Рхелец мысленно потер ладони, довольный. Момент настал. Сейчас, пока признание застило разум простому люду, пока каждый пытается взять в толк как могло статься, что их обвели вокруг пальца, самое время засадить в малограмотные головы свои идеи, услужливо подкинуть свою волю.
- Мне горько, что именно я стал невольным вестником дурного известия, - негромко начал Шиалистан. - Если есть какая-то кара за мое вмешательство в старые устои - я смиренно приму ее.
Он понурил голову, в глубине души и боясь происходящего, и наслаждаясь им. Никогда прежде рхельцу не доводилось держать за хвост саму леди Интригу. Что скажет хитрая Каррита на его смелый, отчаянный шаг?
- Ты поступил так, как велело твое нутро, - сдержанно и холодно сказала Алигасея.
Шиалистан понял, для чего было это ее "твое нутро" - старуха словно бы говорила: "Я знаю тебя насквозь". Ну и что с того? Сейчас она стояла перед горожанами, и покров благочестия стал клеткой для ее рта.
- Слушайте меня, люди! - Регент заговорил громко, звучно, так, что толпа снова потянула вперед. Теперь некоторые в первых рядах уже стояли на ступенях и всячески сдерживали натиск сзади, будто путь вперед перегородил невидимый заслон. - Я отрекаюсь от Нинэвель. Ничто, даже моя безграничная любовь к вам, не в силах заставить меня быть пособником обмана и помогать прелюбодейке использовать мои благие намерения во зло. Боги свидетели мне - если б дано мне было раньше знать...
Шиалистан умолк, потер ладонь, давая себе передышку, чтобы подобрать нужные слова. Сейчас он мог лишиться всего, но и получить мог много больше того, что имел раньше.
И тут, к его удивлению, слово взяла Алигасея.
- Фарилисса совершила великий грех и будет за то наказана, как велят наши законы. Да, этот ничтожный человек разделил императорское ложе под покровом ночи, тайно, словно вор. Но Нимлис тогда еще был жив и Нинэвель может быть его дочерью. Слова пустой звук.
- Всякий в Иштаре знает, что Нимлис охладел к Фарилиссе почти сразу после брачного союза, - парировал Шиалистан. Он не был наивен настолько, чтоб не видеть в Верховной служительнице опасного противника. И если старуха решила встать ему поперек пути, то придется выдержать схватку и глядеть в оба, чтоб не пропустить неожиданного удара. - Я не стану оспаривать ваше право на сомнение - никто не хочет благополучного исхода более меня, служительница. Если только Нинэвель...
- Замолчи! - Прикрикнул Сарико, но регента было не остановить.
Он знал - старики хороши только когда бросают речи необдуманные, в плену разочарования и злости. Но время еще не настало, и Шиалистан всеми силами мешал им говорить. Ждать, терпеливо дуть на угли, пока пламя не станет жарче.
- Я говорю лишь о том, во что верю, - с пылом начал Шиалистан, нарочно показав Верховному служителю спину. Теперь регента куда больше занимал народ - путь видят его глаза, страдание, муки оскорбленного, попранного, но благородного человека. - Знаю - не бывать так, чтоб обман взял верх над справедливостью. И долго мой теперь, здесь и сейчас, сказать всем - я отрекаюсь ныне от Нинэвель! Не стану дожидаться откровения. Пусть Верховные служители призывают суд богов, пусть ждут знака, чтоб увериться, та ли кровь течет в жилах ни в чем неповинного ребенка, но для меня отныне нет правды в словах регентствующей императрицы-материи. Мне грустно за народ, который считаю своим, за который готов жертвовать всем. И лучшим тому доказательством будет мое отречение от невесты.
Народ выдохнул. И все вокруг будто очнулось от глубокого сна - встрепенулось, забурлило. Над головами пронесся перворожденный ропот. Растревожился ветер. Верхушки деревьев пригнулись под тяжким порывом, Шиалистану пришлось загородить лицо рукой, чтоб уберечь глаза от пыли.
- Шиалистан Бескорыстный! - Выкрикнул кто-то в толпе.
- Наш регент Шиалистан! - Вторил ему другой голос, откуда-то издалека
Рхелец всеми силами старался хранить отчаяние на лице. Он дождался, пока над толпой полетели первые призывы "Короновать Шиалистана Бескорыстного!", и только после этого повернулся к служителям. За то время, что он произносил свою последнюю речь, Алигасея одолела упрямство брата и помогла ему стоять на ногах, придерживая за локоть. Теперь эти двое больше не казались регенту такими важными и холодными. Старики, которые тешатся властью. В этот самый момент Шиалистан дал себе обещание при случае непременно избавиться от обоих. На важных постах лучше иметь тех, кому можно всецело доверять. "Еще утром не знал, от кого ждать железного гостинца в спину, а теперь же - поглядите-ка все!" - прогнусавил где-то внутри голос. Совесть то была или злость, регент задумываться не стал.
Толпа вошла в раж. Алигасея взялась призывать горожан хранить спокойствие.
- Доволен ты? - Только и спросил Сарико.
Теперь, в громогласных криках, они могли говорить не таясь.
- О чем ты, старик? - Шиалистан пожал плечами, не теряя бдительности.
- Думаешь, раз я стар и борода моя белее верхушек гор, в голове моей осталась сухая шелуха?
Рхелец не стал отвечать. В затылке защекотало от близкого дыхания черной девы. То, что женщина не теряет из виду ни одного шага своего господина, придавало уверенности. О, как много хотелось сказать теперь Шиалистану! И вдвое тяжелее было держать самое пустяшное слово. От отчаяния регент плотно сжал губы, остервенело сцепил зубы, спрятав язык во рту, точно в клети.
- Если б только я знал тогда, какая змея вырастет из перепуганного мальчишки, - не унимался Сарико, - никогда бы не отвел удар Тирпалиаса. И да простят меня боги за такие непотребные слова!
И Шиалистан, вдруг, вспомнил. Пришло это резко и неожиданно, будто где-то впереди вдруг отодвинулась ширма, за которой ютились старые воспоминания. Регент не сразу понял, что за образы пошли хороводом круг него. В ноздрях появился запах воска, тяжелый смрад хмеля.
А следом время будто пошло вспять. И вот уже под ногами блестит начищенный пол, выложенный из широких пластов бирюзы. Шиалистан поглядел вниз - из голубого камня на него смотрело отражение мальчика лет шести, темноволосого, нахмуренного, в красной сорочке, расшитой серебром и кленовыми листами по вороту.
И как только забыл, пытался спросить себя Шиалистан, но воспоминания мелькали слишком скоро, чтоб он поспевал за ними. Он пошел между столами, что по двое стоят вдоль всего зала, сзади топала грузная рабыня - ее голос был далек и груб, но Шиалистан не понял ни слова. Вперед и вперед, в ногу с отражением. Тонкие мальчишеские руки сжимали деревянный меч, такой тяжелый, то приходилось спешить изо всех сил, чтоб не упасть на посмешище жирующей знати. Впереди, на высоком троне с клиновыми листьями изумрудной крошки, должен был сидел его отец - дасирийский император Тирпалиас. Но трон пустовал.
Зал задрожал, перевернулся с ног на голову. Шиалистан зажмурился, потянулся, чтоб прикрыть голову руками от падающих столов, яств, людей. Но нет - все снова встало на свои места.
Так да не так. Пирующие ринулись вперед, меж ними Шиалистан заметил мантию Сарико - ржавая борода Верховного служителя была вдвое короче теперешней и курчавилась, точно усы молодого винограда.
- Поиметая блудная шлюха! - Раздался голос отца где-то впереди, там, за густой стеной тел.
В ответ ему раздался женский плач, невнятный лепет. Кто-то закричал "Не тронь ее, безумец!", и ему эхом "Руки прочь от императора!".
- Мама! Мамочка! - Шиалистан рвался вперед, не узнавая в тонком крике свой голос. В горле стал ком, перед глазами - разноцветный туман, за которым было не разглядеть мир.
Никто не остановил его. Люди расходились, давая наследнику престола дорогу, боясь хоть пальцем тронуть мальчишку, чтобы задержать. Шиалистан выскочил вперед, туда, где в окруженном знатью кусочке зала, стояла его мать - Бренна. Детская память хорошо сохранила ее - белокурую, хрупкую, с темными синими глазами. Над молодой императрицей, весь багровый от ярости, с пеной у оскаленного рта, нависал Тирпалиас. В правой его руке зачем-то был топор, большой и тяжелый, один из трофеев, что украшали зал для пиршеств. Увидав отца таким, Шиалистан невольно остановился, запутался в собственных ногах и упал.
- Шлюха, презренная продажная баба! - Ревел над головой Тирпалиас.
Шиалистан поднял голову. Сверкнуло лезвие, в тон ему ответил громкий надрывный крик Бренны.
Мир снова перевернулся, Шиалистан едва поспевал различать, что твориться вокруг. Отчего все алое? Отчего на пол лежит мать, и с одной половины ее тела на него глядят замерзшие синие глаза, а со второй топорщатся теплые белые с кровью вперемешку кишки? Будто кто-то разделал свинью прямо на торжественном пиршестве.
- Мамочка, - потянулся Шиалистан.
Неведомая сила схватила его за шиворот, потянула вверх. Шиалистан продолжал звать мать, трепыхался, точно пойманный в силок волчонок. Перед глазами появилось лицо отца - все в кровавой росписи. Он облизал кровь с губ и заревел, замахиваясь опять. Шиалистан успел подумать, что если б тот меч, что он едва нес, оказался деревянным, Тирпалиас так просто не взял бы его. Кажется, то была первая мысль, когда он не назвал императора Дасирии отцом.
- Мамочка, - потянулся Шиалистан.
Неведомая сила схватила его за шиворот, потянула вверх. Шиалистан продолжал звать мать, трепыхался, точно пойманный в силок волчонок. Перед глазами появилось лицо отца - все в кровавой росписи. Он облизал кровь с губ и заревел, замахиваясь опять. Шиалистан успел подумать, что если б тот меч, что он едва нес, оказался деревянным, Тирпалиас так просто не взял бы его. Кажется, то была первая мысль, когда он не назвал императора Дасирии отцом.
- Не тронь его! - Вступился Сарико.
Он треснул Тирпалиаса по лбу посохом; император опешил, разжал кулак в котором болтался беспомощный Шиалистан.
- Злость застила тебе разум, - Сарико снова припечатал голову императора тяжелым набалдашником. И делал так до тех пор, пока тот не сел на пол. Глаза Тирпалиаса бегали по сторонам, после он подпол к Бренне и зачем-то потянул ее за волосы.
Никто не встал между этими двумя.
- Мальчика мы отправим на воспитание к его настоящему отцу, - говорил голос Сарико, после того, как мир сделал очередной кувырок. - Он мал слишком, чтоб натворить бед. Дитя неповинно, что мать его оказалась пропащей женщиной. В Баттар-Хоре сами решат, что с ним делать, а на сегодня уже достаточно пролитой крови...
Невидимая рука отпустила край полога в прошлое и воспоминания потускнели. Шалистан сморгнул остатки видений, тронул ладонью лицо, почуяв на губах вкус крови. Пальцы остались чистыми, только в линиях на мокрой ладони, откуда-то взялась грязь.
"Так это ты спас меня!" - чуть было не выкрикнул рхелец, но какими-то силами сдержал порыв, лишь пристальнее глядя на Сарико. Если бы этот старик тогда, почти три десятка лет назад не остановил Тирпалиаса, отходив его посохом, он, Шиалистан, давно уж был в мертвом царстве, а тело его стало горсткой костей. Замерзшие глаза убитой матери будто глядели на регента со всех сторон. Даже Алигасея теперь была Бренной, только улыбки не хватало, нежной да ласковой.
Шиалистан еще раз моргнул, рассеянно повернулся, чуть было не позабыв зачем пришел к стенам Храма все богов. Может старик на то и надеялся, напоминая о горьком детстве, пронеслась в голове регента мысль. Верховный служитель взывал к совести, слишком горделивый, чтоб просить прямо.
- Каждый в этой жизни и в царстве Гартиса получает ровно столько, сколько положено, служитель. - Рхелец не пытался быть любезным. В самом нутре зашевелилась детская обида - трон Дасирийской империи, после полудурка Нимлиса, должен был принадлежать ему! - скажи, старик, - с жаром зашептал Шиалистан, - не в этом ли божье провидение и справедливость? Я не получил престол лишь потому, что кто-то нашептал Тирпалиасу тайну моего рождения, а нынче же сам Лорд справедливость Ашлон посылает мне право восстановить равновесие. И на том все счеты, служитель. Старческая немощь еще не тронула твой слух и очи, служитель? Хорошо ли ты слышишь и видишь, что сейчас творится там, внизу, у подножия храма?
- Ты верно заметил, рхелец - старость не сделал меня слабоумным. И я достаточно зряч, чтоб видеть. Сколько золота получили первые крикуны? Верно же говорят, что в каждой птичьей стае есть мелкие сторожевые птахи, что поднимают шум, а уж после их голос умножает каждая пернатая тварь.
- Оставь его, брат, - встряла Алигасея. - Боги справедливы - это он правильно сказал. На все их воля. Провидение послало Дасирии испытание.
- То самое провидение, что стояло в стороне, пока Тирпалиас размахивал топором, - прошипел Шиалистан. В ноздрях опять поселился запах плавленого воска. - Лучше вам сейчас исполнить волю горячо любимого мною народа, а то как бы не стало хуже. Дасирийцы в ярости, что их так долго обманывали.
- Ты сам плод греха! - Затрясся от злости Сарико, чем вызвал у регента лишь снисходительную улыбку.
Несмотря ни на что, Шиалистан не собирался причинять зло старикам. Теперь не собирался. В середке сидел детский страх, что густо сросся с чувством благодарности за то, что старик не дал его убить. Пусть то будут последние счеты меж нами, решил регент.
- Благословите меня на праведном деле и намерении, - приказал рхелец, мигом сделавшись жестким.
Глядя на дратова бастарда, который продолжал рыдать, жестом велел Белому щиту увести его. Жрец попробовал противиться, пополз к ногам Алигасеи, но старая женщина отстранилась и отвела взгляд. Стражник сгреб несчастного за шиворот и, не церемонясь, поволок вниз. Черная дева не тронулась с места, молчаливо ожидая указаний. Шиалистан же не торопился отпускать воительницу.
Послышалась густая брань Белого щита; Шиалистан не стал оборачиваться, зная - то возмущенные горожане набросились на прелюбодея, норовя выместить на нем злость. Регент надеялся, что тот выйдет живым, но даже если и схватить камнем по темени - не велика беда. Кобель свое дело сделал.
- Ты не хуже нашего знаешь, что одного благословения Верховных служителей Храма всех богов не даст тебе права сидеть на престоле.
- Знаю, - не стал изворачиваться рхелец. - А еще знаю, что благословение - то уже половина дела. Об остальном, служительница, не печалься. Глубоко любимый мною народ не останется в скорбный час "обезглавленным". Ну, долго мне еще ждать? Или вам мало моих увещаний?
Хани
- Будет он жить?
Хани никогда прежде не видела, чтоб на нее глядели вот так - будто она держала в руках силу править миром. Кажется, она помнила эту девушку - волосы цвета осени, большие глаза.
- Кто ты ему? - Спросила прямо. Но, не дожидаясь ответа, вдруг поняла. Догадка пришла сама, точно вовремя выуженная из щедрого пруда красная хоротка. - Ты понесла от него.
Девушка сделалась краснее вареной свеклы.
- Я... Я... - Заикалась она и теребила густую прядь. - Еще мало времени прошло и тело мое не дало мне знак, фергайра...
- Я тебе говорю, что понесла, - ответила Хани. Спроси кто: "Откуда прознала?", не нашлась бы что ответить. Точно знала от самих богов. - Мальчика. Будет крепким как отец.
- О, фергайра... - Та еще больше растерялась, потупила взор, отошла, будто боялась прикоснуться к самому сокровенному. И убежала, пряча лицо в ладонях.
Хани, между тем, колдовала над снадобьем. Еще раньше она заварила травы, которые могли прогнать из ран воинов порченную скверну шарашей. У многих, кого она успела осмотреть, раны были так глубоки, что жизнь вот-вот готовилась покинуть их истерзанные битвой тела. Они и так отойдут к Гартису нынче, потому девушка недолго задерживалась около них - посылала благословение и улыбку, и уходила. Большего сделать не могла. Послу шла дальше, выбирала тех, кому еще можно было помочь: их оттаскивали в сторону, где воинов поили приготовленным снадобьем. Жрецы Скальда, те немногие, которым удалось выжить и не заразиться самим, перевязывали раны и возносили целебные молитвы.
Среди раненых Хани нашла и Банру, и Арэна. На Миэ не было ни царапины, будто битва вовсе прошла мимо таремской волшебницы. Банру был плох - на его бедре осталась неглубокая рана от когтя шараша. Рваная кожа свисала с краев, а плоть внутри уже начала чернеть и испускать зловоние. Хани осмотрела его внимательно, несколько раз, под неустанным взглядом волшебницы.
- Он не будет жить, - только и нашла, что сказать.
Из четверых чужестранцев, темнокожего жреца Хани знала меньше всех. Кажется, он поклонялся богине солнца и голос его был мягким. Теперь же на жреца стало больно глядеть. Банру сидел, оперевшись на сваленные мешки с песком, глядел в небо и улыбался теплым солнечным лучам. Однако же Хани чуяла в нем страх. Жрец не стал спрашивать, умрет ли или останется жив, наверное, сам догадался и вынес себе же молчаливый приговор.
- Нет, - одернула ее Миэ, как только девушка покинула Банру и пошла дальше, где на разостланных мешковинах лежал Арэн. - Тебе ведь просто не хочется спасти ему жизнь, да? Послушай меня, девочка - ты спасешь его или я...
- Не трать угрозы попусту, волшебница, - перебила Хани. - Если бы в моих силах было помочь твоему черненому солнцем другу, я бы помогла. Но кровь шарашей пробралась в его нутро, и только богам под силу исцелить жреца.
- Тогда зачем ты носишь все эти побрякушки, а?! - Миэ наотмашь ударила ее по косам. Серебряные и каменные амулеты перемешались, стукнулись друг о друга, зашептались тонким многоголосьем. - Ты пришла сюда фергайрой, колдуньей, которой все под силу.
- Но я не могу воскрешать мертвецов, - холодно осадила Хани. - Друг твой мертв, а ты слепа, чтоб разглядеть прихвостней Шараяны за его спиной.
- Когда он умрет?
- Ты разве не знаешь, что ему уготована не смерть? Пройдет несколько дней и черная гадость завладеет им целиком. Друг твой станет таким, как они, людоеды - будет питаться человеческой плотью, и жить только чтоб губить жизни других. Поглядим до первых звезд, не станется ли чуда. Если нет - воины лишат твоего друга жизни, чтоб душа его спокойно отошла в Гартисово царство.