– Что ж, это совсем неплохо. – Эрмоара вдруг ухмыльнулась. – Девчонка должна понимать, что теперь только я могу спасти ее от суда и казни. Дурак, почему ты бросил ее в Верхнем Городе?
– Я не мог… – пробормотал Титус, огорошенный ее реакцией: он-то приготовился к слезам и причитаниям.
– Ты должен вытащить Роми за периметр. Немедленно, пока ее не арестовали!
– Вы не понимаете ситуации, госпожа…
– Она тебе нравится, не так ли? Ты хочешь, чтоб она осталась жива?
Комната вдруг заколебалась, как отражение в воде. Магия!.. Титус судорожным движением сунул руку за пазуху, где лежали амулеты, потерял равновесие и уселся на пол. То есть на землю.
Они с Эрмоарой очутились под открытым небом, у подножия Верхнего Города. В темноте, за массой кустарника, светились окошки домов, где-то лаяла собака. С другой стороны белели бессчетные лестничные марши.
– Вставай!
Эрмоара схватила его за шиворот и поставила на ноги – легко, словно он ничего не весил.
– Сохраняйте спокойствие, мы подверглись магическому воздействию, – предупредил ее афарий. – Вы обратили внимание, где мы находимся?
– У Карнатхора в жопе. Это называется телепортация, идиот. Мгновенный перенос из одной точки пространства в другую, дошло? Вижу, что не дошло. Ладно, насчет твоих умственных способностей я и раньше не обольщалась. Ты сейчас поднимешься в Верхний Город и выведешь Роми за периметр. Скажи, что я хочу ее спасти. И еще скажи, что ожог я ей прощаю – за убитого теолога. Все понял?
Пережитый в университете шок, телепортация, странные речи Эрмоары – несмотря на подготовку афария, у Титуса от всего этого голова шла кругом. Он прошептал:
– Боюсь, это вы не понимаете истинного драматизма ситуации, госпожа.
– Хм, если ты считаешься у себя в Ордене хорошим исполнителем, каковы же тогда плохие? Иди! – Она грубым рывком развернула его к лестницам. – Я жду здесь.
В первый момент Титусу показалось, что у него кружится голова, но потом он понял, что это не так. Лестницы двигались! Ступеньки ближайшей стремительно убегали вверх, это и вызвало иллюзию головокружения. Сверху, из темноты, доносились возгласы людей, застигнутых внезапной переменой на полпути.
Он оглянулся на Эрмоару:
– Смотрите, эскалаторы заработали!
Та с тоской выругалась:
– Ну да, идиот, заработали! Вот этот – скоростной. Отправляйся за Роми.
Странно, совсем не удивилась… Неужели это она каким-то образом сумела договориться с самой Нэрренират?.. Вот что значит большой капитал!
– Госпожа, боюсь, что сейчас я нанесу вам удар в самое сердце, но иначе я поступить не мог. Роми уже арестована. Я обязан был задержать убийцу и передать городской страже. Клянусь, это решение далось мне нелегко…
– Что?..
Эрмоара схватила его за горло – одной рукой, но ее пальцы оказались твердыми, как железо.
– Что ты сделал? – Она встряхнула его.
– Исполнил свой нравственный долг… – задыхаясь, выдавил Титус. – Она не только застрелила их… Она сказала, что будет сама решать и сама выбирать… Такие умонастроения… у девушки… нельзя… Я афарий…
– Ты ублюдок! – Ему почудилось, что глаза Эрмоары изменили цвет – в них как будто полыхнуло лиловое пламя. – Сначала ты позволил… подонку убить моих людей, теперь сдал страже девчонку, которая по древнему праву должна достаться мне! Я тебе…, за это заплатила?!
– Мой долг…
Эрмоара издала звук, больше похожий на рык разъяренного зверя, чем на человеческий возглас. Ее лицо… да не только лицо, все тело расплывалось, очертания стали нечеткими, неопределенными. Она выпустила его горло, и Титус инстинктивно отшатнулся. Много позже он понял: это и спасло ему жизнь. Если б он остался на месте, страшный удар снес бы ему полголовы, а так всего лишь задело по щеке… Но и этого хватило, чтобы он упал навзничь, ломая ветки жасмина.
Титус не знал, сколько времени пролежал он, оглушенный, в кустарнике. Наверно, полночь еще не наступила, иначе не миновать бы ему близкого знакомства с нежитью Нижнего Города.
Когда он поднялся на ноги, мир закачался, и он вцепился в поломанный куст. Такое впечатление, что левый глаз видит хуже правого… И что у него с левой щекой?.. Что-то не то… Он потрогал ее, поглядел на свои пальцы, испачканные темной влагой. Кровь?.. Внезапно включилась боль, словно к щеке приложили раскаленное железо.
Надо идти. В Дом афариев, там ему помогут. Эрмоара исчезла. Он потом выяснит, куда она делась и что все это значит… Сейчас надо идти.
Он повернулся к лестницам. К неподвижным лестницам, облитым неподвижным лунным светом. Может, ему померещилось, что эскалаторы заработали?.. Он не мог думать: боль путала мысли и вызывала тошноту.
Поднимался он долго, держась за перила, считая шаги – это создавало своего рода зыбкий барьер между ним и болью. Через каждую сотню шагов останавливался передохнуть, но на ступеньки не садился, опасаясь обморока. Громада Верхнего Города оставалась недосягаемой, и Титус почти не верил, что когда-нибудь попадет туда.
Если он сейчас умрет, он так никогда и не узнает, что случилось.
Наконец он достиг промежуточной опоясывающей террасы. После этого стало легче: наглядное подтверждение, что до цели все-таки можно добраться. Короткая передышка – и он двинулся дальше. Должно быть, уже перевалило за полночь, но здесь, вблизи периметра с чашами-ловушками, ночная нежить не охотилась.
Вот и верхняя опоясывающая терраса. Спотыкаясь, Титус побрел к Северо-Восточным воротам. Тут не было перил, за которые можно держаться, и он несколько раз падал.
Ворота – черная арка в светлой стене. Стража. Лучи двух лун серебрили высокие гребни шлемов.
– Парень, что у тебя с лицом?
Титус не ответил.
– Это же афарий! – заметил другой. – Вы ранены? Эй, афарий! Боги, такого я еще не видел… Позвать целителя?
– В Дом Ордена… – Титус вытащил из кармана и тут же выронил несколько звякнувших о булыжник барклей. – Проводите…
Один из стражников проворно собрал монеты, шепнул товарищам: «Выпить принесу!» – закинул руку Титуса к себе на шею и поволок его по улице.
«На обратном пути купит на всех выпивку… И причина уважительная – сопровождал раненого афария… Что же с моим лицом?..»
Мысли плавали в тумане. Повороты, освещенные окна, музыка, блики на булыжнике… Силы почти покинули Титуса, и стражник, коренастый, крепко сбитый, буквально тащил его на себе. Прохожие поглядывали на них с тревожным любопытством.
Дом афариев – ансамбль выдержанных в едином аскетичном стиле зданий из темного кирпича. Титус знал тут каждый уголок, каждую царапину на стене.
Стражник довел его до главного входа, дернул за цепочку, прикрепленную к подвешенному с той стороны колокольчику, и умчался за выпивкой.
Отворивший Титусу молодой брат-послушник изумленно ахнул:
– Вы ранены, брат-исполнитель?
Отстранив его, Титус ввалился в вестибюль. В конце коридора – свет, голоса. Там трапезная. Туда.
Когда он появился на пороге, разговоры смолкли.
– Титус?! – Магистр приподнялся с неудобной старинной скамьи. – Что у тебя с лицом?
Титус видел отделанный темным деревом зал и братьев-афариев словно сквозь туман. Взгляды. Возгласы. Кто-то шагнул ему навстречу.
– Это все Эрмоара… – прохрипел Титус перед тем, как потерять сознание.
Глава 12
Маги-сыщики наконец-то выяснили, куда делся Тубмон: сбежал в Одичалые Миры. Через несколько часов после ограбления. Шкатулку прихватил с собой, ее мельком видел Флихий, содержатель притона контрабандистов в Нижнем Городе.
Тубмон приобрел у Флихия одежду для путешествий, вместительную дорожную сумку, два самострела, боеприпасы, кое-какую снедь – все говорило за то, что возвращаться в Панадар он в ближайшее время не собирается. Деньги у него были. Золото. Платил, не торгуясь. И выглядел нервным, взвинченным. Непонятно. Вместо того чтобы передать шкатулку заказчику (До-Пареселе из Департамента Постижения и Учения?), ни с того ни с сего ударился в бега.
Когда ректор, несказанно измученный, спросил у сыщиков, что же теперь делать, те пожали плечами и ответили: ждать.
Неизвестно, в какой из параллельных миров отправились контрабандисты, взявшие на борт Тубмона. Флихий этого не знал. Вот вернутся они в Панадар – тогда можно будет выяснить, где высадили пассажира.
И ректор ждал, моля Создателя Миров (хотя слышит ли тот людские молитвы?), чтобы с драгоценной шкатулкой ничего не случилось. Без нее все трудней ориентироваться в окружающей неразберихе: перепутываются связи между людьми и событиями, люди теряют имена, твердые цифры превращаются в неопределенные множества. Магия хаоса. Отчасти ректор сознавал, что сей хаос существует только в его сознании – и гнал эту мысль прочь. Все вокруг хаотично и зыбко. Однако, если он вернет свою шкатулку, он сумеет держать хаос под контролем.
На фоне этих треволнений случившееся в университете убийство показалось ему событием не столь трагическим, сколь досадным: очень не вовремя! Да что с них возьмешь, со студентов… Нет-нет да и отмочат что-нибудь совсем уж несусветное.
На фоне этих треволнений случившееся в университете убийство показалось ему событием не столь трагическим, сколь досадным: очень не вовремя! Да что с них возьмешь, со студентов… Нет-нет да и отмочат что-нибудь совсем уж несусветное.
– Господин Парлус, подойдите к зеркалу.
Он подчинился.
Это магическое зеркало, восьми футов в высоту и шести в поперечнике, в позеленелой бронзовой раме, на которой выбиты древние иероглифы, всегда внушало ему трепет. Омут темного стекла, населенный неведомыми тварями. Иногда они скользили в его толще – полупрозрачные подобия медуз или угрей. Парлус ни за что не согласился бы дотронуться до гладкой, холодной поверхности: казалось, это не стекло, а тончайшая пленка, и, если она вдруг лопнет, не выдержав натяжения, магическая субстанция, только с виду похожая на воду, хлынет в комнату досмотра, сметая все на своем пути.
Зеркало отразило хорошо одетого, в меру холеного молодого человека, с привычной гримасой умного скептика – немного испуганного скептика, пытающегося скрыть напряжение за иронической усмешкой. Странные обитатели стеклянной толщи хороводом закружились вокруг Парлуса-отражения. Потом, внезапно потеряв интерес, исчезли, словно их и не было.
– Никаких запрещенных предметов, – констатировал тюремный маг в заношенном казенном плаще, сидевший в кресле в углу. – Проходите, господин адвокат.
Ну конечно, никаких! Парлус помнил и соблюдал здешние правила.
Стражник отворил внутреннюю дверь. Адвокат вошел следом за ним в облицованный камнем коридор, залитый ярким ровным светом магических ламп. Тут было промозгло и холодно. Поворот. Еще поворот. Спуск по узкой лестнице. Точно такой же коридор, на дверях черной краской выведены номера. Перед одной дверью провожатый остановился, заглянул в зарешеченное оконце. Снял с пояса связку ключей, отпер и сделал приглашающий жест.
Парлус перешагнул через порог. Дверь закрылась.
Камера была небольшая. Не из самых чистых, но есть тут и погрязнее. На каменном полу валялся набитый соломой тюфяк из мешковины, местами продранный.
Подзащитная сидела на тюфяке, уткнувшись лбом в колени. Когда он вошел, подняла голову. Все тот же угасший взгляд: она понимала, что ее положение безнадежно. Поверх тонкой студенческой рубашки надета вязаная безрукавка из манглазийской шерсти, которую Парлус принес ей вчера, поэтому сейчас девчонка выглядела не такой замерзшей, как в прошлые разы.
– Здравствуйте, Романа.
– Здравствуйте. – Тихий, невыразительный голос.
– Это вам от Арсения Шертона.
Парлус вытащил из кармана сверток: лепешки с мясом, луком и сыром, шоколад. Из другого достал плоскую флягу с вином.
– Спасибо.
– Суд начнется завтра. – Он подобрал и сунул в карман пустую флягу, лежавшую на полу возле тюфяка. – В шестнадцатый день месяца Большой Рыбы. Я старался оттянуть, но родственники убитых – влиятельные в Верхнем Городе фигуры.
– Мне все равно.
– Скажите на суде, что вы раскаиваетесь. Возможно, это хоть немного смягчит их.
– Я не раскаиваюсь. Если закон не может защитить меня от унижений и насилия, он должен признать за мной право на самозащиту. Иначе несправедливо.
Адвокат терпеливо вздохнул. Присев на корточки напротив нее, сплел пальцы.
– Романа, справедливость далеко не всегда является целью нашего правосудия. Я бы даже сказал – почти никогда. Это может нам не нравиться, но это факт. Поэтому давайте не будем делать ставку на справедливость. На вас нашло помрачение. Скорее всего, кто-то наложил на вас заклятье, превратив вас в орудие убийства Вария Клазиния и Обрана Фоймуса. Некоторые заклятья без следа исчезают сразу после того, как человек выполнит ожидаемое действие, – таким образом, никто не сумеет доказать, что вы не находились под заклятьем. Понимаете, о чем я? Согласны?
Она помотала головой. Белые волосы упали на лицо, она отбросила их назад.
– Понимаю, но не согласна. Я знала, что делаю.
Адвокат опять вздохнул:
– Почему вы не оставили университет и не уехали домой? Вам обязательно зададут такой вопрос.
– Я не могла уехать.
– Почему?
Романа долго молчала, потом, глядя в пол, сказала:
– Я не могла уехать из Верхнего Города. А если б я ушла из университета, мне бы не разрешили тут жить, вы же знаете правила.
– Почему вы не могли уехать?
– Здесь периметр.
– Неприятности с богами? – догадался Парлус. Она кивнула.
– С кем конкретно?
– Не имеет значения, – прошептала Романа. Да, с богами лучше не ссориться.
– Пока есть время, обдумайте версию, которую я вам предлагаю. – Он поднялся. – Наш единственный шанс – убедить суд, что вы были под заклятьем, а значит, не можете отвечать за свои действия.
– Я отвечаю за свои действия, – тихо возразила девушка. – Спасибо. И передайте, пожалуйста, тому человеку, Арсению Шертону, что я ему очень благодарна. За теплый жилет, за еду и вообще за то, что он хочет мне помочь. Я его почти не знаю.
Последнее удивило адвоката, но ненадолго: вероятно, Шертон выполняет поручение родственников Романы До-Энселе, которые отказались поддержать ее открыто, так как не желают конфликта с Клазиниями и Фоймусами.
Покинув подземную тюрьму, он отправился в кафе «У Клелии». Обычно Парлус заворачивал туда после посещений тюрьмы, чтобы выпить чашку горячего шоколада. Это помогало ему отодвинуть подальше от своей частной, не связанной с работой жизни узников с их проблемами, холодные камеры, жутковатое темное зеркало в комнате досмотра.
«У Клелии» находилось на одной из соседних улиц. Изящные золоченые купола накрывали залы, отгороженные от тротуара ажурными решетками, оплетенными плющом.
Полуденное солнце ласкало Парлуса, изгоняя из каждой клеточки тела память о холоде подземных казематов. Дойдя до кафе, он с удовольствием нырнул в теплую тень. Он был тут постоянным клиентом, и раб-официант, не задавая вопросов, поставил перед ним большую серебряную чашку с дымящимся шоколадом.
Вначале Парлус не хотел браться за дело Романы До-Энселе, оценив его как заведомо безнадежное. Проигранный процесс может подпортить ему реноме… Потом все-таки согласился.
Во-первых, деньги. Солидные деньги. Во-вторых, его заинтересовала личность нанимателя, который предложил ему защищать на суде Роману и столь щедро заплатил. Арсений Шертон. Парлус слыхал о нем. И наконец, в-третьих, преступление Романы вызывало у него реакцию, весьма похожую на одобрение, в чем Парлус, разумеется, ни за что не сознался бы.
Четырнадцать лет назад, поступив в Императорский университет, он столкнулся с теми же явлениями (в хорошем обществе их обтекаемо называют «старыми студенческими традициями»), против которых взбунтовалась Романа. Правда, в отличие от своей подзащитной, он был парнем расчетливым и небрезгливым. У него была цель: окончить университет, заручиться полезными связями, пустить корни в Верхнем Городе… Так что никакого бунта. Он все перетерпел, стиснув зубы, хотя порой ему тоже хотелось кое-кого убить. А Романа это сделала.
Парлус искренне хотел спасти ее от казни, пусть и сознавал, что шансы на успех мизерны.
Шертон на глаз измерил расстояние до соседней крыши: около двенадцати футов. Вдобавок то здание на пятнадцать футов ниже этого. Пять этажей. А это, выбранное им для засады, – семиэтажное. В Верхнем Городе из-за нехватки свободного пространства дома высокие и стоят почти вплотную.
После выстрела у него будет совсем немного времени, чтобы перепрыгнуть на ту крышу, пробежать по наклонной плоскости, одетой в скользкую керамическую чешую, нырнуть в чердачное окошко, спуститься по лестнице, выскочить на улицу и исчезнуть в катакомбах. Вблизи соседнего дома есть два канализационных люка с решетчатыми чугунными крышками, справа и слева. Сегодня ночью Шертон собирался на всякий случай сломать их запоры.
Он сел, прислонившись к одному из каменных изваяний на фасаде здания. Изваяние изображало нечто вроде крысы с обиженной мордой и сложенными перепончатыми крыльями. Шертон в пятнистом сером балахоне для случайных наблюдателей сливался с этой тварью, растворялся в тени, которую та отбрасывала на крышу.
Стрелять он будет отсюда. Верхний Город верен традициям, процессия всегда проходит по одним и тем же улицам. Разве что непреодолимые препятствия, вроде баррикад или траншей, заставят ее изменить маршрут… Но ничего в этом роде не предвидится.
У него был усовершенствованный самострел Хавриния для охоты на бронированных хищных рептилий, какие водятся в тропических болотах. Дальность боя – двести футов, диаметр оловянных шариков вдвое больше стандартного. Человеку гарантированно разнесет голову… Что и требуется.
Плотно сжатые губы Шертона искривила злая, горькая усмешка. Он ведь готовил засаду не на врага. Все до мельчайших деталей рассчитано, и он знал, что нажмет на спусковой крючок вовремя, не промедлив. Он сделает то, чего не хочет делать, потому что это единственное, что сейчас можно сделать.