Аркадий из-за своих замашек сибарита походил на эстета. Он выглядел привлекательнее работяг и среднестатистических клерков, прилежно топающих каждый день в свои скучные офисы. В его лености и вальяжности было своеобразное очарование. Аркадий мог себе позволить не думать о деньгах и не работать вообще. Он был свободен. Свобода притягательна, она делает человека не таким, как большинство, а то, что недоступно большинству, всегда в цене.
Постепенно — шаг за шагом — они сблизились. Со свойственной пролетариату прямотой Аркадий предложил расписаться. Так и сказал: давай распишемся. Не «будь моей женой» или хотя бы «давай поженимся», а «давай распишемся» — просто, по-деревенски, без всяких словесных красивостей и расшаркиваний. Они тогда возвращались с вечеринки, прогуливались по набережной, наблюдая, как на рассвете соединяются крылья мостов. Арина не сразу поняла, о чем идет речь.
— Чего молчишь? Или я для тебя не хорош?
— Я думаю, — ушла она от ответа, сообразив, что Аркадий шутит, но до конца суть его шутки Арине была не ясна.
— А, понятно. Тебе надо подумать, у вас, у женского пола, так положено. Ну, думай.
Не получив никакого ответа, в ближайшее время Аркадий на фуршете в особняке представил Арину отцу как свою невесту. Александр Тимофеевич, нисколько не удивившись, дал добро и пообещал закатить шикарную свадьбу, Хася скосорылилась, но возражать не посмела — в доме всем заправлял Меньшиков-старший. Арина не ожидала такого поворота событий, но решила на людях держать лицо, словно все шло, как надо. Она собиралась выяснить этот вопрос наедине с Аркадием, устроить ему разбор: как он мог без ее согласия объявить о помолвке?! Но сразу скандала не получилось — из-за присутствующих гостей, общего веселья, выпитого вина, — а потом предъявлять претензии стало вроде бы поздно. Девушка махнула на все рукой, решив, что раз свадьба не завтра, то до нее может дело и не дойти. В любом случае, права побега невесты из-под венца еще никто не отменял.
Арина не могла себе точно сказать, любит ли она Аркадия или нет. Определенно он ей нравился: красивый, высокий, уверенный. Богатый! Арина никогда не гналась за чужими деньгами, не стремилась хорошо устроиться замужем и вообще замуж не рвалась. Но если не кривить душой, она понимала, что Аркадий привлекает ее прежде всего достатком. Лиши его отцовских денег, он станет совсем другим — простым парнем без всякого лоска, работягой в какой-нибудь автомастерской или мелким торговцем с соответствующим образом жизни. На такого Арина вряд ли обратила бы внимание. Это обстоятельство ее и смущало. Но она к Аркадию уже привыкла, и ей было с ним хорошо и нескучно. Ей нравились его пространные, немного наивные рассуждения обо всем, нравилось, что он спрашивает ее мнения по философским, иногда политическим вопросам, нравилось проводить с ним время и порой совершать сумасшедшие поступки. С кем еще можно ночью по всему городу кататься на трамвае? Однажды Аркадий уговорил следовавшего в парк вагоновожатого прокатить их с Ариной по Питеру. Водитель свернул с маршрута; сначала катал по центру, а потом увлекся и завез к черту на кулички, где трамвай отчего-то сломался. Выбирались они оттуда пешком, потому что в ту глухомань не желал ехать ни один таксист. А кто еще способен устроить прогулку по крышам? А пикник на скамейке около Михайловского театра? А еще он умопомрачительно целуется!
Устав от сомнений, Арина приняла решение: раз судьба предлагает ей «золотого мальчика», с которым ей хорошо, какая разница, кем был бы этот мальчик в других обстоятельствах? Жизнь идет здесь и сейчас, и она так скоротечна, что не стоит отказываться от радостных моментов из-за каких-то предположений.
Испанское солнце
Нелепые и непонятные, дерзкие, эпатажные, похожие на бред сумасшедшего и в то же время гениальные произведения Сальвадора Дали вызывали противоречивые чувства у посетителей его театра-музея в Фигерасе. Одни пробегают галопом по этажам галереи, заглядывая в каждое помещение, где толком ничего не успевают посмотреть. Точно так же ведут себя посетители в рядом стоящем здании с ювелирными украшениями Дали, с той разницей, что там они сбавляют ход и уже делают вид, как будто бы что-то понимают в драгоценностях. Конечной точкой их культпохода неизбежно становится ближайшее кафе, где подают к эспрессо хрустящие заварные булочки. Другие совершают осмотр неторопливо, всматриваются в произведения, пытаясь понять замысел маэстро. Гибрид человека с комодом, обглоданные телефонные трубки, Тристан и Изольда в неожиданных образах, слоны на тонких комариных ногах… Попытки в «Тлеющем осле» найти осла заканчиваются недоумением. Как бы люди ни старались, они не понимали шедевров Дали. Им не помогают ни рассказ гида, ни литература, ничего! Такие посетители покидают музей в полнейшем разочаровании. Третьи же восхищаются и понимают каждую картину и скульптуру. Восхищаются рукой творца, похищающей для своей Галы золотое руно, восхищаются жемчужиной, прекрасным кораблем с бабочками на мачте вместо парусов и бабочкой вместо страниц книги. А если что-то остается непонятным, они находят собственный смысл. Последнее казалось увлекательным. Ариадна Металиди относилась скорее к третьему типу посетителей музея. Некоторые картины ей нравились, некоторые озадачивали, и она долго их изучала, пытаясь понять тот глубинный смысл, который вложил в них автор. Ее спутнику, Аркадию Меньшикову, до произведений Дали не было никакого дела. Он вообще не любил музеи и приехал сюда, поддавшись уговорам своей невесты.
— Провести неделю рядом с Фигерасом и не побывать в музее Дали?! Да тебе потом нечего будет вспомнить об Испании! — с иронией сказала Арина, выбирая платье для поездки в родные пенаты художника. За все время их пребывания в курортном местечке Калейла Аркадий только и делал, что лежал около бассейна с телефоном и пивом. Когда они только приехали в Калейлу, Арина сначала пришла в замешательство — не ожидала, что ее друг окажется таким пассивным, пыталась его растормошить. Но все ее старания были тщетными, Аркадий лениво отмахивался, дескать, ему и в отеле хорошо. В лучшем случае соглашался прогуляться до моря. В итоге Арина ездила одна, что было не так приятно, как с компанией, зато она всюду побывала, а не сидела в резервации. Собираясь в музей Сальвадора Дали, девушка не особо рассчитывала на Аркадия, предложила ему поехать вместе из вежливости, а он неожиданно согласился.
1921 г. Испания
Погожим деньком Сальвадор снова отправился к оврагу. Трудно было сказать, что его туда влекло: желание завершить рисунок или он хотел снова увидеть юную цыганку. В последнем юноша не признался бы даже сам себе.
— Пусть только появится, я ей задам! Я ей покажу, как меня передразнивать, — бормотал по дороге Сальвадор. Как он ни старался рассердиться на цыганскую девчонку, это у него не получалось. Перед глазами стоял ее гибкий, облаченный в тряпье образ, в ушах звенел дерзкий смех. Цыганка была совсем не похожа на тех домашних, заласканных родителями, разодетых, словно куклы, девочек, которые Сальвадора окружали в Фигерасе. Девочки были красивыми: кружевные платья и банты, уложенные в сложные прически атласные волосы, серьги, как у сеньор, и модные шляпы — все это вызывало восхищение. Юного Сальвадора тоже трогала эта кукольная красота, но проявлял свои чувства он своеобразно. Парень презрительно фыркал, изображая полное равнодушие. Желая перетянуть внимание на собственную персону, он шумно сморкался, демонстративно отрыгивал, корчил рожи, паясничал. Девочки обиженно разбегались, жаловались своим не менее разодетым мамам на несносное поведение дона. Доньи, охая и ахая, возмущались, обращая всеобщее внимание на дурно воспитанного юнца. Сальвадор торжествовал: опять он стал центром Вселенной!
Несмотря на пленительную внешность, домашние барышни Сальвадору казались капризными и глупыми. В его представлении все девчонки были глупыми, за исключением сестры Анны Марии. Сестру он боготворил и не мог сравнивать ни с кем. Она и умна не по годам, и воспитанна, и восхитительно красива в свои неполные двенадцать лет, и добра, и нежна. А цыганка… Цыганка была совсем не такой: угловатой, дерзкой, свободной. У нее, у оборванки, было то, чего не имел он, потомственный аристократ, сын состоятельных родителей, — пьянящая свобода.
Сальвадор добрался до того самого места, где в прошлый раз делал набросок. При ясной погоде местность выглядела иначе: краски были яркими, насыщенными, как у спелых южных фруктов. Требовалось полностью поменять палитру и вносить существенные изменения в набросок, а переделывать Сальвадор не любил. Он был пылким, как ураган, рисовал по вдохновению за один присест. Оторвать от работы его могли только веские обстоятельства, делающие невозможность ее продолжения, или внезапно нахлынувшая апатия. Он мог в один миг вдруг перегореть идеей и уничтожить результат своего труда.
Сальвадор добрался до того самого места, где в прошлый раз делал набросок. При ясной погоде местность выглядела иначе: краски были яркими, насыщенными, как у спелых южных фруктов. Требовалось полностью поменять палитру и вносить существенные изменения в набросок, а переделывать Сальвадор не любил. Он был пылким, как ураган, рисовал по вдохновению за один присест. Оторвать от работы его могли только веские обстоятельства, делающие невозможность ее продолжения, или внезапно нахлынувшая апатия. Он мог в один миг вдруг перегореть идеей и уничтожить результат своего труда.
Сейчас он находился в пограничном состоянии: вроде бы и не перехотел рисовать пейзаж, но мысли его были заняты совсем не пейзажем. Сальвадор оглядел окрестности, уговаривая себя, что выбирает натуру. Он всматривался вдаль в надежде увидеть вертлявую девичью фигурку, а цыганка, как назло, не появлялась. Работа не шла, Сальвадор напрасно мучил бумагу. Палящее солнце и одолевающая жажда убеждали его бросить свое занятие — и убедили. Сальвадор еще раз окинул взглядом окрестности, побросал нехитрые вещи в сумку и поспешил к своему пристанищу — в монастырь. Там хоть и смертная скука, но зато не жарко и есть вожделенная колодезная вода.
Промаявшись в своей келье до вечера, Сальвадор снова отправился рисовать пейзаж. Ближе к ночи жара спала, подул прохладный ветерок, приглашая побродить по нежно-розовой округе. Стрекотали жужелицы, пахло сладким цветочным ароматом. Сальвадор шел долго, не разбирая дороги и не чувствуя времени. Уже сгустились сумерки, когда юноша выбрался к берегу лесной реки. Разулся, бросил в траву пыльные ботинки и с удовольствием вошел в воду. Вода обожгла ледяной прохладой, усталость мгновенно прошла. Сальвадор опустил в прозрачную воду руки, ополоснул лицо, отхлебнул из ладони.
Шорох за спиной заставил его обернуться. Чья-то взъерошенная тень мелькнула в кустах, унося с собой ботинки.
— Стой, сукин сын! — закричал Сальвадор. Он метнулся на берег, пытаясь догнать наглеца и вернуть свое имущество. Воришка проявил завидную прыть, так что Сальвадор, несмотря на свою отличную физическую форму, за ним не поспел. Отбежав на безопасное расстояние, похититель ботинок обернулся и показал язык. Им оказался цыган, с виду — ровесник Сальвадора.
— Только попадись мне, сволочь цыганская! Чтоб тебя черти в аду сожрали! — выругался Сальвадор. Юноша сильно разозлился оттого, что его облапошили, да еще и сделал это какой-то оборванец. Спускать такое было нельзя. Он решил идти в монастырь, но потом вернуться и непременно найти цыгана.
Не привыкший ходить босиком, Сальвадор ступал медленно, всматриваясь и выбирая дорогу. Уже совсем стемнело, а он не прошел и половины пути. Сослепу он наткнулся на корягу, громко выругался и, скрючившись от боли, присел на траву.
Холодало, болела нога, хотелось пить, есть, спать. Больше всего юноше хотелось оказаться у себя дома в Фигерасе, рядом с обожающей его матерью и любимой сестрой. Он злился на отца, который его отправил в этот проклятый монастырь. Отца Сальвадор не любил за его строгость и за то, что он не желал признавать его исключительность. И вообще, для эксцентричного Сальвадора на фоне лояльной матери отец был воплощением зла. Юноша не признавал полутонов: для него существовало только «да» и «нет»; либо «люблю», либо «ненавижу», никаких компромиссов он не признавал и желал быть первым всегда и во всем. Не случайно его кумиром был Наполеон — личность сильная, могущественная, властная. Сальвадор отождествлял себя с Наполеоном и мечтал покорить — никак не меньше — весь мир. Чем больше разнилось его положение с положением императора, тем больше выходил из себя Сальвадор. Сейчас его положение было пренеприятнейшим, он чувствовал себя одураченным и слабым. Нужно было непременно улучшить статус-кво.
Собрав силы, юноша поднялся и, ковыляя, побрел, как ему показалось, в сторону монастыря. Он шагал медленно, осторожно ступая незащищенными ногами по колкой траве. Ближе к рассвету совершенно уставший Сальвадор увидел мерцающий вдалеке костерок. «Бродяги», — догадался юноша. Несмотря на возможную опасность, Сальвадор решил подойти ближе — все-таки ему не пристало кого бы то ни было бояться! Но едва он приблизился на двадцать шагов к стоянке цыган с их пестрым шатром, как внезапно получил внушительный удар по голове.
Пришел в себя он уже днем в зарослях розмарина. Солнце было высоко и палило в полную силу. Все тело затекло, болел затылок, хотелось пить; босые ноги изрисовали мелкие саднящие царапины. Юноша медленно поднялся, огляделся по сторонам, пытаясь понять, где находится. Место показалось ему незнакомым, и вокруг ни души. Он пошел наугад, ориентируясь по солнцу. Трава больше не казалась колючей, ступать по ней босиком было уже терпимо. По-прежнему не понимая, где монастырь, Сальвадор набрел на ручей. Он зачерпнул ладонью воду и жадно стал пить. Прохладная вода показалась ему слаще сангрии. Вдруг ему на ногу прыгнул кузнечик. Сальвадор заорал, вскочил как ошпаренный, поскользнулся и плашмя упал в ручей. Тут же раздался заливистый девичий смех. На другом берегу стояла знакомая ему цыганка и издевательски хохотала.
Мокрый, с водорослями в волосах, рассыпая проклятия, Сальвадор погнался за девушкой. Цыганка с ним словно играла: то ускоряясь, то замедляясь, она бежала легко, едва касаясь земли; юноша за ней не поспевал.
— Подожди! — остановился Сальвадор, запыхавшись. — Надоело мне за тобой скакать — не сайгак.
Цыганка остановилась.
— Подойди сюда, не бойся! — велел он.
— А я и не боюсь! — Она гордо приблизилась к Сальвадору, дерзко глядя ему прямо в глаза.
— Как тебя зовут, кудрявая?
— Катрин.
— А я Сальвадор Доменек Фелип Хасинто маркиз де Дали, — с достоинством назвал свое полное имя юноша. Не дождавшись оваций в честь своего высокого положения, Сальвадор немного обиделся.
— Ладно, некогда мне с тобой болтать, в монастырь надо, а то и к ужину не попаду! — Он развернулся и уверенно зашагал по едва заметной тропинке, убегающей куда-то в лощину.
— Эй, маркиз! — окликнула его цыганка. — Монастырь в другой стороне!
— Долго еще? — поинтересовался Аркадий. Он уже обошел всю экспозицию, а заодно разведал, нет ли где буфета. Буфета не оказалось, что его несколько расстроило.
— Удивительно, как художник смог изобразить движение времени! — заметила Арина, разглядывая знаменитую картину с похожими на блин мягкими часами. — Время как будто бы растекается в пространстве, оно вязкое, как мед, а не как традиционные крупинки песка в песочных часах. Ты не находишь?
Меньшиков равнодушно пожал плечами.
— Я это… пойду на выход. Давай в городе где-нибудь встретимся.
— Как хочешь, — не стала возражать девушка. Арина нисколько не обиделась, напротив, втайне порадовалась такому повороту событий. Во-первых, никто не будет сверлить укоризненным взглядом спину, а во-вторых, в Фигерасе у нее было одно дело, в котором присутствие Аркадия совсем некстати. Так что после музея можно будет им заняться, пока милый утоляет жажду в пивной.
Чмокнув друг друга в щечки, они расстались. Арина закончила осмотр экспозиции. Под впечатлением, она отправилась в музей ювелирных украшений. Произведения Дали, какими бы они странными ни выглядели, заставляли размышлять, фантазировать, дорисовывать в воображении собственные сюжеты. Казалось бы, какое ей дело до нелепой птицы или до уродца, шагающего между двумя балконами? Ан нет, персонажи картин Дали норовили поселиться в ее голове; они были изображены в движении, произведения как будто бы рассказывали историю. К тому же картину с балконами Арина посчитала для себя символичной, ведь после посещения музея она планировала отправиться на такую же узкую улочку — в старой части Фигераса все улочки узкие. Там, скорее всего, будут такие же дома, с такими же балконами и людьми на них.
Все-таки хорошо, что Аркаша от нее отстал, а не таскается рядом и не ноет, как маленький ребенок, уставший от хождения по магазину, не без удовольствия думала девушка.
Осмотр драгоценностей прошел в спешке. Стоило поторопиться, иначе потом будет неудобно объяснять Аркадию, где она так долго пропадала. Он не поверит, если сказать, что несколько часов подряд ходила по музею. Кто знает, сколько времени придется посвятить посещению таинственного дома. На всякий случай у Арины была заготовлена легенда о том, что она заблудилась.
Покинув здание музея, девушка постаралась быстрее скрыться в ближайшем переулке. Вдруг Аркадий сидит на террасе ближайшего кафе и поглядывает на выход? Огляделась — вроде Меньшикова нет, шмыгнула в узкий промежуток между домами. Прошла дворами на перекресток, сравнила название улицы с картой. К счастью, нужный дом должен был находиться не так далеко от музея художника. Если, конечно, он сохранился с тех времен — ведь прошло без малого сто лет! Война, пожары, да и просто реконструкция — все могло способствовать исчезновению старинного дома. Сверяясь с картой, Арина прошла еще пару закоулков и оказалась на улице Боррасса с точно такими же домами и балконами, как на картине Дали. Ей показалось, что женщины здесь тоже точь-в-точь такие же, как у художника: одна смотрит с балкона, вторая стоит в дверном проеме. Девушка опасливо огляделась по сторонам: для полного комплекта не хватает только уродца, на голову которого падает что-то непонятное. На картине Дали у него еще из-за спины выглядывала чья-то рука. «А может, уродец — это я, и сейчас мне на голову свалится кирпич? — посетила ее догадка. Арина с опаской посмотрела на обветшалые балконы. — Надо уносить отсюда ноги, а то вдруг и правда еще что-нибудь упадет», — подумала она. От улицы Боррасса исчезал во тьму узкий переулок. «Santjago la Ricada, 2» — прочитала она табличку. Похоже, нужный дом там. Арина колебалась: переулок был пустынным и вызывал тревогу. В таких глухих местах небезопасно, даром что Европа, преступники есть везде, а здесь — идеальное место для ограбления. Арина поежилась. «Понесла же меня нелегкая! Уйти назад, в центр!» — это решение было бы самым правильным. Но как же отступить от намеченного? Это не в ее правилах. Уже ведь почти пришла! Да и то, что людей вокруг нет, — это только на руку, хоть и страшно. Мало ли чего! Может, какой-нибудь бдительной испанской старушке она покажется подозрительной, и та сообщит в полицию, а там потом устанешь объясняться, зачем она тут шастает.