Смыв вместе с грязью все невзгоды, Хани забралась в постель. Сума с птенцом осталась лежать в углу. Пернатый уродец продолжал буквально на глазах все гуще обрастать новым опереньем, которое так же стремительно меняло цвет. Теперь из грязно-бурого, перья стали ярко-рыжими, блестящими и холеными. Однако же кроме этого, птица не подавала никаких иных признаков жизни. Хани, как ни старалась, не могла понять диковинного превращения, но животное было живо, а потому, проносив его год за спиной, девушка не собиралась бросать своего выкормыша.
Под шкурами Хани быстро согрелась и почти тот час провалилась в сон.
Ей снилась вода. Много воды, такой ледяной, что даже сквозь сон девушка чувствовал, будто руки и ноги перестали повиноваться. В сине-зеленой глубине было темно, а странный поток утягивал Хани все дальше. Казалось, что вся она стала водой: стихия приняла ее безропотно, будто старые родители сына, что вернулся после долгих лет скитаний. И там, в соленой пучине, было спокойно и хорошо. Но все же Хани отчаянно рвалась вперед, туда, где через непроглядную толщу воды едва виднелся свет. И он угасал так же стремительно, как девушку утягивало на глубину.
Она попыталась рвануться. Руки и ноги задеревенели, отказывались повиноваться приказам. Хани вдруг увидела себя со стороны: распластанную, точно раздавленный жук. Разум отказывался повиноваться, но тело сдалось без боя.
Свет, на который она любовалась в предсмертной дремоте, загородила большая тень. Сделалось темно. Когда вокруг не осталось ничего, на чем остановить взгляд, девушка почувствовала страх. Глядя на тот прощальный клок света, смерть не казалась такой ж печальной, но оставшись один на один с темнотой, девушка всем телом чувствовала ужас. Она не хотела умирать.
Где-то рядом завертелся незримый советчик. А может то был только голос в ее голове, Хани не была в том уверена.
"Не сдавайся, пробуй", - шептал голос и девушка узнал в нем самое себя.
Будто в одночасье она стала той, кто тонул, и той, другой, которая предлагала сопротивляться водной стихии покуда станет сил.
"Не могу!" - кричала тонущая Хани, закрыла глаза и дернулась, чувствуя - за нею пришла агония. Несколько последних ударов сердца, пока тело еще будет реагировать на бесполезные толчки в груди, а потом придет мир и покой.
Тень в воде приобрела контуры громадной рыбины. И она несла прямо на нее, точно нашла себе самое подходящее лакомство. В голове девушки родилась мысль, что умереть в рыбьем брюхе - это совсем не то, что смешаться с морем, стать частью его, может быть даже русалкой или сиреной на службе Велаша.
"Плыви на нее! Сейчас! Без промедления!", - требовала призрачная Хани.
Девушка мешкала, но, - странное дело! - в теле словно проснулась неведомая сила. Сперва зашевелились пальцы на руках, после ноги сами дали первый толчок, который направил тело Хани вперед. Голова кружилась, мысли путались. Девушка поняла, что сейчас как никогда близко стоит у черты, за которой будет только смерть.
"Поспеши, если хочешь жить!" - подначивал голос.
Руки потянулась вперед, отчаянно зачерпнули моря. Рыба неслась прямо на нее. Немного - и Хани уже без труда смогла разглядеть длинную череду зубов, толстую кожу на огромной пасти. Девушка зажмурилась...
Из сна ее вырвал стук открывшейся двери. Девушка сонно осмотрелась по сторонам, не сразу понимая, продолжает ли спать, или уже вынырнула в реальный мир.
Напротив сидела Ванда. Странно, что пришла сама, подумала Хани, прежде чем сообразила кое-как подняться и поклониться, как подобает, отдавая дань уважения старости и мудрости. Ванда не спешила останавливать ее.
- Я растревожила твой сон, - сказал старая фергайра. Казалось, она говорит сама с собою - едва слышно бормочет что-то себе под нос. - Мне сдается, тебе снилось нехорошее?
Хани сглотнула густой ком слюны, что собрался на языке. Рассказывать фергайре про сон отчаянно не хотелось. Мало ли как истолкует почтенная старая ее видения? Может сочтет их кознями проснувшейся темной отметины. Началом того, что северяне издревле называли "черной одержимостью".
- Я устала с дороги, фергайра Ванда, - Хани не могла поверить, что врет своей новой сестре, но слова шли так ладно, будто иной правды и быть не могло. - После той битвы постоянно вижу мертвецов.
- А их духи? - Старая прищурила подслеповатые глаза. - Они как и прежде говорят с тобою?
Тут девушка не стала отпираться и сказала как есть. И про Рока, что говорил с ней перед самой битвой, и про голос шамаи. Не стала таить и то, отчего привезла Талаха в Сьёрг. Когда закончила говорить, Ванда теребила палку узловатыми пальцами которые теперь казались Хани еще больше высохшими: ни дать, ни взять истончившаяся кожа на кости.
- Ты должна знать, - наконец, молвила фергайра. - Колдуньи белого шпиля оставляют за тобою право провести славного шамаи. Тело его подготовили к погребению служители Скальда. Там, в храме, оно дожидается тебя и твоих прощальных молитв над ним.
Хани не могла поверить своим ушам. Как могло статься, что время сделало такой стремительный прыжок? Вот только же она легла, опустила голову на подушку и забылась беспокойным, но коротким сном, а теперь фергайра говорит, что шамаи уж подготовлен к погребению?
Очевидно, недоумение девушки отразилось на ее лице, потому что фергайра покачала головой, отчего ее седые волосы разошлись в стороны, обнажая в залысинах морщинистый череп. Интересно, сколько же ей все-таки лет, подумала Хани, пока та собиралась с ответом. Хани все больше склонялась к мысли, что старее Ванды во всем Артуме остался разве что многовековой дровень в сердце Сьёрга.
- Пока ты спала, солнце ушло за горизонт. Ночь за окнами. Самое время дать шамаи новый мир, чтоб стал он защитником столицы нашего Артума. Одевайся, девочка, да поспеши. Завтра сестры Белого шпиля станут держать совет. И тебе надобно быть с нами, как и подобает.
Хани кивнула.
Ванда тяжело поднялась. Девушка не решилась предложить ей свое плечо или луку, чтоб старая фергайра нашла в ней опору. Отчего-то ясной была уверенность - не примет Ванда помощи, еще и обозлиться, что немощь ее все сильнее одолевает тело. Потому что в глазах, что давно утратили цвет и молодость, словно девица в темнице, металась неуемная жажда жизни.
И все же, когда старая женщина остановилась в дверях, зайдясь громким кашлем, Хани решилась а один единственный вопрос, который не давал ей покоя уже много дней. И Ванда знала на него ответ, в том девушка не сомневалась. Но вот решится ли произнести его вслух? Сказать порченной светлой колдунье, фергайре лишь на словах, а не на деле - в том уверенности не было.
- Фергайра Ванда, - Хани старалась говорить уверено, но голос то и дело срывался, потому ей пришлось остановиться, сделать вдох полной грудью, и начать снова. - Фергайра Ванда, почему мои сестры из белого шпиля не пришли на помощь, там, на берегу Острого моря? Вы же глядели в Зеркало, не могли не видеть, какая орда неслась на воинов? И отчего же тогда колдуньи Севера поскупились на чародейство, не пришли на помощь своему народу?
Ванда обернулась. Теперь она обеими руками держалась за палку, с остервенением вдавливала пальцы в мертвое дерево, покрытое письменами. Казалось, отбери у фергайры эту опору - и та рухнет, точно сухой колос, лихо скошенный серпом крестьянина.
На лице ее читалась внутренняя борьба, будто фергайра и хотела открыть правду, и что-то удерживало ее от откровения. После недолгого внутреннего противостояния, Ванда "закрылась": Хани видела, как дернулись перемеженные морщинами губы, точно над ними была печать молчания.
- То не твоего ума дело, - ответила холодно, в одночасье став той Вандой, от одного вида которой Хани хотелось бежать куда глаза глядят.
И вышла, еще раз предупредив, что времени мало и следует поторопиться, потому что если дух шамаи и может обождать, тело его вот-вот поддастся первым отметинам тлена. Несмотря на все бальзам и масла, которыми умастили северного воителя, ничто не могло надолго остановить разложение.
Хани собиралась. Надевая платье и подпоясываясь, она в который раз вернулась мыслями ко сну. В середке появилась обида на Ванду - и почему та пришла так не вовремя? Девушка снова и снова выуживала из стремительно тающего марева остатки сна, собирала его по лоскуткам, точно покрывало. То был не сон, а воспоминание. Хани помнила, как ее смыло за борт драккара, когда на них напали герги. Помнила, как вода затягивала ее. Пришли из забытого прошлого и глаза Раша - темные, полные таинственных всполохов. Он пытался спасти ее, но сдался. Образ чужестранца стал расплывчатым, вскоре и вовсе исчез, точно морская стихия навеки стерла его лик. Что было после - Хани вспомнила лишь теперь, когда потерянный клок памяти вернулся к своей хозяйке. Если бы не тот голос, думала девушка, занявшись плетением кос, я бы, вернее всего, несла теперь службу в подводном царстве Велаша.
Косы сегодня никак не желали заплетаться, волосы путались меж пальцами, заворачивались клубками, и ей приходилось вырывать спутанные колтуны, чтобы хоть как-то справиться с прической. Наконец, когда с приготовлениями было покончено, девушка покинула комнату.
Пока она спускалась вниз, следуя за ступенями змеистой винтовой лестницы, на душе становилось все тяжелее. Ведь совсем недавно, она шла здесь вместе с Талахом, поясняла ему про соляные лампы. Огни странных светильников продолжали мерцать, а шамаи нынче ляжет глубоко в могильнике, под храмом Скальда.
Так и не встретив никого по пути, Хани покинула Белый шпиль. Глотнув еще холодного, но уже полного ароматами весны воздуха, почувствовала, что оживает. Будто кто погладил по голове ласковой дланью. Шла пешком, отчего-то вспоминая день своего странного посвящения и после - праздничную ночь, которую провела за молитвами Скальду, прося его о милости для всех воинов севера, а особенно - отвести всякое зло от любимого, хранить его от напастей и дать им после времени, чтоб соединится союзом. Может, слишком много она тогда просила и Снежный покарал ее? Хани отчаянно хотелось повернуть время вспять, очутиться вновь в той ночи, запретить Талаху говорить о долге и терпении.
Жаль, что лишь избранным чародеям, открывалось подобное могущество. Где такого найти - девушка не знала.
В храме Скальда густо пахло травами. Ее уже ждал служитель. Завидев фергайру, мужчина, поклонился и отдал дань уважению всеми нужными словами. Хани видела, что тот, как ни старался, не мог скрыть своего недоумения: отчего колдунья так молода? Но ему хватило разумения смолчать. Он открыл рот лишь однажды и то, лишь для того, чтобы попросить фергайру следовать за ним.
Они спустились вниз. Несколько раз каменные лестницы сворачивали. В конце концов, Хани стало казаться, что еще немного - и служитель приведет ее под самые огненные врата Гартисова царства. Наконец, ступени остались позади и жрец услужливо уступил ей дорогу.
Она очутилась в склепе, выложенном грубым камнем, с множеством ниш. Хани не видела, сколько их, потому что света двух факелов хватало лишь на то, чтоб осветить ту часть, в которой оказалась девушка. Было то сделано специально или нарочно, - чтоб фергайра не растревожила прах других воинов, что обрели покой под храмом Скальда, - она не знала. Глядела лишь на широкий цельно каменный алтарь впереди. На нем, завернутый в расшитые ритуальные ткани, лежал шамаи. Рядом покоился его топор.
Хани, как не старалась держать себя в руках, всхлипнула. Глаза поплыли, на губах стало солоно. Когда из темноты впереди выплыли фигуры других служителей, Хани даже не смогла разглядеть их лиц, утонувших в тени капюшонов: все как один стали безликими.
- Фергайра, час произнести последние молитвы и закончить ритуал, - напомнил служитель за ее спиной. - Шамаи пора обрести покой.
Хани согласно кивнула, утерла слезы, и произнесла первые слова. Постепенно, голос ее креп, речь стала тягучей, перерастая в певучий говор. Подхватили ли его служители - девушка не слышала. Перед нею остался только шамаи. Молитва сулила воину вечную славу, напоминала об обещаниях, что он давал, принимая в себя звериную личину.
- Поднимись мертвый дух, займи свое место средь защитников, - закончила Хани, и голос оборвался, точно голосистая птица, сбитая меткою стрелой.
Талах поднялся. Призрачное тело покинуло тело живое. Он стоял против Хани: прозрачный серый силуэт, завернутый в туман.
"Тут мы с тобой попрощаемся, файари", - произнес дух, но Хани видела, что губы его не дрогнули. Голос Талаха просто наполнил ее голову, в одночасье звучал отовсюду и ниоткуда.
"И ты не придешь ко мне?" - мысленно спросила девушка, любуясь лицом воина, стараясь запомнить каждую мелочь, чтоб навеки сберечь в памяти.
"В том нет нужды, файари. Тебе больше не нужны мои крылья, за твоею спиной скоро будут новые".
Когда жрецы закончили молитвы, Талах растаял. Хани даже показалось, что лицо мертвеца стало вовсе незнакомым, будто только что, пока она мысленно говорила с призраком, кто-то совершил коварный подлог. Раве это ее Талах лежит на каменной плите? Весь серый, грубый, с впалыми щеками и выпирающими из-под губ зубами.
- Пусть славный шамаи служит теперь Сьёргу, коли в том случится нужда, - закончил кто-то из служителей, там самым завершая ритуал.
Жрецы взяли мертвеца и понесли его в темноту, которая вскорости проглотила их. Там они положат тело в приготовленный саркофаг, запечатают молитвами, и дело будет кончено. Хани не стала дожидаться, пока служители вернуться, торопливо бросилась к ступеням. Мечтала лишь об одном - скорее вырваться наружу, глотнуть воздуха, морозного и чистого, до одури упиваться запахом жизни.
Глаза сами поглядели на юг, следом пришла шальная мысль - бежать. Что ее держит в столице? Снять одежды фергайры, расплести косы и навеки отказаться от магии в себе. Е станет колдовать, гляди ж, и жизнь наладится. Девушка понимала, что отделаться от светлой и темной отметин никому не под силу, не знала она такое избавления. Но можно не творить волшебство, тогда со временем знания покроются дымкой, уйдут в небытие выученные секреты. Может, тогда и духи перестанут беспокоить ее, забудут о той, которая не станет их слушать, не станет им отвечать.
Ее жеребица стояла стойлах позади башни Белого шпиля. Хани только раз была там, еще в год прошлого снега. Тогда одна из колдуний учила ее лечить раны, как класть стежки так, чтоб кожа не расползалась в стороны, и шрам становился тонким, точно нитка. Вместо человека была мертвая молодая кобылица, только что родившая мертвого же жеребенка. Хани помнила как несколько раз опорожнила желудок, прежде чем смогла справиться с собой и взяться за дело. Ну и наслушалась же она тогда бранных слов от фергайры. Невольно вспомнились недавно минувшие дни, и теперь Хани только троекратно поблагодарила бы мудрую старую женщину, что не отступилась, пока девчонка не усвоила урок.
Приехав в башню фергайр на этот раз, Хани от усталости не помнила, кто взял ее лошадь, но животное могло быть только в том стойле. Колдуньи севера жили обособленно, не держали никакого хозяйства, только малый клок земли на заднем дворе, где любовно растили травы для лечебных снадобий, настоек и бальзамов. Стойло, что стояло особняком, чуть в стороне у лестницы, что вела к самой башне, соорудили лошадей редких гостей. Тут же притулились несколько хозяйственных построек: для мелкой домашней птицы и коз. Всю остальную пищу фергайры получали как подношения или покупали на рынке.
Ничто не мешает забрать лошадь, торопливо думала Хани, со всех ног спеша обратно в башню. Она дала клятвы хранить верность своим сестрам, повиноваться их воле, но они не сказали ей, чего ради приняли ее в свой круг. Обманули, дав свои же обещания только для виду, зная - никуда порченной не деться, если не хочет быть изгнанной, а то и вовсе отвезенной к границе Пепельных пустошей. В Артум пришла весна, теперь можно без труда добраться до родной деревни. Тем более на такой-то лошади - домчит скорее ветра. А что если станут там искать? Девушка даже остановилась, изо всех сил стараясь припомнить, говорила ли кому-то откуда приехала. Да, говорила. В тот день, когда фергайры приняли ее в своей обители, они расспросили ее обо всем. Но станут ли преследовать беглянку - этого Хани не знала. Чуяла только, что всеми силами желает оказаться как можно дальше от Сьёрга, белого шпиля, чужестранцев и всего, что окружало ее в последнее время. Сильнее хотелось только обернуть время вспять и переиначить прошлое так, чтоб Талах был жив. Но, если последнему не дано свершиться, то исполнить второе - ей по силам.
Хани так торопилась, что прямо за поворотом не всем ходу налетела на женщину. Дородная тетка с корзиной, полной моркови и свеклы, уселась на мостовую и захлопала глазами, глядя перед собой. Хани, если б могла, навешала себе оплеух, за нерасторопность. Поспехом потянулась, подняла корзину.
- Я не видела... - сказала растеряно и умолкла.
Глаза горожанки стали круглыми, точно плошки. И в них плясал такой ужас, будто увидела она не фергайру, а самого Гартиса. Хани решила помалкивать и делать вид, что ничего не замечает. Наверняка женщина взялась винить себя в том, что толкнула колдунью Севера.
Но, стоило Хани потянуться за длиннохвостым клубнем свеклы, как горожанка завопила. Девушка впервые слышала, чтоб человеческое горло рождало такой оглушающий звук: высокий, протяжный и отчаянный. Ей даже показалось, что слух не выдержал и умер, лишь бы не слышать надрывного вопля северянки.
Женщина же, не переставая голосить, встала на четвереньки и уверенно пятилась назад. Ее рот напоминал Хани бездонную прорву - не закрыть ничем, не заткнуть.
- Черная колдунья воротилась! - Удалось расслышать среди нечленораздельного крика.