Принесла ему баба и масла. Сварил солдат кашу.
– Ну, старуха, – говорит, – давай теперь хлеба да соли да берись за ложку: станем кашицу есть.
Похлебали вдвоем кашу, старуха и спрашивает:
– А что же, служивый, когда топор будем есть?
Солдат ткнул в топор вилкою и говорит:
– Еще не доварился, сама завтра довари!
Гуси
Жил старичок со старушкой. Были у них дочка да сынок маленький. Собрались старики в город и приказывают дочке:
– Мы пойдем, дочка, в город, принесем тебе булочку, купим платочек; а ты будь умна, братца береги, со двора не ходи.
Ушли старики; девочка посадила братца на травку под окном, а сама побежала на улицу и заигралась. Налетели гуси, подхватили мальчика и унесли на крылышках.
Прибежала девочка, глядь – нет братца! Кинулась туда-сюда – нету! Кликала девочка, кликала братца – не откликается. Выбежала в чистое поле – вдали метнулось гусиное стадо и пропало за темным лесом. «Верно, гуси унесли братца!» – подумала девочка и пустилась гусей догонять.
Бежала девочка, бежала, видит – стоит печка.
– Печка, печка, скажи, куда гуси полетели?
– Съешь моего ржаного пирожка – скажу.
А девочка говорит:
– У моего батюшки и пшеничные не едятся!
И побежала дальше.
Бежит девочка дальше и видит – стоит яблоня.
– Яблоня, яблоня! Куда гуси полетели?
– Съешь моего лесного яблочка – тогда скажу.
– У моего батюшки и садовые не едятся! – сказала девочка и побежала дальше.
Бежит девочка и видит: льется молочная речка – кисельные берега.
– Молочная речка – кисельные берега! Скажи, куда гуси полетели?
– Съешь моего простого киселика с молочком – тогда скажу.
– У моего батюшки и сливочки не едятся!
И побежала девочка дальше.
Долго бы пришлось бегать девочке, да попался ей навстречу еж. Хотела девочка ежа толкнуть, да побоялась наколоться и спрашивает:
– Ежик, ежик, куда гуси полетели?
Ежик и показал дорогу девочке. Побежала девочка по дороге и видит – стоит избушка на курьих ножках, стоит поворачивается. В избушке сидит баба-яга, костяная нога, морда глиняная, сидит и братец на лавочке у окошка, золотыми яблочками играет. Подкралась девочка к окну, схватила братца и побежала домой. А баба-яга кликнула гусей и послала их за девочкой в погоню.
Бежит девочка, а гуси совсем ее нагоняют. Куда деваться? Прибежала девочка к молочной речке с кисельными берегами:
– Реченька, голубушка, укрой меня!
– Съешь моего простого киселика с молочком.
Похлебала девочка киселика с молочком. Тогда речка спрятала девочку под крутой бережок, а гуси мимо и пролетели.
Выбежала девочка из-под бережка и побежала дальше, а гуси ее увидали и опять пустились в погоню. Что делать девочке? Прибежала она к яблоньке:
– Яблонька, голубушка, спрячь меня!
– Съешь моего лесного яблочка, тогда спрячу.
Нечего девочке делать – съела она лесного яблочка. Яблонька закрыла девочку ветками; гуси и пролетели мимо.
Вышла девочка из-под яблони и пустилась бежать домой. Бежит, а гуси опять ее увидали – и ну за ней! Совсем налетают, крыльями над головой машут. Чуть-чуть добежала девочка до печки:
– Печечка, матушка, спрячь меня!
– Съешь моего ржаного пирожка, тогда спрячу.
Поскорей съела девочка ржаного пирожка и залезла в печь. Гуси пролетели мимо.
Вылезла девочка из печки и пустилась домой во весь дух. Гуси опять девочку увидали и опять погнались за нею. Вот-вот налетают, крыльями по лицу бьют, того и гляди, братца из рук вырвут, да изба-то была уже недалеко. Вбежала девочка в избу, проворно двери захлопнула и окошки закрыла. Покружились гуси над избой, покричали, да так ни с чем и полетели к бабе-яге.
Пришли домой старичок и старушка, видят – мальчик дома, жив и здоров. Подарили девочке булочку и платочек.
Не плюй в колодец – пригодится воды напиться
IЖили себе дед да баба. У деда была дочь, и у бабы дочь. Баба была злая-презлая, и дочь у нее такая же. Дед был человек смирный, и дочь его Машенька тоже девочка смирная, работящая, красавица.
Невзлюбила мачеха Машеньку и пристала к деду:
– Не хочу с Машкой жить! Вези ее в лес, в землянку; пусть там прядет – больше напрядет.
Совсем заела мужика злая баба. Нечего тому делать: запряг он телегу, посадил Машу и повез в лес. Ехали, ехали и нашли они в лесу землянку. Жаль старику дочери, да делать нечего! Дал он ей огниво, кремешок, трут и мешочек круп и говорит:
– Огонек, Маша, не переводи, кашку вари, избушку припри, а сама сиди да пряди; завтра я приеду тебя проведать.
Попрощался старик с дочерью и поехал домой.
Осталась Маша одна, весь день пряла; а как пришла ночь, затопила печурку и заварила кашу. Только что каша закипать стала, как вылезла из-под полу мышка и говорит:
– Дай мне, красная девица, ложечку кашки.
Машенька досыта мышку накормила, а мышка поблагодарила ее и спряталась.
Поужинала Маша и села опять прясть. Вдруг, в самую полночь, вломился медведь в избу и говорит Маше:
– А ну-ка, девушка, туши огонь, давай в жмурки играть! Вот тебе серебряный колокольчик: бегай да звони, а я буду тебя ловить.
Испугалась Маша, не знает, что ей делать; а мышка вылезла из-под полу, вбежала девушке на плечо да в ухо и шепчет:
– Не бойся, Маша, туши огонь, полезай сама под печь, а колокольчик мне отдай.
Машенька так и сделала.
Стал медведь в жмурки играть: никак мышки поймать не может; а та бегает да колокольчиком звонит. Ловил медведь, ловил – разозлился, заревел и стал поленьями во все углы швырять: перебил все горшки и миски, а в мышку не попал. Пристал наконец медведь и говорит:
– Мастерица ты, девушка, в жмурки играть! – и ушел.
IIПоутру баба сама посылает деда в лес:
– Поезжай, посмотри, много ли твоя Машутка напряла.
Уехал старик; а баба села у окна и дожидается, что вот-де приедет дед и Машуткины косточки в мешке привезет.
Сидит баба час, другой, слышит – что-то по дороге из лесу тарахтит, а шавка из-под лавки:
– Тяф-тяф-тяф! Со стариком дочка едет, стадо коней гонит, воз добра везет.
Крикнула баба на собачку:
– Врешь ты, шавка! Это в кузове Машуткины косточки гремят!
Но заскрипели ворота, кони на двор вбежали, а Маша с отцом сидят на возу – полон воз добра! Почернела тут баба от злости и говорит:
– Эка невидаль какая! Вези мою дочку в лес. Моя Наташка не твоей Машке чета – два стада коней пригонит, два воза серебра привезет.
На другой день отвез дед бабину дочь в землянку и снарядил ее всем, как и свою. Наташа развела огонь и заварила кашу. Мышка выглянула из-под полу и просит:
– Красна девица, дай мне ложечку кашки.
А Наташка как крикнет:
– Ишь ты, гадина какая! Еще каши захотела! – и швырнула в мышку поленом.
Мышка убежала, а Наташа села, всю кашу сама приела и легла спать.
В самую полночь вломился медведь в избу:
– А ну-ка, девушка, давай в жмурки играть! Вот тебе колокольчик: бегай да звони, а я буду тебя ловить!
Взяла Наташа колокольчик и стала бегать. Да куда! – колени трясутся, рука дрожит, колокольчик без толку звонит; а мышка из-под полу отзывается:
– Злой Наташке избитой быть!
Наутро баба посылает старика в лес.
– Поезжай, – говорит, – гони коней, вези серебро.
Уехал старик, а баба села у ворот и дожидается. Вот затарахтело по дороге из лесу, а собака из-под ворот:
– Тяф-тяф-тяф! Хозяйкина дочка едет, охает да кричит; а пустой воз тарахтит.
Швырнула баба в собачку поленом:
– Врешь ты, шавка, это серебро в сундуках звенит!
Подъехал старик с Наташкой, и насилу-то ее с пустого воза сняли. Завыла тут злая мачеха, да делать нечего. А Машенька скоро потом за хорошего молодца замуж вышла.
Братец Иванушка и сестрица Аленушка
IИдут двое сирот, братец Иванушка с сестрицей Аленушкой, в дальний путь по открытому полю; а жар-то, жар их донимает. Захотелось Иванушке пить.
– Сестрица Аленушка, я пить хочу.
– Подожди, братец, до колодца дойдем.
Идут -
– Сестрица Аленушка! Хлебну я из копытца.
– Не пей, братец, жеребеночком станешь.
Вздохнул Иванушка, и опять пошли.
Идут -
– Сестрица Аленушка! Хлебну я из копытца.
– Не пей, братец, теленочком скинешься.
И пошли они дальше. Идут -
Не спросился уже у Аленушки братец: поотстал немного, схватил копытце и выпил до дна.
IIОглянулась Аленушка, зовет братца; а вместо Иванушки бежит к ней беленький барашек. Догадалась Аленушка, что это за белый барашек, и горько заплакала. Но делать нечего, пошли дальше Аленушка с барашком.
Оглянулась Аленушка, зовет братца; а вместо Иванушки бежит к ней беленький барашек. Догадалась Аленушка, что это за белый барашек, и горько заплакала. Но делать нечего, пошли дальше Аленушка с барашком.
Идут они, а навстречу им едет барин:
– Продай барашка, красная девица!
Аленушка отвечает:
– Нет, барин, этот барашек не продажный; это не настоящий барашек, а мой братец родимый.
Барин взял их обоих и повез к себе; потом на Аленушке женился, а барашка берег и холил. Жили они очень счастливо. Добрые, на них глядя, радовались, а злые – завидовали. Больше всех завидовала соседка, старая ведьма: думала она, что барин женится на ее дочери, да не по ее вышло.
Вот задумала ведьма Аленушку извести и стала ее подстерегать. Пошла раз Аленушка гулять; а ведьма схватила ее, навязала ей тяжелый камень на шею и бросила в реку. Дочку же свою обернула Аленушкой и послала в барские хоромы. Никто ее и не распознал: сам барин обманулся. Один барашек все знал: не ест, не пьет, ходит по берегу да жалобно кричит.
IIIУслышала новая барыня, как кричит барашек, и говорит барину:
– Вели барашка зарезать.
Удивился барин: «Как это, жена так любила барашка, а то вдруг велит его резать!» Однако согласился. И велела ведьмина дочь наточить ножи, разложить костры и нагреть котлы. Проведал барашек, что ему не долго жить: лег на бережку у реки и причитывает:
Барин был неподалеку; услыхал, как Аленушка с братцем переговариваются, и стал своих людей звать:
Собрались люди, закинули невод и вытащили Аленушку. Отрезали камень, окунули ее в чистую воду и обтерли полотенцем. Ожила Аленушка и стала еще краше прежнего. Бросилась она барашка обнимать, а барашек стал уже Иванушкой. Зажили они тогда втроем лучше прежнего; а ведьмину дочь слуги метлами со двора прогнали.
Сивка-бурка
1Было у старика трое сыновей: двое умных, а третий – Иванушка-дурачок: день и ночь дурачок на печи валяется.
Посеял старик пшеницу, и выросла пшеница богатая, да повадился ту пшеницу кто-то по ночам толочь и травить. Вот старик и говорит детям:
– Милые мои дети, стерегите пшеницу каждую ночь, поочередно: поймайте мне вора!
Приходит первая ночь. Отправился старший сын пшеницу стеречь, да захотелось ему спать; забрался он на сеновал и проспал до утра. Приходит утром домой и говорит:
– Всю ночь-де не спал, иззяб, а вора не видал.
На вторую ночь пошел средний сын и также всю ночку проспал на сеновале.
На третью ночь приходит черед дураку идти. Взял он аркан и пошел. Пришел на межу и сел на камень: сидит, не спит, вора дожидается.
В самую полночь прискакал в пшеницу разношерстный конь: одна шерстинка золотая, другая – серебряная; бежит – земля дрожит, из ноздрей дым столбом валит, из очей пламя пышет. И стал тот конь пшеницу есть: не столько ест, сколько топчет.
Подкрался дурак на четвереньках к коню и разом накинул ему на шею аркан. Рванулся конь изо всех сил, не тут-то было! Дурак уперся, аркан шею давит. И стал тут конь дурака молить:
– Отпусти ты меня, Иванушка, а я тебе великую сослужу службу.
– Хорошо, – отвечает Иванушка-дурачок, – да как я тебя потом найду?
– Выйди за околицу, – говорит конь, – свистни три раза и крикни: «Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!» – я тут и буду.
Отпустил коня Иванушка-дурачок и взял с него слово – пшеницы больше не есть и не топтать.
Пришел Иванушка домой.
– Ну что, дурак, видел? – спрашивают братья.
– Поймал я, – говорит Иванушка, – разношерстного коня; пообещался он больше не ходить в пшеницу – вот я его и отпустил.
Посмеялись вволю братья над дураком; но только уж с этой ночи никто пшеницы не трогал.
2Скоро после этого стали по деревням и городам бирючи[30] от царя ходить, клич кликать:
– Собирайтесь-де, бояре и дворяне, купцы и мещане и простые крестьяне, все к царю на праздник, на три дня; берите с собой лучших коней, и кто на своем коне до царевнина терема доскочит и с царевниной руки перстень снимет, за того царь царевну замуж отдаст.
Стали собираться на праздник и Иванушкины братья: не то чтобы уж самим скакать, а хоть на других посмотреть. Просится и Иванушка с ними.
– Куда тебе, дурак, – говорят братья, – людей, что ли, хочешь пугать? Сиди себе на печи да золу пересыпай.
Уехали братья, а Иванушка-дурачок взял у невесток лукошко и пошел грибы брать. Вышел Иванушка в поле, лукошко бросил, свистнул три раза и крикнул:
– Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит, земля дрожит, из очей пламя, из ноздрей дым столбом валит; прибежал – и стал перед Иванушкой как вкопанный.
– Ну, – говорит конь, – влезай мне, Иванушка, в правое ухо, а в левое вылезай.
Влез Иванушка коню в правое ухо, а в левое вылез – и стал молодцом, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать.
Сел тогда Иванушка на коня и поскакал на праздник к царю. Прискакал на площадь перед дворцом, видит – народу видимо-невидимо; а в высоком терему, у окна, царевна сидит: на руке перстень – цены нет; собой – красавица из красавиц. Никто до нее скакать и не думает: никому нет охоты наверняка шею ломать. Ударил тут Иванушка своего коня по крутым бедрам. Осерчал конь, прыгнул – только на три венца до царевнина окна не допрыгнул. Удивился народ, а Иванушка повернул коня и поскакал назад; братья его не скоро посторонились, так он их шелковой плеткой хлестнул. Кричит народ: «Держи! Держи его!» – а Иванушкин уж и след простыл.
Выехал Иван из города, слез с коня, влез к нему в левое ухо, в правое вылез и стал опять прежним Иванушкой-дурачком. Отпустил Иванушка коня, набрал лукошко мухоморов и принес домой.
– Вот вам, хозяюшки, грибков! – говорит.
Рассердились тут невестки на Ивана:
– Что ты, дурак, за грибы принес? Разве тебе одному их есть!
Усмехнулся Иван и опять залег на печь.
Пришли братья домой и рассказывают отцу, как они в городе были и что видели; а Иванушка лежит на печи да посмеивается.
3На другой день старшие братья опять на праздник поехали, а Иванушка взял лукошко и пошел за грибами. Вышел в поле, свистнул, гаркнул:
– Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!
Прибежал конь и стал перед Иванушкой как вкопанный. Перерядился опять Иван и поскакал на площадь. Видит – на площади народу еще больше прежнего; все на царевну любуются, а прыгать никто и не думает: кому охота шею ломать? Ударил тут Иванушка своего коня по крутым бедрам. Осерчал конь, прыгнул – и только на два венца до царевнина окна не достал. Поворотил Иванушка коня, хлестнул братьев, чтоб посторонились, и ускакал.
Приходят братья домой, а Иванушка уж на печи лежит, слушает, что братья рассказывают, и посмеивается.
На третий день опять братья поехали на праздник; прискакал и Иванушка. Стегнул он своего коня плеткой. Осерчал конь пуще прежнего: прыгнул – и достал до окна. Иванушка поцеловал царевну в сахарные уста, схватил с ее пальца дорогой перстень, повернул коня и ускакал, не позабывши братьев плеткой огреть. Тут уж и царь, и царевна стали кричать: «Держи, держи его!» А Иванушкин и след простыл.
Пришел Иванушка домой: одна рука тряпкой обмотана.
– Что это у тебя такое? – спрашивают Ивана невестки.
– Да вот, – говорит, – искавши грибов, сучком накололся. – И полез Иван на печь.
Пришли братья, стали рассказывать, что и как было; а Иванушке на печи захотелось на перстенек посмотреть; как приподнял он тряпку, избу всю так и осияло.
– Перестань, дурак, с огнем баловать! – крикнули на него братья. – Еще избу сожжешь. Пора тебя, дурака, совсем из дому прогнать!
Дня через три идет от царя клич, чтобы весь народ, сколько ни есть в его царстве, собрался к нему на пир и чтобы никто не смел дома оставаться; а кто царским пиром побрезгует, тому голову с плеч.
Нечего тут делать: пошел на пир сам старик со своей семьей. Пришли, за столы дубовые посадилися; пьют и едят, речи гуторят. В конце пира стала царевна медом из своих рук гостей обносить. Обошла всех, подходит к Иванушке последнему; а на дураке-то платьишко худое, весь в саже, волосы дыбом, одна рука грязной тряпкой завязана… Просто страсть!
– Зачем это у тебя, молодец, рука обвязана? – спрашивает царевна. – Развяжи-ка!
Развязал Иванушка руку, а на пальце царевнин перстень – так всех и осиял. Взяла тогда царевна дурака за руку, подвела к отцу и говорит: