напрягся, сооружая на пути «лазерного луча» зеркальный щит. Произошло нечто вроде рикошета. «Луч» отразился от щита, больно процарапал изнутри глазные яблоки, мигнул и погас. Ощущение вторгшегося в мозг «хирургического инструмента» пропало. Но Арсений Васильевич не остановился на достигнутом, усилием воли вошел в знакомое «состояние энергопотока» и помчался дальше, «вверх», в те пространства, где он был корректором и вершителем судеб иных разумных существ.
На этот раз выход в запредель е дался ему куда легче, чем раньше, а главное – сознательно. Он виде л, куда идет, что делает и каковы реалии этого мира. Возникший было в голове голос Диспетчера Арсений Васильевич буквально вышвырнул из сознания, послал за пределы своей сферы чувствования и физической оболочки.
Мир Карипазима возник перед глазами глыбой мрака, пронизанной ручьями лавы и украшенной разгорающимися и гаснущими вспышками пламени. Арсений Васильевич развернул его в плоскость, в физически ощущаемый объект с текучими ландшафтами и мерцающими формами движения материи. Поднялся повыше, медленно поплыл над ним невидимым призраком, рассматривая возникающие внизу удивительные пейзажи, насыщенные чужой жизнью.
Внезапно его заинтересовало появившееся на горизонте белое пятно, которое он сначала принял за накрывшую часть суши пелену облаков. Арсений Васильевич свернул к этой пелене, с недоумением отмечая ее неизменность и мертвое спокойствие. Понимание пришло, когда он завис над этим районом и снизился на десяток километров.
Перед ним действительно лежала пустынная местность белого цвета, испещренная тонким узором черных трещин, более темных понижений и разнокалиберных кратеров. Это было место давней битвы тех сил, которые он пытался сдерживать, помогая то одним, то другим, добиваясь непонятного ему самому «равновесия». Битва произошла очень давно, судя по «запаху» уныния и застарелой тоски, накрывшему пустыню. К тому же он не помнил, когда принимал экстренные меры в отношении данного района Карипазима, но в этом районе до сих пор ничего не росло, не двигалось и не возрождалось. На гигантской территории, эквивалентной такому земному материку, как Африка, прочно поселилась смерт ь!
В сознание прорвался тоненький плач – так сфера чувствования Арсения Васильевича отреагировала на возникшую в поле зрения огненную струйку, тут же бессильно погасшую. Возможно, это очнулся некий обитатель пустыни, а может, умер ее последний защитник и хранитель.
Сознание начало путаться, меркнуть. Арсений Васильевич слишком много потратил энергии на пробивание канала прямого видения чужой реальности. Да и Диспетчер не успокаивался, пытаясь прорваться в голову оператора и запретить ему самостоятельно манипулировать сило й.
Домой! – приказал сам себе Арсений Васильевич, цепляясь за луч энергии, выносящий его из запредель я в мир Земли.
С час он отдыхал, приходил в себя, пил горячий чай и ни о чем особом не думал. Потом решил покопаться в себе на сон грядущий и выявить запасы знаний, осевшие в глубокой психике. Такие попытки пока к прорывам понимания не приводили, но все же кое-какие свои возможности он начинал осознавать и готов был учиться их применять.
Убедившись, что сын спокойно спит в бывшей детской, Арсений Васильевич устроился было в кресле перед телевизором, не включая последний, и в это время зазвонил телефон. Глянув на часы – третий час ночи, кому это он понадобился в такое время? – Гольцов снял трубку:
– Алло?
– Привет, Меченый, – раздался в трубке густой шелестящий бас. – Не пора ли одуматься?
– Кто звонит? – прошептал Арсений Васильевич.
– Доброжелатель, – хмыкнули на том конце провода. – Мы встречались сорок лет назад, и тогда ты обещал слушаться.
Арсений Васильевич вспомнил встречу в общежитии радиоинститута, когда к нему пришли «волхвы», посланцы «светлой силы», чтобы предложить ему поработать «на благо Вселенной». Хорошие люди, как утверждал дед. Может быть, не такие уж и добрые? Может быть, дед Терентий ошибался? Или сам Арсений неправильно его понял?
– Что вам нужно?
– Даем тебе сроку три месяца. За это время ты должен исправить то, что натворил на Карипазиме, вернуть утраченное равновесие. Не справишься – пеняй на себя! А главное, забудь о п р я м о м выходе! Иначе мы примем соответствующие меры.
– Какие?
– Увидишь. Итак, твой выбор?
Арсений Васильевич помолчал, лихорадочно формулируя мысль.
– На Карипазиме идет война… я не знаю, в чем состоит смысл жизни, но уж точно не в войне! Неужели нельзя убедить карипазимцев не воевать?
– Нельзя. Они живут по-другому, их логика – логика войны, а не мира.
– Ерунда, всегда есть возможность договориться, пойти на компромисс…
– Мы предупредили, ты слышал. Если не хочешь думать о себе, подумай о детях, они ни в чем не виноваты. Три месяца. Ты понял?
– Подождите…
– Прощай, Меченый.
В трубке загудело.
Арсений Васильевич уставился на нее, как кролик на удава, отшвырнул и выругался.
СКАНДАЛ
Гостиница, принадлежащая МЧС России, где расположилась группа Разина, была достаточно уютной и удобной, хотя на три звезды, как утверждалось в рекламе, не тянула. Одноместных номеров, а тем более класса «полулюкс» и «люкс», в ней было мало. Точнее, всего три. Одноместный достался только самому Максиму, остальные устроились по двое: Штирлиц с Кузьмичом и Шаман с Писателем. Кузьмич ночами похрапывал, поэтому Штирлиц-Райхман вечно жаловался на него и требовал переселить храпуна в «отдельную камеру». Писатель смущенно признался, что он тоже храпит, но от Шамана жалоб не поступало. Иван-Доржо вообще никогда ни на что не жаловался, а на вопрос Штирлица: как же ты спишь, если Писатель бурчит, как трактор? – ответил по-философски спокойно:
– Я его не слышу.
Однажды Максим зашел к ним ранним утром и застал Шамана за интересным занятием.
Итигилов стоял в одних трусах: спина прямая, ноги расставлены на ширине плеч, руки на бедрах, глаза закрыты. В тот момент, когда Максим сделал шаг через порог, Шаман оторвал ладони от бедер, с выдохом вытянул их перед собой. И Максим вдруг потерял равновесие, отшатнулся назад, чуть не упал! Хотя никто его не толкал, ни в грудь, ни в спину.
– Извини, Максим Аверьянович, – сказал Шаман, расслабляясь; тело у него было сухое, жилистое, без единой дряблой складки, несмотря на шестидесятилетний возраст, а небольшой животик фигуры не портил. – Я не хотел.
– Как ты это делаешь?
– Секрет, однако.
– Психоэнергетическое воздействие?
– Что-то вроде этого.
– Может быть, научишь?
– Вообще-то не имею права, это умение у нас передается только внутри рода, от отца к сыну и внуку.
– Обещаю никому не говорить и применять только во благо.
– Я подумаю.
– И все-таки каким образом достигается результат? Я читал кое-какие книжки, знаю, что существуют специальные психотехники.
Итигилов начал быстро одеваться.
– Многие настоящие шаманы с успехом пользуются этими психотехниками.
– А ты не настоящий?
– Практикующие проходят инициацию, я не проходил.
– Расскажи.
– Я же сказал, не имею права.
– Ну хотя бы в общих чертах.
– Все психотренинги дистанционного воздействия на людей делятся на три этапа. Первый – выработка концентрации энергии в руках и ногах. Или в любых других частях тела, по мере надобности. Второй – управление энергией с выходом ее из тела. Третий этап – тренировка направленного выброса из тела. Каждый этап требует дисциплины мысли и особого отношения к окружающим.
– Какого особого?
– Астральный удар, как его называют дилетанты, это оружие, пользоваться им надо осторожно.
– Ясно. Я мог бы начать тренировки хоть сейчас. Кстати, сколько потребуется времени на освоение каждого этапа?
Шаман усмехнулся:
– От года до пяти, в зависимости от внутренних усилий и способностей.
Максим невольно покачал головой, он был разочарован.
– Это ж какое терпение надо иметь?
– А иначе не стоит и пробовать, командир. Экстрасенсорика – серьезное занятие, она требует колоссальной выдержки, нервной отдачи и терпения. Надо быть фанатом этого дела, чтобы добиться результатов. Впрочем, как и в любом другом деле. Я тебя расстроил?
– В общем-то не очень, примерно так я и представлял себе стезю мага и экстрасенса. Но попробовать хочется. Вдруг получится? Иногда мне даже кажется, что я что-то чую, когда срабатывает «Беркут».
– В принципе ничего невозможного нет. Но тебе придется бросить пить и курить. Алкоголь очень сильно влияет на энергетику, в том смысле, что он ее нейтрализует.
– Да я в общем-то не пью, шампанское разве что на праздники да пивко изредка, когда жарко.
– Об этом тоже придется забыть. В идеале даже общение с женщинами надо бы прекратить.
– Ты шутишь?
– Нет.
Максим фыркнул:
– Не помню, кто сказал: идеальный мужчина не пьет, не курит, не играет в азартные игры, не спорит с женщинами и…
– Не существует.
– Точно, – засмеялся майор. – Однако с женщинами – это уже перебор.
Зазвонил мобильник. Разин достал трубку.
– Вы скоро? – раздался голос Писателя: он вел наблюдение за квартирой Гольцова с шести утра. – Еще полчаса, и я дам дуба!
– Идем, – лаконично ответил Максим.
Группа собралась в вестибюле гостиницы, готовая начать новый рабочий день, который вряд ли мог добавить что-либо к тому, что уже имели чекисты. Арсений Васильевич Гольцов жил тихо-мирно, никуда, кроме работы, не ходил, гостей не принимал, не считая детей и соседа по лестничной площадке, и материала для выводов давал мало. Во всяком случае вел он себя не как экстрасенс, владеющий особыми способностями, а как самый рядовой гражданин России.
– От начальства ничего? – с надеждой спросил Кузьмич, которому надоело следить за клиентом. Впрочем, как и остальным.
– Начальство требует результат, – сказал Максим веско. —Поэтому будем рыть землю. Режим прежний.
Вышли на улицу, ежась от холода.
Рассвело. Редкие прохожие торопливо сходились к автобусным остановкам.
Кто-то выбросил на тротуар огрызок яблока, над которым деловито трудилась нахохлившаяся ворона. Внезапно к ней подлетел воробей и внаглую попытался утащить огрызок. Ворона опешила, потом догнала вора и долбанула клювом. Воробей отскочил, топорща перья, обиженно заорал что-то, и тотчас же на тротуар посыпались воробьи, наблюдавшие за приятелем с козырька подъезда. Все дружно набросились на ворону, и та была вынуждена отступить. Каркнув несколько раз, что на вороньем языке означало очевидно: я вам еще покажу! – она улетела.
Подчиненные Разина переглянулись с улыбками, Штирлиц покачал головой:
– Все как в жизни: верх берет крикливая толпа.
– Поехали, – сказал Максим.
Расселись в «Баргузине», Кузьмич повел машину к дому Гольцова.
Заиграл мобильный телефон Максима.
– На связи.
– Майор, захват клиента отменяется, – раздался в трубке мрачный голос полковника Пищелко. – Попугайте его как следует и возвращайтесь.
– Как – попугать? – не понял Максим.
– Чтоб всего боялся. Обозначьте себя, пусть увидит, что за ним следят. Вечером, после работы, сделайте вид, что хотите ограбить, или просто отмутузьте его до синяков. В общем, не мне вас учить. Завтра утром – ко мне с докладом.
– Но зачем его пугать?!
– Много будешь знать, скоро академиком станешь. Такова воля генерала. Можешь задать этот вопрос ему, когда вернешься. У меня все, конец связи.
Максим сложил телефон, сунул в карман:
– Ничего не понимаю!
– Что случилось? – прищурился Штирлиц.
– Надо каким-то образом до смерти напугать клиента… и вернуться.
– Зачем?!
– Вот и я задал тот же вопрос.
– Начальству виднее, – пожал плечами Кузьмич. – Надо, значит, напугаем. Надоело тут мерзнуть без настоящего дела.
Шаман промолчал.
Снова зазвонил телефон. На сей раз связь потребовалась Писателю:
– Командир, любопытная вещь получается. Похоже, еще кто-то следит за клиентом, кроме нас.
– Ты случайно не уснул?
– Уснешь тут, как же. Клиент хотел сесть в машину, она не завелась, тогда он потопал пехом. Его столкнули в снег какие-то отморозки, которые вовсе не отморозки, так как двое последовали за ним. Еще двое сели в серую «Ладу»-«семидесятку» и едут следом. Что делать?
– Мы уже близко, жди.
«Баргузин» свернул на Садовую улицу, обогнул стройку и выехал к дому Гольцова.
Как раз в этот момент от него отъезжала серая вазовская «семидесятка», больше известная в народе под кличкой «клюква»: автостроители продолжали менять кузова своих изделий, не меняя ни их характеристики, ни качество исполнения.
– Вот он! – показал на одного из прохожих внимательный Штирлиц.
Действительно, по тротуару боком ковылял объект наблюдения, Арсений Васильевич Гольцов, держась за левое плечо. А за ним, чуть в отдалении, ехала «клюква». В салоне машины нельзя было разглядеть количество пассажиров, стекла «семидесятки» были затемнены, но Шаман уверенно сказал:
– Трое, вооружены.
– Ёж твою медь! – озадаченно проговорил Кузьмич. – Кто это за ним топает? Неужели начальство перестраховалось и послало группу наружки?
– Ерунда, – отмахнулся Максим, – нас бы предупредили.
Показался заиндевевший от мороза Писатель. Подождал, пока с ним поравняется «Баргузин», вскочил в салон:
– Ух, наконец-то! Озяб я, орелики! Что будем делать?
– Ничего, – качнул головой Максим. – Наблюдать. Выводы сделаем вечером.
– Велено напугать клиента, – сообщил Писателю Штирлиц. – До колик в животе.
Писатель хотел присвистнуть, но замерзшие губы не послушались.
– Ну и дела! Правда, командир?
– Правда. Все, тихо, работаем!
Гольцов в это время быстро шагал к институту, пряча лицо от колючего ветра. Скрылся за стеклянной дверью центрального входа. Его проводники в серой «клюкве» разделились: двое остались в машине, один направился к ИЛИА, исчез за дверью.
– Герман, – сказал Максим.
Штирлиц беспрекословно вылез из микроавтобуса, распахнул дверь перед какой-то женщиной («Джентльмен», – проворчал Кузьмич), также исчез в здании. Через минуту заговорила оперативная рация в ухе майора:
– Клиент поднялся на второй этаж, наверное, к себе в лабораторию. Топтун остался в вестибюле.
– Возвращайся, – бросил Максим.
Райхман вышел через несколько секунд, сел в машину:
– Может, захватим того, что в вестибюле? Он все и выложит.
– Это не входит в нашу задачу. Условия усложнились, поэтому будем работать на два фронта. Нужна еще одна тачка. Ваши соображения?
– Угнать какую-нибудь отечественную лайбу, – предложил Кузьмич.
– Прокат, – сказал Писатель.
– Такси, – добавил Штирлиц.
– Не годится, – забраковал все три варианта Максим. – Еще?
– Можно попробовать завести машину клиента, – вставил слово Шаман. – Он вряд ли догадается заглянуть вечером в гараж.
Мужчины переглянулись.
– А что, – сказал Кузьмич, – хорошая идея. Голова у тебя варит, Иван Дрожжевич. Вот только ключи где мы возьмем? От гаража и от машины.
– Обойдемся.
– Ну, если ты спец по вскрытию, тогда я «за».
Итигилов не ответил, предпочитая обходиться минимумом жестов и слов.
– Хорошо, – подвел итоги совещания Максим. – Гена, пойдешь с Шаманом. Мы подежурим здесь.
Шаман и Писатель вылезли из машины.
Через сорок минут они подъехали к институту на белой «Ниве Шевроле» Гольцова, остановились у торца главного корпуса, чтобы их не увидели пассажиры серой «клюквы».
– Что нового? – поинтересовался по рации Писатель.
– Потеплело, – ответил Максим. – Было минус двадцать шесть, стало минус двадцать. Ваша цель – «клюква». Действуем по обстановке.
– Есть.
Однако в течение дня так ничего и не изменилось. Пассажиры «семидесятки» терпеливо сидели в машине, изредка отлучаясь по одному, и снова ждали. То же самое делали и чекисты, изредка обмениваясь репликами и шутками. Привлекать местное отделение ФСБ Максим не хотел, а без помощи спецслужб определить принадлежность «семидесятки» было невозможно. Поэтому пришлось ждать развязки ситуации.
В семь часов вечера Гольцов вышел из института, зашагал в сторону своего дома.
Серая «клюква» двинулась за ним.
Машины группы Разина последовали за «клюквой».
Гольцов исчез в подъезде, поднялся на свой этаж, скрылся за дверью квартиры.
Один из «топтунов» неизвестной фирмы, взявшей его под контроль, поднялся вслед за Гольцовым, удостоверился, что тот у себя в квартире, вернулся. «Семидесятка» уехала.
– Обалдеть можно, – сказал Кузьмич. – На фига им понадобилось таскаться за нашим клиентом, чтобы потом спокойно уехать?
– Вполне возможно, что они передали наблюдение сменщикам, – резонно заметил Штирлиц. – И теперь те следят за клиентом из других тачек.
– Лейтенант, займи пост, – бросил Максим.
Ворча, Кузьмич выбрался из машины, скрылся в подъезде дома напротив. Вскоре наушники раций донесли его скучный голос:
– Я на месте. У клиента гость, похоже – сын.
– Пошарь окулярами по двору, никого подозрительного не видишь?