— Нет.
— Надеюсь, вы понимаете, Кудрявцев, что ваш отказ и высокомерие, навлекают на вас и весь ваш отряд, массу проблем? И они будут такого свойства, что помочь вам, даже немцы не смогут.
— Сейчас, я в состоянии обойтись и без ресурсов Земли, выстою, а вы, получите адекватный ответ. Десятикратно.
— Например? — все спокойствие сенатора как-то понемногу улетучилось, напускная аристократичность ушла в тень, а на первый план, вылезла истинная суть и азарт лавочника из Бристоля, откуда вышли в свет его предки и он сам.
— А вы не задумывались, сенатор, что, имея такое вооружение, которое в сети уже окрестили "Доспехом Супермена", наш отряд имеет и что-то иное? Ядерную боеголовку в Белый Дом, не хотите? Средства доставки имеются, — конечно, я блефовал, но по большому счету, было все равно.
— Мы обратимся к эльфам, дабы урезонить вас, Кудрявцев, — привел он свой основной и последний довод. — Вы заигрались.
— Знаете, проблемы меня не страшат, особенно после того, что я видел в некоторых подземельях, где хранятся артефакты подобные "Доспеху Супермена". Про мой отряд, вы уже слышали, они пойдут за мной, куда бы, я не пошел. Да, я не дипломат, говорю все, как есть, но если сказано — "да". Это действительно — "да", а не может быть, когда-нибудь. Эльфов интересует война с горрилоидами, да и то, далеко не всех. У них иные проблемы и заботы, которыми они и занимаются, а мы с вами, и вся планета Земля в целом, находимся в сфере колониальной политики, где мелкие чиновники в ранге клерка, решают судьбу всей нашей планеты. Одних человеческих миров только четыреста, и везде возникают проблемы, которые требуют решения. А ведь есть еще эльфийские — родные миры, да гномские, где трения присутствуют постоянно, плюс нейтральные, а там тоже не все гладко.
— Мы обратимся к эльфам, — опять повторил сенатор, как будто это должно было меня сломить.
— Обращайтесь. Вполне возможно, что они попробуют применить ко мне какие-то санкции, вот только мир Ра-Ар, с которого я и получаю весь грузопоток, есть независимый мир, где Врата, лишь временно арендованы эльфами, а не являются их собственностью. При этом, задумайтесь, сколько солдат США и Великобритании, вы должны будете отдать эльфам за эту просьбу? Вы готовы на это?
Оба политика-переговорщика насупились, а я продолжил:
— Понимаю, чиновникам от политики, всегда было плевать на нужды народа — это стандартная практика, ведь их дети не участвуют в войне. Однако электорат начинает задумываться, ведь десятки тысяч похоронок, пришедших в дома рядовых граждан после разгрома Первого Экспедиционного Корпуса, рейтинги отнюдь не поднимают. Оно вам надо?
Фокс покрылся красными пятнами, а Блэкберн, видимо вообще не думавший, что разговор пойдет в таком ключе и тоне, только растерянно оглядывался вокруг. Я молчал, они молчали и, наконец, сенатор выдавил из себя:
— Ваши условия?
— Вернемся на исходные. Вы не трогаете наших родственников, а мы, не предпринимаем ничего против ваших стран.
— Это все?
— Это основное. Все остальное можно утрясти или обойти, дабы соблюсти все правила игры.
— Мы доведем ваши слова тем, кто нас послал, — резко сказал сенатор и, развернувшись, направился к машине. Блекберн, суетливо кивнул мне, и направился за ним следом.
Хлопнули дверцы, затопали по брусчатке ботинки охранников, и колонна, развернувшись на месте, отправилась к Вратам. Не очень хорошо прошел разговор, но меня им не достать, и даже, если, эльфы предпримут попытку захвата Врат на Рамину, хотя ранее подобного не было, боезаряд в тринадцать килотонн их заблокирует на пять лет, за которые можно успеть сделать многое. Хотя, отрядные аналитики твердо уверены в том, что этого не произойдет, ведь тех же грайянцев, мардунцев, таль-ишимитов и ра-арцев терпят, так что и нас вынесут. Мира с ними не будет — факт, но и битвы насмерть, до последнего солдата, тоже. Это не люди, которые могут поставить на кон жизни сотен, ради одной, там все по иному: индивидуальность, неповторимость и обособленность ставятся превыше всего.
Прервав мои размышления, ко мне подскочил лейтенант из охраны, и отрапортовал:
— Командор, княжна Екатерина отравлена. Она доставлена в медсанчасть. Все находившиеся в отделе информационной борьбы задержаны, вызвана следственная группа.
Сердце захолонуло, и я, со всех ног бросился в медсектор. Бежал, не разбирая дороги и расталкивая всех попадающихся на пути к стене. Примчавшись на место, я увидел одного из воспитанников Юттнера, сегодня дежурившего в Штир-Штаре, и как раз выходившего из осмотровой комнаты.
— Что? — закричал я.
— Успокойтесь, командор, — он был очень спокоен, и я, подумал, что все плохо. — Отличные новости, вы будете отцом. У вашей жены, обычная предродовая интоксикация организма. Поздравляю.
— Спасибо, доктор, — меня отпустило и, растянув счастливую улыбку во все лицо, я присел на стоящий рядом стул. Такое известие следовало осмыслить.
Глава 25 Планета Земля. Россия. Ростов-на-Дону 30.09.2015
Толстый, он же Федор Андреевич Толстов, демобилизованный по инвалидности младший сержант, медленно и с трудом передвигался вверх по улице. Идти было тяжко. Новенький, еще не севший по ноге китайский протез, ноги не заменял, но все же, Толстый шел, опираясь на левую ногу и деревянную тросточку, выструганную отцом в минуты трезвого просветления. В кармане лежала флэшка, та самая, из-за которой, он и стал инвалидом. Сейчас, идея о том, что ее непременно надо доставить "акинакам", казалась ему глупой, а мысль о чудо-таблетке, после которой он станет прежним человеком, не грела ничуть.
Провалявшись в Ростовском военном госпитале две недели, где его немного подлечили, сержанту выдали самый дешевый протез, и попросили освободить койку. В Кировском райвоенкомате, из которого он призывался, ему выдали зарплату срочника за два месяца, командировочные по 150 рублей за день и Президентские подъемные. Итого: семнадцать тысяч рублей на круг. В военном билете был поставлен штамп, и он, стал гражданским. Очередная несправедливость, когда правительство забывало своих солдат, а народ, видя это, самоустранялся от очередной проблемы и закрывал на все происходящее глаза.
В общем-то, примерно этого Толстый и ожидал, и только поинтересовался у майора, который занимался его делом, когда он сможет получить корочку участника боевых действий и ветеранские. Майор в своем деле оказался дока, и как это ни странно, человеком не равнодушным. Порывшись в бумагах, он сказал, что военные действия в иных мирах, не подпадают ни под один приказ. Вот только, возможно, получится сделать корочку участника контртеррористической операции, да и то, скорей всего нет, так как бои на Бортнае, борьбой с противниками конституционного строя не были. Ну, не знали горрилоиды, что где-то есть такая страна как Россия. Все, что майор мог посоветовать, так это оформить инвалидность и ждать очередного законопроекта. Глядишь, года за два-три, что-то и изменится.
Наконец, Толстый добрался до окончательного места своего путешествия, пятиэтажного дома, где жил Зяма, верный друг еще со школьной скамьи. Поднявшись по грязной лестнице на второй этаж и остановившись напротив двери под номером 3. Толстый нажал на разболтанную клавишу звонка. Еле слышно, где-то в глубине квартиры прочирикала трель, но тишина, никто не торопился открыть дверь. Еще одна попытка — глухо как в танке, и никакой реакции от жильца. Третий день подряд, приходил Толстый к Зяме, а того не оказывалось дома, и ко всему прочему, старый номер его мобилы не отвечал. Что делать дальше, бывший младший сержант просто не представлял. Ждать здесь, так опасно, дело к вечеру, а с ребятами из этого района, он еще до ухода на службу, был на ножах. Возвращаться домой, смысла тоже не было, там как обычно коллективная пьянка — батя с матерью продолжали гужбанить вторую неделю и, судя по всему, останавливаться они не собирались. Как же, повод достойный — сын домой вернулся.
Плюнув на все свои опасения, Толстый решил дождаться Зяму по любому, и осторожно спустившись вниз, присел на лавку во дворе. Прошел час, а Зяма, все не появлялся. Стемнело, зажглись теплым желтым светом окна дома, и так стало Толстому себя жаль, что хоть волком вой. Там, за этими окнами, кто-то жил своей жизнью, кто-то кого-то ждал, любил, верил и строил планы на будущее, и только он, никому не нужен, сидит один. Сплюнув и встяхнув начавшими отрастать волосами, он отогнал подальше всю свою грусть-тоску. Прошло еще несколько минут, и Толстый, услышал шаги нескольких человек. Он насторожился, и не зря, так как к нему подошли три парня, и один из них, чиркнув зажигалкой перед его лицом, сказал:
— Гля, пацанчики-жиганчики, так ведь это сам Федька с Богатяновки.
Толстый их тоже узнал, и понял, что попал конкретно. Эти три великовозрастных ублюдка, отмазанные папашками от армии, и до сих пор играющие в 90-е годы, его не забыли. Старшим среди них был Костас, а двое других: Барабан и Дуст. С ними он столкнулся в последний раз, когда его проводы в армию отмечали, и на пару с Зямой, они им тогда славно наваляли. Папаша Костаса его тогда на нары упечь хотел, и не хило проплатился полицаям за эту тему, но военком-мужик, не сдал бойца, и вне очереди отправил его с партией на Москву.
Толстый их тоже узнал, и понял, что попал конкретно. Эти три великовозрастных ублюдка, отмазанные папашками от армии, и до сих пор играющие в 90-е годы, его не забыли. Старшим среди них был Костас, а двое других: Барабан и Дуст. С ними он столкнулся в последний раз, когда его проводы в армию отмечали, и на пару с Зямой, они им тогда славно наваляли. Папаша Костаса его тогда на нары упечь хотел, и не хило проплатился полицаям за эту тему, но военком-мужик, не сдал бойца, и вне очереди отправил его с партией на Москву.
— Ну, че, падла, слыхали мы, что тебе лапу оторвало на войне? — продолжил Костас. — А это ничего, мы тебе сейчас добавим по полной, и второй лишишься, курва. Правильно я грю, пацанчики-жиганчики? — обернулся он к своим "шестеркам".
Те, только захохотали, а Толстый, поняв, что как бы там ни было, его сейчас будут жестоко избивать, а на помощь никто не придет, хоть кричи, хоть нет, резко взмахнул палкой и ударил Костаса в полную силу промеж глаз. Тот по-бабьи завопил и, зажав перебитый нос ладонями, отскочил в сторону. Пока отвлеченные истошным и пронзительным криком Костаса, Барабан и Дуст тупо пялились на своего вожака, Толстый перенес вес тела на левую ногу и успел нанести еще один удар. На этот раз, под раздачу попал Барабан, и палка сильно, с оттяжкой, прошлась по его голове. Однако не рассчитал Толстый, сильно подался вперед, потерял равновесие, и Дуст, видимо по инерции, а не от хороших бойцовых навыков, просто толкнул его вперед и, запнувшись через лавочку, Федор покатился по земле. Он попытался приподняться, да куда там, протез скособочился, а на одной ноге много не навоюешь. Попытался встать на колени, чтобы хоть так, но иметь равновесие, но его враги уже оклемались, и от сильного удара ногой в бок, он опять полетел на землю.
Мимо его головы, возле самого виска, просвистел тяжелый ботинок, и у Толстого, мелькнула одна короткая мысль: — "Вот и все, теперь точно конец". Так бы он, наверное, и сгинул в этом дворе — забили бы его насмерть, но в тишине, нарушаемой лишь сопением тройки уродов и глухими звуками ударов, раздался знакомый ему голос Зямы:
— Держись, братан!
Действительно, Толстому не померещилось, и это оказался Зяма, который влетел во двор в паре еще с одним парнем. Действуя умело, четко и слаженно, они быстро раскидали Костаса и его "шестерок" несколькими ударами, согнали в кучу, и теперь, пострадавшей стороной стали они. Как их учили уму-разуму, Толстый не видел — искал в темноте свой протез, а когда нашел, и на ощупь все же приспособил к ноге, дело уже было сделано. К нему подскочил с одной стороны Зяма, а с другой парень, помогавший ему и, подхватив его под руки, через проходные дворы куда-то поволокли.
Двигались они минут десять, выскочили на Ворошиловский проспект, тут же взяли такси, и Зяма, скомандовал водителю:
— Шеф, на "Динамо".
К стадиону "Динамо" подъехали быстро. Зяма взмахнул пропуском, они заехали во внутренний двор, и вновь подхватив Толстого под руки, парни потянули его куда-то внутрь. Пройдя несколькими коридорами, зашли в обширный спортзал, судя по всему по рукопашному бою, и Федора, усадили на стоящий в углу диван. Парень, имя которого Толстый так и не узнал, куда-то сразу же ушел, а Зяма, присев рядом с другом, сказал:
— Повезло тебе, братка. Мы с Темой, — он кивнул в сторону выхода, — там случайно оказались. Эти черти повадились местных на гоп-стоп брать, развлекались так, а мне бабули со двора, пару дней назад пожаловались. Вот и решили зайти, пообщаться с уродами. Идем, а навстречу сосед, говорит, что меня какой-то парень военный ищет. Я про тебя сразу и подумал. Заходим во двор, а там Костас с упырками своими, кого-то метелит. Ну, думаю, не иначе как Толстого.
— Все точно, — сказал Толстый. — Я тебя искал, а тут эти, за старое хотели посчитаться. Твари! Выручил ты меня, кореш, не в первый раз уже.
— Ладно, сочтемся, Земля, она ведь круглая. — Зяма похлопал его по плечу. — Сейчас врач придет, осмотрит тебя, а потом поговорим.
Через час, когда появился немногословный врач и, сделав Толстому несколько перевязок, ушел, они вдвоем уселись за стол в тренерской комнате, и под кофе с бутербродами, разговор продолжился.
— Ну, рассказывай, как оно, там, на войне? — Зяма внимательно посмотрел на Федора.
Толстый пожал плечами:
— Месиво…
— Понимаю, — кивнул Зяма. — Я и сам мечтал в армию, но ты ведь знаешь, медкомиссию не прошел, а потом, подумал, что, наверное, оно и к лучшему. Мне и здесь дело нашлось, — он прервался. — Так чего искал-то меня, кореш? Отлежался бы дома, я бы тебя все равно, навестил позже.
— Тут дело такое… — замялся Толстый.
— Да, не жмись, говори уже. Мы с тобой с детства вместе, так что помогу, чем смогу. Операция нужна, помощь, деньги? Я теперь приподнялся, квартиру на Ленина снимаю, некоторые вопросы могу порешать.
— Нет, тут тема иная. Ты ведь с Кудрявцевым — командором "акинаков", раньше был знаком?
— А что? — сразу насторожился Зяма.
— Есть кое-что, что будет ему интересно. Оттуда, — он мотнул головой, — с фронта.
Зяма приложил палец к губам, мол, помолчи пока. Встав, он вытянул из-под диванчика черный прибор с непонятными закорючками по всему корпусу, нажал кнопку, и сказал:
— Глушилка, мардунская. Здесь вроде чисто, проверяем все постоянно, но на всякий случай.
— Серьезно все у вас, по взрослому, — удивился Толстый.
— А то, — усмехнулся Зяма, присаживаясь обратно на стул. — Что там, ты говоришь, с фронта привез?
Толстый вынул из кармана флэшку и положил перед Зямой.
— Вот, это очень интересно "акинакам" будет. Сможешь передать, чтоб адресата достигло?
— А это действительно важно?
— Очень.
Зяма хлопнул ладонью по краешку стола, и весело сказал:
— А-а-а, сделаем все как надо, братка. Пока, — он пододвинул флэшку обратно к Толстому, — пусть она у тебя полежит.
Толстый убрал носитель информации обратно в нагрудный карман потрепанного кителя, а Зяма достал из холодильника четыре бутылки пива, и то, что часто снилось Толстому во сне во время службы, большую вязанку настоящей жирной донской селедки — шамайки.
— Отметим твое возвращение домой, братка, — сказал Зяма, ставя все добытое в холодильнике на стол. — Сколько же мы с тобой не виделись?
— Почти год.
— Точно, — подтвердил Зяма.
Почти в полной тишине, они распили по первой бутылке, и Толстый, спросил:
— Слышь, дружбан. Ты говорил, что приподнялся, как, если не секрет.
— Да, секрета нет никакого. Ты ведь помнишь, что я в скины подался?
— Ну, то еще при мне было.
— Сколотил свою команду, пару акций провели, а потом полицаи на хвост сели крепко. Думал, что все, или зона, или в бега. А тут на меня, знаешь, кто вышел?
— Кто?
— ВКР, — со значением произнес Зяма.
— А что это?
— Вольная казачья республика, лет шесть назад возникли, в 2009-м, кажется. Им Кудрявцев мои координаты скинул, попросил присмотреть.
— А причем здесь скины и казаки, ты ведь с ними никогда не контачил?
Зяма щелкнул пальцами правой руки и, наклонившись поближе к Федору, почти прошептал:
— Толстый, там такой клубок, что сам черт ногу сломит. Там тебе и казаки из ВКР, и "акинаки", и немцы непонятные, и вояки, и даже, авторитеты криминальные. Там общего, только одно — черных нет, а для нас, это основное, — он приподнялся, сделал хороший глоток пива, и продолжил: — Теперь, мы с фашизмом и прочим нацизмом завязали. Организовали военно-патриотический клуб "Воин Тихого Дона", готовим молодежь, наркоманье гоняем, и даже, блин, полиции помогаем. Вот это, — он обвел вдоль стен рукой, — все, нашему клубу принадлежит, ну, половина спорткомплекса, а я, замначальника клуба.
— Неплохо, — одобрительно заметил Толстый, всегда с подозрением относившейся к увлечения Зямы, фашистскими идеями. Хоть и не читал никогда ни одной листовки, что друг притаскивал, но то, что фашизм есть зло, он усвоил с раннего детства. То ли дело — патриотизм, борьба за свой народ, звучит гораздо лучше. Толстый спросил: — А в городе как, перемены какие?
— По разному. С одной стороны, заводы вновь открываются из-за этих Врат, сбыт растет, мест рабочих больше, а с другой, людям платить еще меньше стали. А если кто-то возмущается, то пинком под зад всю рабочую смену, а на их место гастарбайтеров из Узбекистана или Китая — эти не никогда возмущаются. "Ростсельмаш" приподнялся сильно, "Роствертол", "Ростпродмаш", "Алмаз", "Донтабак", "Горизонт", да все в гору пошли, а особенно, кто связан с техникой и жратвой. Опять же военных в городе много — реанимируют систему военных учебных курсов и народ набирают. Однако служить сейчас не в моде, да и за ушастых свое здоровье гробить, а то и жизнь, кайфа нет. В общем, все как всегда.
Толстый продолжил спрашивать:
— Так значит, с фашизмом ты покончил?