– Вы и так не имеете никакого права меня убить, – негодующе насупившись, возразил Титус.
– Ты виновен в смерти людей, к которым я неплохо относилась. Не забывай об этом, афарий.
Встретив ее холодный взгляд, он сразу потерял охоту препираться. Отвесил привычный поклон и вышел, пятясь, из комнаты. На душе было гадко.
Ближайший информарий находился на полпути между кварталом Сонных Танцоров и рынком у подножия Верхнего Города. Круглый дощатый павильон с шатровым куполом, по карнизу налеплены разноцветные магические лампы. Хозяйку этого заведения, старую ведьму, Титус недолюбливал, но сейчас у него не было сил тащиться к другому информарию.
Он вошел в зал, разгороженный ветхими атласными ширмами на множество отдельных кабинок, нашел свободную. Тут стоял стол и несколько плетеных кресел безобразного вида.
Усевшись, Титус понял, что до предела устал. Ныли натруженные ноги. В черной зеркальной столешнице отражались поперечные балки, на одной что-то шевелилось… Зильд. Всего лишь зильд.
Сгорбившись, он оперся локтями о столешницу, но тут же спохватился и откинулся на спинку кресла: если ведьма увидит, скандала не оберешься. Этот стол на самом деле – сложное магическое устройство, а на устройство, по ее мнению, ставить локти нельзя, пускай даже ничего ему от этого не сделается. Титус начал рассматривать аляповатые узоры на ширме, стараясь унять внутреннюю дрожь. В глубине души он надеялся, что Эрмоара солгала.
Появилась хозяйка – старуха с рыжими от хны космами и бородавкой на носу. На шее у нее звякало ожерелье из золотых монет. Монеты незнакомые, не панадарские. Наверное, из Одичалых Миров.
– Что желаете, молодой человек? Что-нибудь серьезное или этакое игривое, пикантное? – Она хрипло хихикнула.
Титус объяснил, что его интересует.
– В зримом виде, в изреченном или в начертанном?
– В начертанном. – Увидеть это он не хотел.
Старуха простерла над столом морщинистую руку с наманикюренными ногтями и начала бормотать заклинание. Несмотря на свой вздорный характер, магом она была хорошим. Столешница посветлела, проступили письмена. Выдержки из официальных протоколов. Да, да, да… Титусу хотелось зажмуриться, но он через силу заставлял себя читать.
«… Сей Атхий, известный также как Козья Харя, был препровожден в тюрьму, называемую Змеюшником, что находится в Низинных кварталах, и заключен в камеру номер двадцать шесть. В ночь с девятого на десятый день месяца Большой Рыбы сего Атхия, известного также как Козья Харя, умертвила, разорвав на куски, великая богиня Нэрренират, прогневанная тем, что вышепоименованный разбойник посредством Савбиева Огня учинил взрыв на площади Зовущего Тумана перед ее главным храмом. От сего взрыва мгновенная смерть постигла направлявшихся в храм паломников: Тофирия Кирнона двадцати девяти лет, купца из Хеммы, Сковилия Улауса шестидесяти двух лет, разрисовщика посуды, а также его внучку Амиэлу Улаус четырнадцати лет, из Повтира…»
– Что-нибудь еще, молодой человек? Что-нибудь пикантное на закуску не желаете?
Титус молча отдал хозяйке деньги и вышел на улицу. Его пошатывало. Все так, как говорила Эрмоара… Что связывало главу торгового клана До-Энселе с купцом из Хеммы и разрисовщиком посуды из Повтира? Ну, с купцом-то понятно – бизнес… Так или иначе, а Эрмоара жестоко отомстила за своих знакомых. И заплатила кому надо, чтоб убийство Атхия списали на богиню: ведь в этом случае никакого официального расследования не будет.
Зато она без возражений согласилась забрать Роми из университета… Титус, быстро шагавший по темной улице, вдруг нахмурился: его не покидало ощущение, что в скором согласии Эрмоары кроется какой-то подвох. Но сколько он ни ломал голову, так и не смог угадать, какой именно.
Глава 11
Роми держала на ладони медолийский самострел с граненым стволом и декоративными завитками на рукоятке. Маленький, но тяжелый, из тусклого серого металла. Рядом, на койке, лежал мешочек с пятью оловянными шариками.
– То, что тебе нужно? – спросила Сибрела.
Она сидела напротив, на своей койке. В густом сине-лиловом сумраке выделялись белки ее глаз.
– Да. Спасибо. – Роми протянула ей коробочку с колье. – Вот, держи.
Такой у них был уговор: если Сибрела купит на рынке в Нижнем Городе самострел, Роми отдаст ей свое гранатовое колье. Это колье очень нравилось Сибреле. Одна из тех вещей, которые когда-то принадлежали семье Роми и были найдены под развалинами разрушенного дома.
– Тебе правда не жалко? – спросила девушка нерешительно.
Видно было, что ей и хочется забрать украшение, и совесть мучает: слишком щедрый подарок в обмен на незначительную услугу.
– Нет. Носи на здоровье.
Ради того, чтобы завладеть оружием, Роми готова была расстаться с чем угодно. Даже с вещами, напоминающими ей о детстве в родительском доме. Сегодня, когда она вернулась с прогулки, ее опять избили. Избили подло, накинув на голову пыльный мешок, так что Роми не смогла бы назвать поименно тех, кто на нее напал. Разумеется, там были Клазиний и Фоймус – их голоса она узнала. Голоса остальных она тоже постаралась запомнить, но не была уверена, что не ошибется.
Побоями дело не ограничилось: ее грубо тискали, разорвали одежду. Возможно, ее бы изнасиловали, как не раз угрожали Клазиний с Фоймусом, но тут послышались голоса рабов-уборщиков, и нападавшие убежали, бросив ее в тупиковом коридорчике.
Ей казалось, они унизили не только ее, но также всех, кто так или иначе с ней связан, всех ее близких, кто любил ее и кого любила она. Теперь Роми знала наверняка, что сможет убить. В ней словно что-то сломалось – что-то такое, что раньше могло бы в последний момент сработать и остановить ее.
Сибрела скороговоркой прошептала заклинание, включающее лампу, – келью озарил уютный теплый свет, – встала перед зеркалом и застегнула на шее колье с темно-красными гранатами. Оглянулась на подругу:
– Что с тобой?
– Ничего.
До ее прихода Роми успела умыться и переодеться.
– У тебя что, синяк на шее?
– А… Ничего. – Роми неопределенно пожала плечами.
Сибрела уже знала, что бесполезно приставать к ней с расспросами, если она не хочет о чем-то рассказывать. Откинув назад пышные пшеничные волосы, вновь повернулась к зеркалу.
Роми медленно провела пальцем по ребристому стволу самострела, дотронулась до спускового крючка. После сегодняшнего терять ей нечего, а эта штука уравнивает ее шансы против Клазиния с Фоймусом и компании.
Выслушав рассказ Титуса о его невольном прегрешении на площади Зовущего Тумана, старший брат-исповедник Арбалий разлил по загодя приготовленным кружкам Цведониево «особое» и промолвил:
– Ты страдаешь, брат, и я страдаю вместе с тобой. Ничего не поделаешь, таков многострадальный путь нашего Ордена. Ну, давай!
Титус вслед за ним проглотил свою порцию. Дозы были небольшие, в самый раз, чтобы встряхнуться после исповеди. Зародилась сия традиция в незапамятные времена, и руководство Ордена всегда смотрело на нее сквозь пальцы. Без этого нельзя. Слишком много невольных и непреднамеренных прегрешений выпадает на долю каждого афария.
Жидкое пламя опалило глотку, у Титуса перехватило дух, и снедающая его душевная боль на шаг отступила. Надо еще к наставнику с докладом… Титус сознавал, что это жестоко, но Магистр должен наконец узнать правду о женщине, которую на протяжении долгих лет идеализировал! Брат-исполнитель обязан известить его о том, что Эрмоара До-Энселе опустилась до мести и заказала магическое убийство Атхия. Дело слишком серьезное, чтобы и дальше молчать, щадя его чувства.
Магистра Титус не нашел: того еще до утренней трапезы вызвали в Палату для консультаций. Ладно, потом. Вечером. Взяв кошелек, набитый золотыми скерами и серебряными барклями, Титус отправился в лавку модной одежды. Выбирал он долго и придирчиво, наконец остановился на платье, отделанном черными кружевами, и шелковой накидке с вуалью из дымчатого газа, усыпанной блестящими звездочками. Он видел похожий наряд на одной из вольных слушательниц, дочери богатого аристократа. Хорошо, если Роми понравится. Это будет его прощальный подарок.
Какой бы она ни была, Титус так и не смог до конца вытравить из своей души романтическую влюбленность. О, если б ее суть соответствовала внешнему облику… Ничего, скоро она исчезнет из университета, из Верхнего Города – и заодно из его жизни.
– Ваша дама будет в восторге, уж вы мне поверьте, – тараторила, улыбаясь, хозяйка лавки, полная смуглая женщина в небесно-сиреневом платье с воротником из павлиньих перьев. – К сожалению, я могу показать вам этот великолепный туалет только на манекене. Вольнонаемные демонстраторши слишком капризны, я с ними не связываюсь, а за рабынь в прошлом месяце опять повысили арендную плату, так нам от половины пришлось отказаться! Вы слыхали, появилась новая политическая лига «Рабство для народа»? Ее члены будут добиваться, чтобы каждый гражданин Панадара мог иметь собственных рабов! А то все рабы казенные, и мы должны платить за них аренду, да еще компенсировать государству убытки, если у кого-то вдруг сломался нос или вылетели зубы, – это же форменный грабеж! Ну, теперь-то в оппозиции появились умные люди. Лига «Рабство для народа» подготовила петицию от имени всего народа, и я обязательно ее подпишу и всем своим знакомым буду говорить, чтобы подписывали, а не отсиживались по углам…
– Упакуйте, пожалуйста, – вставил Титус, когда она на мгновение умолкла. – Я тороплюсь.
В университет он попал во время большого перерыва. Роми нашел в галерее на четвертом этаже: подобно множеству других студентов, та сидела у стены, прямо на полу, и ела лепешку с апельсиновым мармеладом (съестным приторговывали здешние рабы, которые официально не имели на это права, а неофициально отстегивали часть выручки своим надсмотрщикам, те делились с университетским начальством – и недовольных не было, а значит, и проблем не было).
Взгляд Титуса мгновенно выхватил Роми из массы молодежи в одинаковых студенческих рубашках и шароварах. Чуть склоненная голова, прямые волосы до плеч, безупречно белые, разделенные ровным пробором. Тонкое сосредоточенное лицо, подростковая фигура. Из-под рукава выглядывает краешек ожога, изуродовавшего левую руку.
Подойдя ближе, он заметил у нее на шее свежий синяк. И нижняя губа не то разбита, не то прокушена.
Его кольнуло чувство вины. Да, он жалел ее… но все равно не одобрял ее отношения к житейским невзгодам. Если девушку обижают, достойный ответ мучителям – терпение, а не агрессия. Ничего, скоро все уладится. В кармане у Титуса лежала коробочка с золотой булавкой Эрмоары, в заплечной сумке – купленный в лавке наряд. Наверное, Эрмоара завтра же увезет ее домой, на Идонийские острова.
Придется, однако, отложить избавление. Или похищение?.. Ему не хотелось думать об этой операции как о похищении: Роми вернется в привычную среду, к своим родственникам, в этом нет ничего плохого. Но вокруг полно народу, в том числе рабы-надзиратели. Сейчас даже с помощью булавки не получится переодеть ее и незаметно вывести на улицу.
– Здравствуй. – Он уселся рядом, заставив подвинуться белобрысого узкоглазого манглазийца, который устроился слева от Роми.
– Здравствуй. – Взглянув на него с некоторым удивлением (не ждала, что он опять подойдет?), она проглотила последний кусочек лепешки, стряхнула с одежды невидимые крошки.
– Роми, мы больше не увидимся, – заговорил Титус после неловкой паузы. – Потому что… Ну, в общем, не увидимся. Не прогуляешься со мной сегодня вечером? В последний раз.
– Меня не выпустят, – подумав, сказала Роми.
– Не проблема. У вас многие убегают гулять в учебные дни, я знаю. После лекций, ладно?
– Если будет настроение.
Титус видел, что она колеблется, но это его не беспокоило, ведь у него есть магическая булавка. Ему хотелось перед окончательным расставанием поговорить с девушкой на другую тему.
– Роми, в тебе слишком много неправильного. Обещай мне, что ты постараешься исправиться! Ты должна научиться переносить страдания терпеливо, без ненависти к тем, кто тебе их причиняет. Такова наша жизнь, и протестовать против этого – все равно что протестовать против самой жизни. Так написал Луиллий Винабиус в трактате «О пользе тягот». Это был один из первых афариев, древний наставник и мудрец.
– Мудрецы тоже иногда ошибаются.
– Ты еще не заслужила права критиковать мудрецов! Ты девчонка, тебе семнадцать лет. Люди поумнее нас с тобой называют трактаты Винабиуса вершиной человеческой мысли. А тебе надо научиться прощению и терпению, тогда страдания будут для тебя не столь тяжелы.
– Я не хочу страдать, – отрезала Роми. – Для тебя твой Винабиус, может, и прав, а что правильно для меня – я решаю сама.
Титус нахмурился. Его обескуражило даже не то, что она не хочет страдать (если честно, никто не хочет, но нельзя же вот так безапелляционно заявлять об этом!), а ее непробиваемая самоуверенность. Она не должна решать сама.
– Роми, ты ничего не знаешь о жизни, о настоящей боли…
– Знаю. – Она резко повернулась и теперь смотрела на него в упор. – Когда я была маленькая, я три дня просидела под развалинами дома, пока меня спасатели не откопали. Потом мне сказали, что мамы с папой, бабушки и сестры больше нет. Я знаю, что такое боль. И знаю, что она не нужна! Насчет того, что страдания необходимы, – это чья-то злая выдумка. Они необходимы так же, как проказа или геморрой, но почему-то никто из твоих мудрецов до сих пор не посмел сказать об этом вслух!
Титус не сразу сумел найти достойный ответ. Он никогда не сомневался в правильности идей, привитых ему наставниками в Доме афариев. Он привык к тому, что это самые лучшие идеи, воистину мудрые и гуманные, едва ли не единственный светлый островок в жестоком мире Панадара. А Роми их в грош не ставит! Он не был готов к подобной дискуссии.
– Ты очень недобрая! – нашелся он наконец. – Это потому, что твоя голова забита вот такими мыслями!
– Почему ты считаешь, что я недобрая?
– Ты хочешь убить тех, кто тебя обижает. – Титус понизил голос до шепота, чтоб не услыхали другие студенты. – Разве это добрый поступок?
Роми пожала плечами, но потом так же тихо ответила:
– Если они ни над кем больше не смогут издеваться – добрый. Из-за них один парень с нашего курса порезал себе вены. Три дня назад, когда тебя не было. Его спасли, раб вовремя привел целителя.
Она смотрела исподлобья, и Титус не мог угадать, что таится в глубине ее темных янтарных глаз. Это все равно что разглядывать другой янтарь, неживой, хранящий в своей толще неведомо какие древние тайны.
Разговор все больше тяготил его. Резко поднявшись, он сказал:
– Я зайду за тобой вечером, после лекций, хорошо?
Роми опять пожала плечами. Титус молча направился к лестничной площадке, перешагивая через ноги расположившихся на полу студентов. Согласна она или нет – не имеет значения, он все равно свою работу сделает.
Почти во всех старых корпусах верхние этажи пустовали. Раньше там находились лекционные аудитории, кладовки с оборудованием для опытов, кельи студентов, спальные казармы рабов, жилые апартаменты и кабинеты преподавателей, лаборатории, библиотечные залы – как и на других этажах, обитаемых. Но шли годы, университет получал от государства все больше дотаций, а также отвоевывал у других ведомств прилегающие территории; рядом возводились новые здания, кто-то переезжал туда, кто-то переселялся в освободившиеся помещения внизу – чтоб не карабкаться по лестницам, если вдруг лифты сломаются. Их мудреная механика иногда выходила из строя: что-нибудь застревало или заклинивало, давая магам повод для издевок над несовершенством немагических машин. От магических же лифтов пришлось отказаться, ибо из-за их функционирования искажались результаты некоторых экспериментов, проводимых в университете.
Ныне на заброшенных этажах обитали зильды и летучие мыши, складировался списанный инвентарь, устраивали пьянки и оргии студенты, а также прятались от инспекторов из Департамента Рабонадзора рабы-нелегалы. По слухам, водились тут и привидения, но в этом Роми сомневалась: в Верхнем Городе ни одно привидение долго не проживет. Его затянет в ближайшую чашу-ловушку, а потом теологи выкинут его за периметр – если не сочтут существом опасным, которое надлежит, во избежание каверз, держать в неволе.
Однажды Роми задумалась: а что происходит с людьми, которые умирают в Верхнем Городе? Логично предположить, что они тоже попадают в здешние ловушки. И потом их, наверно, выбрасывают наружу… Но не всех, ведь внутри периметров Хатцелиуса рождаются дети, вполне нормальные дети – значит, даже тут есть бестелесные существа, ожидающие шанса захватить новое тело. Интересно, как это происходит?
Роми не раз пыталась вспомнить свою предыдущую жизнь – или промежуток между жизнями, – но словно натыкалась на монолитную стену. Только неясные впечатления, она не была уверена в их истинности. Еще бы, ведь она человек, смертная, теряющая память… Жалко, что при новом рождении память о прошлом исчезает.
Она свернула в пыльную галерею с вереницей незастекленных оконных арок с одной стороны и чередой запертых дверей с другой. Снаружи шпили и крыши ловили солнечные блики, на подоконниках белел птичий помет. По ярко освещенной стене, расписанной унылыми блеклыми фресками на тему торжества науки, скользила ее тень.
Роми остановилась, прислушиваясь. Да, шаги позади… Так и есть, ее преследуют.
После большого перерыва она не пошла на лекцию, так как заметила в коридоре Клазиния с Фоймусом. Самострел лежал в расшитом стеклярусом мешочке для косметики, висевшем на поясе, и Роми решила: сейчас. Терять ей нечего.
Убедившись, что враги обратили на нее внимание, она изобразила испуг и устремилась к лестнице. Вообще-то, с некоторых пор она действительно боялась их – до мерзкого озноба, до дрожи в коленях. Это приводило ее в бешенство, на глаза наворачивались злые слезы, однако избавиться от унизительного страха Роми не могла. Все-таки удалось им этого добиться… Ладно. Когда они умрут, ее страх тоже умрет.
Лавируя в толпе на лестнице, Роми оглядывалась, но не могла понять, идут они за ней или нет. Лишь на площадке седьмого этажа – последнего из обитаемых – увидела их позади и бегом поднялась на девятый.