Сегодняшней ночью, во время путешествия по заливу, мы много говорили. Меня саму удивили мои откровенность и желание выговориться. Начинаю верить, что между нами есть нечто выходящее за рамки обыденности и тривиальных отношений. Я должна свыкнуться с этим, принять это.
Леонардо захотел узнать больше о последнем периоде моей жизни, и я рассказала ему все, не скрывая месяцы безумства, бурных ночей, бесполезной череды любовников. При этом я стремилась вызывающе подчеркнуть перед ним свою свободу: он должен знать, что я продолжала жить и без него… И в глубине души лелеяла надежду, что это вызовет у него ревность. Но Леонардо ограничился тем, что посмотрел на меня с легкой улыбкой, ничего не говоря. Его не поймешь.
Несмотря на свою откровенность, я все же умолчала кое о чем: не решилась сказать ему, что оргазм в последний раз испытала с ним, что мои приключения были всего лишь смертельно скучным времяпровождением.
Подумав об этом, я просто сменила тему разговора и начала расспрашивать Леонардо о его работе. Он поделился, что хочет написать книгу рецептов, вдохновленных его родными местами, и именно поэтому возвращается на Стромболи, чтобы заново почувствовать вкусовые ощущения своего детства, секреты островных кулинарных традиций. В этот момент я чуть не решилась спросить у него, знает ли Лукреция, что попутчицей ее мужа буду я, но потом отогнала от себя эту мысль.
* * *Легкий, бодрящий ветерок обдувает мне лицо. Это заполоняющее ощущение – чувствовать его в волосах, вдыхать запах моря: я готова навсегда отпечатать в моей памяти картины Стромболи, соблазняющие формы, ослепительные цвета. Начинаю различать линию белых домиков, которые отсюда кажутся множеством маленьких кубиков, помещенных один рядом с другим, потом узнаю порт и черные песчаные наносы[36]. Но над всем этим возвышается он – гигантский конус серой земли, который угрожает небу, выплевывая облака дыма.
Я поворачиваюсь к Леонардо, с полными восхищения и благодарности глазами.
– А вулкан всегда так себя ведет?
– Iddu?[37] – Леонардо улыбается, кивая на него подбородком. – Здесь его так называют, – объясняет самодовольно, – на Стромболи командует он, но это добрый великан.
– По-правде говоря, вулкан меня немного пугает. От него веет неукротимой, мощной энергией, рядом с ним чувствуешь себя совершенно беззащитной и безоружной.
Леонардо поглаживает меня по голове, успокаивая.
– Видишь, – указывает пальцем в небо, – сейчас он словно приветствует нас. Извергая дым, он желает поздороваться с нами. Он делает так почти каждый час: покашливает, просто чтобы напомнить, что он спокойный, но живой.
– Может быть… – скептично приподнимаю брови, Леонардо меня не убедил.
– Поверь мне, ты скоро узнаешь его и полюбишь.
* * *Этот день начала мая несет в себе аромат лета и каникул. Остров призывает меня к себе, распахнув объятия своих земель. Но готова ли я к тому, чтобы он принял меня? За это время я стала другой – самодостаточная Элена, избегающая близких отношений, в борьбе против всего мира, готовая ко всему, чтобы не чувствовать пустоту внутри себя. Но мне придется сложить оружие, если я хочу насладиться пребыванием здесь, принять тот факт, что я могу зависеть от кого-то и что этим кем-то будет Леонардо.
Когда мы причаливаем, все эти размышления растворяются и на меня нисходит глубокое успокоение. Сердцебиение замедляется, мысли становятся легче. Здесь совсем другой воздух, нежный, пахнущий цветами и миррой. У меня впечатление, что я погрузилась в безвременное пространство, где мои страхи и беспокойство не найдут плодородной основы, чтобы разрастись.
– Дом недалеко, – говорит Леонардо, таща за собой мой чемодан одной рукой и поддерживая другой свою потрепанную сумку. – Но пешком нам туда не дойти.
– Ты хочешь сказать, что мне придется сесть на один из этих драндулетов?
Перед нами выставлены в ряд несколько старых разноцветных «ApeCar»[38].
– Здесь нет машин, – он разводит руками с довольным выражением на лице, которое разглаживает морщинки вокруг его глаз. Тех самых глаз, которые, даже когда смеются, сохраняют таинственный отблеск.
– Хорошее начало… – комментирую язвительно, раздумывая, как мне удастся взобраться на «ApeCar», ничего не повредив.
– Тебе еще повезло, до недавнего времени единственным средством передвижения здесь были ослики, – замечает он, ставя багаж в кузов. Мышцы рук прекрасно видны под футболкой. Затем передает банкноту водителю, худому мужичонке с темной, обожженной солнцем кожей, тот благодарит с беззубой улыбкой. Его зовут Джузеппе. Наверное, они с Леонардо знакомы, поскольку приветливо обмениваются парой слов на сицилийском диалекте, который звучит для меня как арабский.
Закончив с багажом, Леонардо переходит ко мне, и, взяв на руки, водружает меня – словно я тоже багаж, но очень хрупкий – на заднее сиденье Ape (там два места из пенорезины).
– В Пищита? – спрашивает Джузеппе, прежде чем завести мотор. Из его слов я уловила только название местности.
– Ну да, дом по-прежнему там, – отвечает Леонардо. Мне кажется, что даже акцент в его речи слегка изменился, адаптируясь под местный говор.
Джузеппе жмет на газ и проносится по лабиринту улочек с опасной небрежностью. Приключения на мотороллере не совсем вяжутся с моей больной ногой.
Поселок выглядит пустующим. Сезон еще не начался, нашествие туристов пока впереди. Повсюду царит редкостная тишина, и опьяняющий запах воздуха преследует меня, не давая покоя. И потом, цветы гибискуса и бугенвиллеи, кактусы, олеандры, лимонные деревья, черный песок и белые домики, этот легкий ветер, проникающий прямо в сердце… Хаос Рима и многоголосье Венеции остаются далекими воспоминаниями.
Приближаясь к дому Леонардо, на мгновение ощущаю себя участницей сцены в фильме «Стромболи, земля Бога», но в ярких цветах. Это шедевр Росселлини[39] с Ингрид Бергман в роли Карины. Антонио, ее муж – ревнивый и гнетущий, а мой мужчина – Леонардо… Так в аналогии происходит короткое замыкание. Кем является для меня теперь Леонардо?
Говорю себе: «Элена, пока нет нужды срочно искать ответ на этот вопрос». И продолжаю размышлять: прошло больше полвека с тех пор, как сняли этот фильм, но, похоже, здесь ничего не изменилось.
* * *Мы прощаемся с нашим водителем на углу улицы. Леонардо ведет меня к дому. Это старинное здание, кажется, находится здесь с незапамятных времен. Как и другие дома на острове, он белый с окрашенными в голубой цвет ставнями.
Леонардо останавливается у калитки и задумчиво оглядывается вокруг.
– Вот здесь я родился и вырос. С тех пор как я уехал, ничего не изменилось.
– Как давно ты не возвращался?
– Много лет. На самом деле часть меня словно бы осталась пригвожденной к этому месту.
Он проводит рукой по шершавой стене ограждения, словно устанавливая контакт со спящим существом.
Затем открывает калитку, и мы проходим в сад, где среди нескольких лимонных деревьев растет старое гранатовое дерево. Я останавливаюсь, чтобы рассмотреть его, пока Леонардо подносит наш багаж к лестнице у входа, ведущей наверх.
– Мы обустроимся наверху, на втором этаже, оттуда, с террасы, ты сможешь смотреть на море, – говорит он.
Я гляжу на крутую каменную лестницу в отчаянии.
– Прекрасно, – восклицаю с саркастической улыбкой, – я и моя нога очень тебе благодарны!
Не одарив меня даже взглядом или словом, Леонардо забирает у меня костыли, прислоняет их к стенке ограждения и берет меня на руки. В его сильных объятиях я чувствую себя легкой, как девочка, я уже привыкла передвигаться подобным образом. Цепляюсь за его шею и наслаждаюсь путешествием. Ступенька за ступенькой моим глазам открывается потрясающий вид.
Добравшись до верха, Леонардо легонько толкает полуоткрытую дверь. Я замечаю, что на наличнике нарисовано некое подобие сердца, завершающегося крестом, – возможно, изображение листа?
– Красиво! А почему именно сердце? – Этот странный символ вызывает во мне любопытство, в нем есть нечто святое и первобытное.
Он улыбается.
– Это не сердце. Это каперс, символ острова, – объясняет Лео, когда мы входим. – Сегодня вечером я дам тебе попробовать настоящие каперсы из Стромболи, и ты поймешь, что никогда не пробовала ничего подобного.
Мы на просторной, наполненной ароматами специй кухне, без сомнений, она – сердце дома. В центре кухни стоит стол, а у белых стен – несколько античных предметов мебели, темных и прочных. В углу камин, черный от копоти. Чувствую кожей приятное ощущение прохлады: эти толстые стены из живого камня изолируют и защищают от внешнего мира.
Леонардо опускает меня на деревянный стул с плетеным сиденьем.
Леонардо опускает меня на деревянный стул с плетеным сиденьем.
– Пойду заберу все остальное.
– Жду тебя здесь, – все равно без костылей я не смогу сделать и шага.
С любопытством осматриваюсь вокруг. Помимо камина здесь есть старая печка, наверное, она еще функционирует. А передо мной, снаружи, – крытая терраса с каменными скамеечками, окрашенными в голубой цвет.
Спустя некоторое время Леонардо появляется с чемоданами. Вместе с ним входит пожилая женщина, миниатюрная и немного сгорбленная, с собранными в пучок седыми волосами.
– Это Нина, – представляет он, опережая ее на несколько шагов. – Это она все приготовила к нашему приезду.
Женщина подходит ко мне. У нее выдающееся лицо, маленькие глаза ярко-голубого цвета, тонкие губы, лоб, пересеченный морщинами. Два кольца из золота свисают с мочек ушей, сильно удлинняя их.
– Очень приятно, – она сжимает мою руку в своих, твердых и морщинистых.
– Мне тоже, я Элена, – пытаюсь приподняться со стула, но мне не удается рассчитать толчок, и я лишь покачиваюсь.
– Сиди спокойно, не утруждай себя, – говорит она очень нежным голосом.
– Нина была моей кормилицей, – объясняет Леонардо. – Это она меня вырастила, когда я был ребенком.
– Сколько мне с ним пришлось пережить, с этим picciriddu[40], – женщина смотрит на него глазами, полными материнской любви. – Он был как ветер, не сидел на месте ни минуты.
Улыбаюсь, в некотором смысле он и сейчас такой.
– Вы всегда оставались здесь, на Стромболи? – спрашиваю.
– Да, – спокойно отвечает она, словно жить на этом затерянном острове – это самая естественная вещь в мире.
– А вы не боитесь вулкана? – задаю вопрос.
– Iddu как Бог, он делает, что хочет… но местные его не боятся.
– Ну значит, и мне нужно научиться этому у островитян.
– Главное об этом не думать, – успокаивает она меня, обобщая одной фразой всю мудрость и фатализм местных жителей. Потом обращается к Леонардо: – Пойду займусь делами. Если тебе что-то понадобится, знай, что я рядом.
– Спасибо, Нина, – прощается он, нежно целуя ее в щеку.
* * *Пообедав и отдохнув пару часов, выходим на огромную террасу, чтобы полюбоваться небом перед закатом. Ряд белых столбиков поддерживает беседку, увитую прекрасными розовыми цветами бугенвиллеи. Мы садимся на одну из скамеек и отсюда смотрим на море, а ветер ласкает нашу кожу.
– Нина живет одна в нескольких домах отсюда, – объясняет Леонардо, указывая рукой в направлении поселка.
– Она такая приятная, – говорю. – Это правда, что она тебя вырастила?
– Да, – улыбается, явно взбудораженный воспоминаниями. – Мой отец был канатчиком и продавал свои сети рыбакам, а мама работала швеей. Они оставляли меня на весь день с Ниной, она водила меня за собой по острову, собирая каперсы, или я часами наблюдал, как она готовит. Мужчины в ее семье были рыбаками, как большинство жителей острова, и в их доме всегда была свежая рыба.
– Наверное, так и родилась твоя страсть к кулинарии?
– Думаю, да. Смотреть на Нину – это был целый спектакль. Я считал ее кем-то вроде волшебницы и всем сердцем хотел быть ее маленьким учеником, чтобы разузнать все ее секреты. – Он указывает на дерево граната под нами: – Видишь это дерево? Когда оно давало плоды, моя мама собирала и приносила ей. И Нина делала из них потрясающий ликер, самый вкусный из всех, что я когда-либо пробовал. Мои родители не хотели, чтобы я его пил, потому что был еще ребенком, но она все равно тайком давала мне его время от времени.
Я заворожена его воспоминаниями. Леонардо никогда не рассказывал о себе с такой естественностью, и мне хотелось бы, чтобы он не останавливался. Похоже, он внезапно раскрепостился.
– А где твои родители? – спрашиваю, расхрабрившись.
– Они оба умерли после болезни, – говорит он, помрачнев на минуту. – Семь лет назад, один за другим.
Между нами повисает тишина, затем Леонардо указывает на скалу янтарного цвета, вдалеке около побережья, которая стоит в своем могущественном одиночестве.
– Видишь вон ту скалу? Ее называют Стромболиккио[41].
Я улыбаюсь нелепости этого названия.
– Она тоже была вулканом, – объясняет Леонардо. – Согласно легенде, это вершина Стромболи, что была отброшена в море тысячи лет назад во время извержения.
– А нельзя ее обратно пристроить?
Леонардо улыбается, покачивая головой.
– А что там на вершине, маяк? – спрашиваю, прищурив глаза.
– Да. До 50-х годов им управлял смотритель. Теперь маяк работает на солнечной энергии.
– И можно подняться на него и посмотреть оттуда на окрестности?
– Тебе бы очень этого хотелось, правда? – поддразнивает он.
– Еще как! – киваю.
– Там есть небольшая каменная лестница, с более чем двумястами ступеньками, она ведет от моря наверх, – объясняет Леонардо, затем придвигает лицо ближе к моему, и я чувствую, как внутри все сжимается, – если ты чувствуешь, что сможешь…
– А я-то надеялась, что ты отнесешь меня на руках, – я провоцирующе улыбаюсь.
Его глаза на мгновение смотрят прямо в мои:
– Даже и не мечтай.
Затем, без предупреждения, он обнимает меня своими мощными руками, и я оказываюсь прижатой к его груди. Его руки – в моих волосах, я чувствую на себе его горячее дыхание. Мы еще не были настолько близки после встречи. Я сразу же понимаю, что ничего не изменилось, что мне здесь так хорошо, как нигде. Расслабляюсь и наслаждаюсь его ароматом. Люблю его запах.
Леонардо поглаживает меня по затылку, слегка касаясь пальцами.
– Я хотел поцеловать тебя с тех пор, как снова увидел в госпитале, – шепчет мне на ухо, – и сейчас я сделаю это, предупреждаю тебя. – Он берет мое лицо в ладони. – Если ты против, скажи, – он приближается к моим губам, – но не думаю, что это меня остановит.
Его губы неслышно касаются моих, как бы случайно. Я не смогла бы противиться даже при желании, я парализована страстью. Леонардо ладонями поддерживает мой подбородок, как фрукт, который собирается попробовать, затем начинает легонько покусывать мои губы и приоткрывает свои, позволяя мне почувствовать язык. И под конец, захватывает мой рот, заполняя его своим горячим и влажным вкусом. Я принимаю его и следую его примеру: языком, губами и зубами.
Я всей душой ждала этого поцелуя, просто не хотела признавать этого. Он слегка отстраняет меня, ища мой взгляд, затем проводит большим пальцем по моим губам.
– Элена, я до смерти скучал.
Затем целует меня в нос, в шею, в плечи. Я чувствую его бороду на щеках, ощущаю его серьгу на своей шее, его аромат в ноздрях, густые волосы на моей коже: новые и уже знакомые ощущения, касания, которые пробуждают меня.
– Пойдем внутрь, – он подает мне руку. И я никак не могу отказаться.
В этот момент солнце касается поверхности моря, зажигает небо всеми оттенками красного и розового. У нас за спиной последний луч солнца тонет в море, а мы в этот момент, обнявшись, мелкими шагами идем навстречу нашей первой совместной ночи.
* * *Я жду его, сидя на том же самом стуле, пока он в душе. Я не могу принимать душ, пока у меня перевязки, и вынуждена мыться по частям, выделывая чудеса акробатики. И сейчас мечтаю снять с себя эту пропотевшую одежду и оказаться в постели вместе с Леонардо. Это ожидание возбуждает и томит.
Наконец-то. Шум воды больше не слышен. Леонардо, наверное, вышел из душа и вытирается полотенцем, встряхивая волосами и бородой, а затем обвяжет его вокруг талии, посмотрится в зеркало, уверенно улыбнувшись, и надушится капелькой парфюма с запахом амбры. Затем наденет кожаные шлепанцы и, насвистывая, пойдет по коридору.
Леонардо появляется в проеме, греческая статуя во плоти и крови. Идет ко мне и, не говоря не слова, берет на руки.
– Куда ты меня несешь? – спрашиваю.
– В ванную, твоя очередь, – отвечает очень естественно.
– Я и сама справлюсь, – протестую.
– Я знаю, но если я тебе помогу, это будет интересней.
Он опускает меня прямо на пол и включает воду, ожидая, пока старая ванна заполнится. Тем временем через голову снимает с меня хлопковое платье. Я остаюсь в лифчике и трусиках и немного стесняюсь: мое тело кажется мне странным, непропорциональным – одна нога отличается от другой – я чувствую себя скованно.
– Элена, ты прекрасна, – шепчет он, лаская меня взглядом.
Целует в губы и, скользя руками вдоль спины, расстегивает лифчик, затем кладет руки на ягодицы и медленно снимает трусики. Пальцем пробует воду, осторожно приподнимает меня и опускает в наполненную ванну, оставив снаружи ногу в перевязках. Как только погружаюсь в воду, все напряжение мгновенно исчезает.
Леонардо закрывает кран и натуральной мочалкой, пропитанной ароматным маслом, начинает легко массировать шею, грудь и спину. Закрываю глаза и чувствую только его руки на себе, его ладони, которые ласкают меня. Я сижу в этой ванне и целиком отдаюсь своим ощущениям. Больше не существует боли, кончились мучения, и мое изможденное тело начинает снова вибрировать.