- Этого никто на свете не знает? Этого нельзя знать?
- Кто это сказал? Все или только один? Так всегда бывает? Так должно быть?
98. Можно ли?
Не разрешают, потому что грех, потому что вредно, потому что некрасиво, потому что слишком мал, потому что не разрешают, и точка.
И тут есть сомнительные и путаные проблемы. Иной раз что-то оказывается вредным только потому, что мама в дурном настроении. В другой раз-разрешают и маленькому, потому что отец в хорошем настроении либо пришли гости.
- Почему они запрещают, что им, это мешает, что ли?
Счастье, что рекомендуемая теорией последовательность на практике невыполнима. Потому что не хотите
же вы ввести ребенка в жизнь с убеждением, что все справедливо, разумно, правильно, обоснованно и неизменно? В теории воспитания мы часто забываем о том, что должны учить ребенка не только ценить правду, но и распознавать ложь, не только любить, но и ненавидеть, не только уважать, но и презирать, не только соглашаться, но и возражать, не только слушаться, но и бунтовать.
Мы часто встречаем взрослых людей, которые обижаются, когда надо бы не обратить внимания, презирают, когда надо бы посочувствовать. Потому что в области негативных чувств мы самоучки, потому что, обучая нас азбуке жизни, нам преподают только несколько букв, а остальные скрыты от нас. Что же удивительного, если мы читаем книгу жизни с ошибками? Ребенок чувствует рабство, страдает из-за цепей, рвется к свободе, но не обретает ее, потому что путы, меняя форму, не меняются по существу - запрет и принуждение остаются. Мы не в силах изменить нашей взрослой жизни, потому что воспитаны в неволе, мы не можем дать ребенку свободу, пока сами живем в оковах.
Если бы я исключил из воспитания все то, что прежде времени сковывает моего ребенка, это вызвало бы суровое неодобрение и его ровесников, и взрослых. Разве необходимость прокладывать новые пути, тяготы движения против течения не были бы трудом еще более тяжким? Как горько расплачиваются в школах-интернатах недавние вольные жители сельских двориков за несколько лет относительной свободы в поле, конюшне, людской...
Я писал эту книгу в полевом лазарете, под грохот пушек во время войны.
Одной программы снисходительности недоставало.
99.
Почему девочка в нейтральном возрасте уже столь сильно отличается от мальчика?
Потому, что, помимо общей детской обездоленности, она подвержена дополнительным ограничениям как женщина. Мальчик, лишенный прав из-за
того, что он ребенок, обеими руками захватил привилегии пола и не желает делиться с ровесницей.
- Мне можно, я могу, я ведь мальчик.
Девочка-белая ворона в их среде. Один из десяти непременно спросит:
- Почему она с нами?
Стоит возникнуть ссоре, которую мальчики честно разрешают между собой, щадя самолюбие другого, не грозя ему изгнанием, как для девочки мгновенно готов суровый приговор:
- Не нравится-катись к девчонкам.
Девочка, предпочитающая играть с мальчиками, на подозрении и в собственной среде:
- Не хочешь - отправляйся к своим мальчишкам.
Изгнанница отвечает на презрение презрением-защитная реакция задетой гордости.
Редкая девочка не падет духом, сумеет пренебречь мнением окружающих, стать выше толпы.
Во что вылилась враждебность большинства детей к девочке, которая предпочитает играть с мальчиками? Наверное, я не ошибусь, утверждая, что эта враждебность создала суровый, жесткий закон:
- Позор девочке, если мальчик увидит ее трусики.
Этого закона в той форме, какую принял он среди детей, не могли выдумать взрослые.
Девочка не может нормально бегать, потому что если она упадет, то прежде чем она успеет оправить платьице, уже слышится злобное:
- Трусики, трусики!
- Врешь!-Или вызывающе:- Ну и пусть!-отвечает она, покраснев, смущенная, униженная, страдающая. Если она вдруг полезет в драку-тот же окрик одернет, оскорбит и парализует ее. И постепенно девочки становятся не такими ловкими, как мальчики, а значит, они меньше достойны уважения. Они не дерутся, зато обижаются, ругаются, ябедничают и ревут. А тут еще взрослые требуют уважения
к девчонкам. С какой радостью дети говорят о ком-нибудь из взрослых:
- Он мне никто. Его мне слушаться не надо.
А девчонке он должен уступать- с какой стати?
Пока мы не освободим девочек от тисков "это неприлично", истоки которого в особенностях их одежды, не стоит стараться, чтобы они стали друзьями мальчиков. Мы решили эту проблему на свой лад: отрастили мальчикам длинные волосы, опутали их такой же густой сетью правил хорошего тона и пускай теперь играют вместе. Вместо того, чтобы растить мужественных дочерей, мы удвоили число женоподобных сыновей.
Короткие платья; купальные, спортивные костюмы: новые танцы-смелая попытки решения проблемы на повыл- основах. Сколько в предложениях моды скрывается размышлений? Надеюсь, что это не легкомыслие.
Не стоит обижаться и критиковать: в обсуждении так называемых щекотливых тем мы, верные предрассудку, храним осторожность.
*
Я не хотел бы возобновлять попытку обсуждения всех этапов развития всех детей в короткой брошюре.
100.
Ребенок, который вначале радостно плывет по поверхности жизни, не видя ее мрачной глубины, предательских течений, тайных чудищ, скрытых враждебных сил, доверчиво, восхищенно улыбаясь многоцветным чудесам, внезапно пробуждается от голубого полусна и, с остановившимся взглядом, затаив дыхание, дрожащими губами испуганно шепчет:
- Что это? почему? зачем? Пьяный качается, слепой палкой нащупывает дорогу, эпилептик падает на тротуар, преступника ведут в тюрьму, лошадь сдохла, петуха зарезали.
- Почему? Зачем все это? Отец бранится, а мама все плачет, плачет. Дядя целует горничную, она ему грозит пальцем, они смеются, смотрят в глаза друг другу. Взволнованно говорят о ком-то, кто родился под недоброй звездой, и ему за это ноги поломать надо.
- Что это, почему?
Он и спрашивать-то не смеет. Он чувствует себя маленьким, одиноким и беспомощным перед лицом таинственных сил.
Он, бывший прежде владыкой, желание которого было законом, вооруженный своими слезами и улыбкой, обладающий мамой, папой, няней, вдруг понял, что это не они для него, а он- для них, что они завели его для собственного развлечения. Чуткий, как умный пес, как плененный царевич, он всматривается в мир вокруг себя, вглядывается в мир вокруг себя, вглядывается в себя.
Они что-то знают, они что-то скрывают. Они не то, чем себя называют, и они требуют, чтобы и он не был тем, чем есть на самом деле. Они ратуют за правду - а сами врут и заставляют врать других. Они совершенно по-разному говорят с детьми и друг с другом. Они смеются над детьми. У них какая-то своя жизнь, и они сердятся, когда ребенок хочет проникнуть в нее, они хотят, чтобы он верил им на слово, они радуются, когда наивным вопросом он обнаруживает свое непонимание.
Смерть, животные, деньги, правда, бог, женщина, разум - во всем примесь фальши, какой-то дурной загадки, унизительной тайны. Почему они не хотят сказать, как все обстоит на самом деле?
И ребенок с грустью вспоминает раннее детство.
101.
Второй период неуравновешенности, о котором могу определенно сказать лишь то, что он существует, я назвал школьным. Это название-отговорка, название-незнание, название-отступление, одно из множеств названий-этикеток, которые наука пускает в оборот, обманывая профанов, прикидываясь всезнающей, когда едва начинает догадываться.
Школьная неуравновешенность - это не перелом на границе младенчества и раннего детства и не период созревания.
Физические его проявления: ухудшение внешнего вида, сна, аппетита,
пониженная сопротивляемость болезням, появление скрытых до этого наследственных пороков, плохое самочувствие.
Психическое одиночество, душевный разлад, враждебность к окружению, податливость моральной заразе, бунт врожденных наклонностей против навязанных воспитательских влияний.
Что с ним случилось? Я его не узнаю,--так характеризует его мать.
Иногда:
- Я думала, что это капризы, сердилась, ругала его, а он, верно, давно уже был болен.
Для матери неожиданностью является тесная связь между замеченными физическими и психическими изменениями.
- Я приписывала это дурному влиянию товарищей.
Да, но почему же среди множества одноклассников он выбрал плохих, почему так легко удалось им подчинить его своей воле, заставить слушаться?
Ребенок, ощутивший боль отлучения от самых близких и еще слабо сросшийся с детским коллективом, испытывает тем большие страдания, что на него сердятся, что не хотят помочь, что ему не к кому обратиться за советом, не к кому притулиться, не на кого опереться.
Когда видишь эти внезапные перемены в интернате, где множество детей, где из ста нынче один, завтра другой вдруг "портится", становится ни с того ни с сего ленивым, неловким, капризным, сонным, раздражительным, недисциплинированным, лживым, чтобы через год снова обрести равновесие, "исправиться", трудно сомневаться, что эти перемены зависят от процесса роста, кое-какое представление о котором дают объективные беспристрастные параметры: вес и размеры.
Мне думается, будет время, когда вес, размеры, а может, еще и другие обнаруженные человеческим гением параметры станут сейсмографом скрытых сил организма, позволят не только
распознать, но и предвидеть тенденции развития личности.
102.
Неправда, что ребенок хочет звезду с неба, что его можно подкупить лестью и уступчивостью, что он врожденный анархист. Нет, ребенок обладает чувством долга, не навязанным насильно, тяготеет к порядку, не отказывается от правил и обязанностей. Он только хочет, чтобы бремя не было непосильным, чтобы оно не ломало ему хребет, чтобы он встречал понимание, когда зашатается, поскользнется, усталый, остановится, чтобы перевести дух.
"Попробуй, посмотрим, сдвинешь ли с места, сколько шагов пройдешь с грузом, сможешь ли сделать столько каждый день"-это основной принцип ортофрении.
Ребенок хочет, чтобы к нему относились серьезно, хочет доверия, хочет получить от нас помощь и советы. Мы же относимся к нему несерьезно, беспрестанно подозреваем, отталкиваем не понимаем, отказываем в помощи.
Мать не хочет привести факты Врачу, к которому пришла за консультацией, говорит вообще:
- Нервная, капризная, непослушная.
- Факты, сударыня, называйте симптомы, а не диагноз.
- Укусила подругу. Прямо стыдно сказать. А ведь любит ее, всегда с ней играет.
Пятиминутная беседа с девочкой, и выясняется: она ненавидит "подругу", которая смеется над ней, над ее платьями, а маму назвала "тряпичницей".
Еще один пример: ребенок боится спать один в комнате, приходит в отчаяние при мысли о приближающейся ночи.
Почему же ты мне не сказал? Да именно что сказал. А мать не обратила внимания:
стыдно, такой большой мальчик, а боится вот и вся ее реакция.
Третий пример: плюнул в бонну, вцепился ей в волосы, с трудом оторвали.
А бонна ночью брала его в постель и велела прижиматься, грозилась, что запрет его в сундук, увезет и бросит в реку.
Поразительно одиноким может быть ребенок в своем страдании...
103.
Период примирения, затишья. Даже нервные дети снова становятся спокойными. Возвращается живость, детская подвижность, гармония жизненных функций. Появляются и уважение к старшим, и послушание, и хорошее настроение, исчезли мучительные вопросы, капризы, шалости. Родители снова довольны. Ребенок внешне ассимилируется в семье и среде, пользуясь относительной свободой, не требует большего, остерегается высказывать свои взгляды, заранее зная, что они будут приняты враждебно. Школа с ее мощными традициями, шумной и эмоциональной жизнью, распорядком, заботами, поражениями и победами, друг-книга делаются содержанием жизни. Факты не оставляют времени на бесплодное ожидание.
Ребенок теперь уже знает. Знает, что не псе в мире и порядке, что существуют добро и зло, знание и невежество, справедливость и несправедливость, свобода и зависимость. Понимать-то он пока не понимает, да и что ему, в конце концов, до всего этого? Он со всем соглашается, плывет по течению.
Итог? Надо молиться, в сомнительных случаях молитву подкрепить милостыней, так все делают. Грех? Раскаешься, и Бог простит.
Смерть? Что ж, нужно плакать, носить траур, со вздохом вспоминать, так все делают.
Они хотят, чтобы он был образцовым, примерным, веселым, наивным, благодарным родителям ну что ж, на здоровье.
"Пожалуйста, спасибо, извините, мамочка велела кланяться, желают от всею сердца (а не от одной его половины)" - это так просто, легко, а зато заработаешь похвалу, в покое тебя оставят.
Он знает, к кому, как и с какой просьбой обратиться, как ловко вывернуться из неприятного положения, чем кому угодить, и только смекает, стоит ли...
Хорошее душевное самочувствие, физическое благополучие делают его терпимым, склонным к уступкам; родители, по сути дела, добрые, мир, вообще говоря, не плох, жизнь, если не обращать внимания на частности, прекрасна.
Этот этап, который может быть использован родителями, чтобы подготовить себя и ребенка к ожидающим его новым проблемам, является периодом наивного покоя и безмятежного отдыха.
"Помогли арсеник или железо, хорошая учительница, коньки, пребывание на даче, исповедь, материнские нравоучения".
Родители и ребенок обманывают себя, что они уже обо всем договорились, что преодолели все трудности, меж тем недалек час, когда не менее важная, чем рост, но наименее всего освоенная современным человеком функция размножения начнет трагически усложнять продолжающуюся функцию
развития личности, смущать душу и искушать тело.
104.
Снова-всего лишь попытка узнать правду, мелкие облегчения в ее понимании и опасность впасть в заблуждение, что вот она, истина, уже здесь, в то время как у нас есть только тень, только несколько черточек общего контура.
Ни период отклонения, ни период уравновешенности не являются объяснением явления, это только его общеизвестные проявления. Тайны, которыми мы овладели, мы вычеркиваем как объективные математические формулы, те же, по отношению к которым мы беспомощны, смущают и раздражают нас. Пожар, наводнение, град- это катастрофа, но только в плане убытков, которые они приносят, и поэтому мы организуем пожарную команду, строим плотины, страхуемся, защищаемся. Мы приспособились к веснам и осеням. С человеком же мы боремся безуспешно, потому что, не зная его, не умеем организовать гармонического общежития.
Сто дней ведут к весне. Еще нет ни одной травинки, ни одного бутона, а уже в земле и кореньях звучит приказ весны, которая таится в укрытии, дрожит, выжидает, набирает силы- под снегом, в голых ветвях, в морозном вихре, чтобы вдруг распуститься пышно и ярко. Только поверхностное наблюдение усматривает непорядок в переменчивой погоде мартовского дня. Там, в глубине, скрыто то, что неуклонно созревает с часу на час, строится в ряды и скапливается, мы только не умеем отделить железного закона астрономического года от его случайных, мимолетных перекрещиваний с законом менее известным или не известным вовсе.
Между периодами жизни нет межевых столбов, это мы их расставили, так же, как выкрасили карту мира в разные цвета, установив искусственные границы государств, меняя их раз во сколько-то лет.
- Он из этого вырастет. Это переходный возраст. Сто раз еще изменится.
И воспитатель со снисходительной улыбкой ждет, когда же ему поможет счастливый случай и процесс роста.
Каждый исследователь любит свою работу за муки поисков и наслаждение борьбы, но человек добросовестный еще и ненавидит ее--он боится ошибок, которые совершает, видимости. которую создаст.
Каждый ребенок переживает периоды старческой усталости и полноты жизнедеятельности, но это не означает, что следует потакать или трепетать, так же как не означает, что следует бороться или тормозить. Сердце не поспевает за ростом, значит, надо дать ему отдохнуть. А может, наоборот-побуждать к более активному действию. чтобы оно окрепло как следует? Эту проблему можно решить только индивидуально, в каждом конкретном случае и в каждый конкретный момент, нужно только, чтобы мы завоевали доверие ребенка, а он заслужил нашу веру.
А прежде всего нужно, чтобы наука знала.
105.
Следует произвести генеральный пересмотр всего того, что мы приписываем сегодня периоду созревания, с которым мы всерьез считаемся (и это правильно). но не преувеличенно ли. не односторонне ли. а главное, учитываем ли мы составляющие его факторы? Разве познание предыдущих этапов развития не позволило бы объективнее приглядеться к этому новому, но всего лишь одному из многих периодов неуравновешенности. с чертами, похожими на прежние, лишить его нездорового ореола таинственной исключительности? Разве не обрядили мы созревающую молодежь в униформу неуравновешенности и возбудимости, как младших в униформу покоя и беспечности, разве не передается ей это наше внушение? И не влияет ли наша беспомощность на турбулентность процесса? Не слишком ли много мы разглагольствуем о пробуждающейся жизни, рассвете, весне и порывах, не слишком ли мало у нас фактических научных данных об этом периоде?
Что определяет: явление общего бурного роста или развитие отдельных органов? Что зависит от изменений в кровеносной системе, сердце и сосудах, от наследственного либо качественно нового окисления тканей мозга и их возрождения, а что-от развития желез, голосовых связок и волосяного покрова на коже?
Если некоторые явления вызывают панику среди молодежи, болезненно поражая ее, собирая богатый урожай жертв, ломая ряды и внося в них уничтожение, то это не потому, что так должно быть, но оттого, что таковы сегодняшние социальные условия, оттого, что вся современная жизнь способствует именно такому течению этого отрезка жизненного цикла.
Уставший солдат легко поддается панике, недоверчиво глядя на тех, кто ведет его, подозревая измену или видя нерешительность командиров; еще легче, когда его мучает беспокойство, незнание, где он, что перед ним, что по сторонам и за ним, легче всего, когда атака начинается неожиданно. Одиночество благоприятствует панике,