— Тогда что ты предлагаешь, дядюка Савелий? — повернулся к нему Панкрат.
— Пусть вместе с Чигирькой полезет кто-то еще, заодно друг друга подстрахуют. Но второго моего сына ты в разведку не посылай. Мало ли что…
— А если из затеи ничего не получится, тогда останется проверенный веками казачий способ, — включился в разговор атаман станицы Ищерской Никита Хабаров, тот самый казак, который был освобожден стодеревцами из плена во время их вылазки в высокогорный аул Цахтуры. — Как только стемнеет, мы обмотаем копыта наших коней тряпками, и пока не взошла луна, попробуем проскочить опасное место.
Захарка выдвинулся вперед и дополнил:
— Если и в этом случае нас постигнет неудача, мы пойдем на прорыв. Ночью абреки вряд ли разглядят, куда бросать камни. В конце концов, это ущелье не бесконечное, да и посты они тоже расставили не по всему верху.
Чигирька и присоединившийся к нему Гришка, сын хорунжего Черноуса, успели спешиться и взять в руки мотки тонкой веревки, скрученной из конского волоса на ткацком станке с вертлявым веретеном. Магазинную бечевку терцы не признавали, считая ее ненадежной. Молодые казаки подошли к стене и стали примериваться, как ее одолеть, за ними взялись следить все станичники, исключая тех, кто подменил ногайского проводника, они не спускали глаз с дозора. Чигирька ловко набросил петлю на корявый куст, росший саженях в пяти от дна ущелья. Подергав за конец, он обезьяной запрыгал по отвесной стене, подтягиваясь на руках, одновременно упираясь ногами в скалу. Скоро казак оседлал ненадежную опору, снял с нее петлю и забросил ее на следующий куст, росший выше. Проверив на прочность и его, поймал брошенный ему Гришкой конец веревки, помог тому подняться к себе, сам той же обезьяной сразу отправился покорять очередную высоту. Так, сменяя друг друга, оба молодца добрались до середины стены. От этого места работа у них должна была пойти веселее, потому что от уступа начиналась трещина, расширявшаяся кверху. Отдохнув, станичники взялись ее обследовать, они по очереди пытались пропихнуть в нее одну ногу, одновременно цепляясь руками за края углубления. Но что-то у них не получалось, дело было в том, что расщелина расходилась вширь намного выше от их папах. Скоро у казаков, собравшихся на дне ущелья, на лица присела озабоченность. Кто-то взялся отвязывать бурки, притороченные за седлами, чтобы сделать из них подобие плаща на случай падения скалолазов вниз, кто-то соединял веревки концами и с длинным канатом готовился поспешить на помощь товарищам. Панкрат покосился на дядюку Савелия, обливавшегося потом, он и сам рукавом черкески незаметно смахнул со лба обильную влагу.
— Видать, не рассчитали казачки, — хрипло высказал свое предположение какой-то урядник из наурцев. — Снизу-то оно всегда кажется удобным.
— Теперь и назад не всякий сможет повернуть, — с тревогой проговорил его товарищ.
— Не каркайте, — оборвали их сразу несколько голосов. — Не видите, примеряются они.
— Дай-то бог, иначе казачков придется ловить, как тех станичных воробьев…
Наконец Чигирька взобрался сначала на подставленное колено Гришки, распластавшегося по стене, затем кошкой запрыгнул ему на плечи. Вытащив кинжал из ножен, он воткнул его в щель сбоку себя, опираясь на рукоятку, умудрился подтянуть одну ногу и просунуть ее вовнутрь этой узкой расщелины. Затем передвинул кинжал еще выше, прилип телом к скале. До очередной более-менее надежной опоры — корявого куста — оставалось сажени три. Шевеля только руками, казачок сумел заарканить ветви и уже по веревке подтянуться до следующего уступа, на котором можно было уместить сразу обе ноги. С крохотной площадки Чигирька более уверенно поднялся еще на один уступ и только потом кинул конец веревки вниз, помогая товарищу преодолеть опасный участок. Когда скалолазы, похожие на пауков, продвинулись под самый козырек отвесной стены, никто из станичников не сомневался, что и этот выступ они возьмут походя. Ведь за ним их ждала свобода и сама жизнь.
— Кажись, сподобились станичники вознестись под самые облака, — облегченно перевел дыхание урядник из наурцев.
— Не каркай, — снова оборвали его, но без напряжения. — Когда закинут ноги на вершину, тогда и крикнут свое гоп.
— И это правильно…
Теперь Гришка ловко набросил аркан на камень, притулившийся на самом краю стены, он кошкой вскарабкался на верх. Затем помог Чигирьке одолеть последний барьер, втащив того к себе за шиворот. Снизу было видно, как два молодца встали на краю пропасти и неторопливо принялись сматывать веревку в мотки. Станичники понимали, что ничто не сможет отвлечь их от этого занятия — своими медленными действиями скалолазы гасили возбуждение, накопившееся у них внутри. Они и сами с трудом удерживали радость за соплеменников, заставивших покориться их воле неприступную скалу. Панкрат огладил усы и с улыбкой оглянулся на дядюку Савелия, а тот унимал довольство похмыкиванием в пышные усы. Если бы такое случилось в ином месте и при других обстоятельствах, то по кругу пошла бы гулять восьми стаканная чапура с хмельным чихирем, сейчас же всем приходилось только ждать результата от смелой вылазки собратьев. Наконец скалолазы опустили головы вниз для того, чтобы получить моральную поддержку и подтверждение от командира на свои дальнейшие действия. Панкрат поднял руки и повел ими в сторону поворота. Обе фигуры сразу пропали из поля зрения.
— Никита, помнится, ты был мастак стрелять абреков как бешеных бирюков. Не забыл, как действовал в ауле Цахтуры, когда мы тебя из ямы освободили? — обратился полковник к Никите Хабарову, атаману ищерских казаков.
— Такое забыть невозможно, — откликнулся ищерец. — Я и сейчас готов спросить с них за тот должок.
— Тогда продвинься до поворота и возьми на прицел басурманов, если они вздумают оглядеть дно ущелья.
Сотник перекинул ружье со спины на грудь, спешился и без лишних слов отправился исполнять приказ. Его широкоплечая фигура протиснулась между разведчиками, затерялась в нагромождениях камней. Снова томительная тишина повисла над войском терских казаков, кто-то подбирал повод, готовясь удержать лошадь от рывка, когда по ущелью прокатится гром от выстрелов, кто-то старательно оглядывал себя, проверяя, все ли оружие под рукой. Дядюка Савелий с Захаркой, Петрашкой и французом Буалком снова отправились в середину сотен, на те места, на которых походный атаман приказал им держаться в начале пути. Они понимали, что в отличие от казаков из других станиц, полковник надеется на взаимодействие с ними без слов.
И гром не заставил себя ждать. Сначала выстрел прилетел сверху, от того места, на котором притаились дозорные абреки. Скоро оттуда же раздались заполошные вскрики, их перекрыл залп из нескольких ружей сразу. Панкрат с сожалением подумал о том, что молодые казаки не сумели подобраться к горцам незамеченными и там завязалась драка. Очередной выстрел заставил дернуть шкурой казацких скакунов, но теперь его произвел Никита Хабаров, спрятавшийся между валунами. Ищерец перезарядил оружие и нажал на курок еще раз. Грохот от пальбы смешался с ревом воды, он заполнил стесненное скалами пространство, показалось, будто с вершины в пропасть сорвалась лавина из камней, от которой некуда деваться. Панкрат наклонил пику и пустил кабардинца вдоль русла реки, прятаться было уже ни к чему. Картина, которая открылась его взору, поразила своим величием, одновременно порождая тревогу. Оказалось, что это был выход из ущелья, но приведший в опасный тупик. Дальше пропасть расширялась, образовывая каменный мешок с отвесными скалами вокруг. Река растекалась по пространству, усеянному обломками горных пород, чтобы на противоположной стороне собраться в мощный поток и нырнуть под основание скалы. Абреки устроили засаду прямо перед выходом из ущелья, они могли не торопиться с расправой, позволив незваным гостям собраться вместе. И только после этого разделаться с ними без усилий, обрушив на них камнепад, или прицельно выбивая противников из седла.
Атаман вскинул голову, заметил, что на верху неистово сверкают клинки. И вдруг увидел, как одинокая фигура оторвалась от края пропасти и полетела вниз, не касаясь отвесных стен. До слуха донесся крик ужаса, исторгнутый человеком. Тот упал на камни внизу, он был в обычной черкеске, при кинжале на поясе, но казаки сразу признали в нем дагестанца. Несколько обломков сорвались вслед за ним, но они оказались бессильными вызвать обвал. Через минуту еще один горец раскинул руки над бездной, похожий на коршуна в последнем полете, он тоже шмякнулся сырым тестом на дно пропасти. Казаки молча терзали поводья, не в силах помочь своим молодым собратьям, исполняющим наверху смертельный танец. И сколько он продлится, зависело тоже не от них. Панкрат оглянулся на ищерца, продолжавшего держать на прицеле край скалы, наверное, ему было видно, что там происходит. В этот момент Никита Хабаров кого-то подловил, хотя расстояние до вершины было саженей семьдесят, не меньше. Он замер, принуждая конец дула превратиться в железный отросток его руки, затем плавно нажал на курок. И снова большая человеческая птица распушила полы черкески вместе с широкими ее рукавами и запарила в воздухе, не снижая скорости перед приземлением. После выстрела сотник вышел из своего укрытия, поставил ружье прикладом на землю, дунул в ствол и забросил оружие за спину. На его лице отразилось спокойствие.
— Чего зенки разинули? — проходя мимо станичников, засмеялся он. — Закончилась комедь с абреками, теперь надо искать выход из этой мышеловки.
Сверху послышались голоса Чигирьки с Гришкой, они пытались что-то объяснить, показывая на ту сторону каменного мешка, под которую устремлялась речка.
— Не пойму я своего Чигирьку, — дядюка Савелий задрал к небу светлорусую бороду и крикнул. — Чего ты гутаришь, сынок?
Петрашка прислушался тоже, приложив к уху сложенную в раструб ладонь. Когда звонкий голос хорунжего в очередной раз прокатился над ущельем, студент посмотрел на старшего брата:
— Панкрат, стена напротив нас неширокая, Чигирька говорит, что она будет саженей в пятьдесят.
— И что он предлагает, расстрелять ее из ружей? — нахмурился полковник. — Или, может, эту скалу расшибить своими лбами?
— Он показывает на речку, мол, она выбегает с другой стороны горы.
Наурский урядник со свистом соснул воздух через зубы и не утерпел с подковыркой:
— А ты спроси у него, за что он хочет сделать нас плавучими гадами? Если сам орел, то другие пускай поползают, так что-ли?
Панкрат спешился и молча пошел к тому месту под скалой, под которое устремлялась река. Он присел на корточки, начал со вниманием присматриваться к тоннелю, пробитому стремительными струями. Свод его поднимался над водой довольно высоко, но он был с такими острыми выступами, что по коже невольно загуляли мурашки. Если этот потолок и дальше продолжал снижаться к поверхности реки, то разбить о него голову и все тело, не представляло труда. Кроме того, отпугивала неизвестность, таившаяся в черной глубине дыры. Панкрат оглянулся на командиров, сгрудившихся за спиной, за каждым из которых стоял не один десяток воинов, и начал вставать с корточек. Вывод напрашивался сам собой, переправиться всем войском по реке во тьме тоннеля не представлялось возможными. Нужно было искать другие пути выхода из этого каменного мешка. На глаза полковнику попался племянник Тараска, вертлявый как его старший брат Чигирька, он спокойно связывал концы нескольких волосяных арканов в одну длинную веревку.
— Я только попробую, дядюка Панкрат, — как давно решенное дело, объявил он о своем намерении. — Если не получится в один момент перебежать на ту сторону, тогда тяните обратно, пока не захлебнулся.
— А если там очередной каменный мешок? — с недоверием уставился на него атаман. — Куда ты будешь соваться?
— Чигирька кричал, что с той стороны простору поболе.
— А как мы узнаем, проскочил ты чертов тоннель или нет? — тоже воззрился на удальца Захарка.
— Наши разведчики и доложат, им сверху все будет видно.
— Пеший пойдешь или с конем?
— С конем веселее. Станичники тоже, если что, со своими лошадьми не расстанутся.
Атаман покосился на дядюку Савелия, который лишь развел руками. Ни слова не сказав, он снова присел на корточки перед дырой. Он понимал, что сотник вряд ли справился бы с норовом своего сына, который был копией его самого. К тому же, удаль и смелость у казаков всегда были в чести. Между тем Тараска передал конец веревки Петрашке, вскочил на своего кабардинца и тронулся к речке. Перед тем, как войти в поток, он широко перекрестился, крикнул станичникам, остававшимся на берегу:
— Казаки, нашим прадедам тоже было не легче, когда они с фельдмаршалом Суворовым переходили через Альпы.
— Правду говоришь, Тараска, — откликнулись терцы.
— А чем я хуже своих предков и родного отца-удальца? — молодец прикрепил пику к седлу и заломил папаху на затылок. — И я эту скалу пройду насквозь.
— Любо! Любо!
— Отцу и сыну!
Тараска огрел нагайкой взвившегося было под ним на дыбы скакуна, заставив того с долгим всхрапом ринуться в поток. Через мгновение обоих поглотила клокочущая бездна. Кольца каната в руках Петрашки, конец которого был привязан к его седлу, начали быстро разматываться. Казаки застыли в напряженном ожидании, лица их стали похожими на обличье каменных идолов, украшавших вершины степных курганов. Не видно было на краю пропасти и Чигирьки с Гришкой, побежавших высматривать казака-удальца. Скоро в руках Петрашки от всего мотка, состоящего из пяти веревок, осталась лишь тройка витков. Панкрат с тревогой посмотрел на младшего своего брата, собираясь отдавать приказ, чтобы он приготовился погнать коня в направлении, обратном течению реки. Слишком много времени прошло с того момента, когда Тараска нырнул в омут. И тут волосяной канат немного ослаб, почувствовалось, что на другом его конце никто не привязан. Студент дернул веревку на себя, начал наматывать ее на локоть, ему бросился помогать Захарка. На краю пропасти показались разведчики, снова звонкий голос одного из них попытался достигнуть слуха станичников.
— Проскочил Тараска, уже на берег вылез, — наконец разобрал их выкрики Петрашка, обладавший отменным слухом. — Братука, надо и нам переправляться, пока абреки не всполошились и не накрыли нас каменным обвалом.
Атаман обвел станичников твердым взором, он уже знал, что первыми начнут переправу его родственники с остальными казаками из станицы Стодеревской. Ведал он и про то, что ему самому следует нырять в тоннель в середине войска. Так учил его батяка, который говаривал, что казачье сословие тот же норовистый конь, любящий, чтобы ему заглядывали сразу и в хвост, и в гриву. Но сейчас он выискивал, кого бы поставить замыкающим, от которого зависело тоже немало.
— Отдавай приказ на переправу, — посоветовал стоявший рядом с походным атаманом дядюка Савелий. — Я прослежу, чтобы она прошла как надо.
Казаки входили в ревущий поток по одному, иногда по двое, и скрывались в темноте тоннеля, на их лицах Панкрат не увидел даже тени сомнения. Когда подошла его очередь, он направил своего коня в воду и, вздохнув полной грудью, пригнул голову. Светлое пятно входа осталось позади, сплошная темень обступила его со всех сторон, показалось, что каменные своды опустились вниз, они начали давить на плечи, заставляя изо всех сил вжиматься в лошадиную холку. Конь взвизгнул и опустил морду к самой воде, оба распластались на струях, перетиравших их словно соломенный сноп, плохо скрученный. Панкрат забыл, где он находится, из всех мыслей осталось лишь желание поскорее вырваться из этого ада. Набрав побольше воздуха, он сунул лицо в ледяной поток, ощущая, как старается тот сорвать с него одежду, как вымывает из-под него все точки опоры, не оставляя надежды на спасение. И когда возникла распирающая ребра боль, когда захотелось оторваться от воды, чтобы вздохнуть в последний раз, жесткие ее косы вдруг начали смягчаться. Скоро они превратились в обыкновенные струи, такие, какие перебирал Терек на мелководье. Панкрат ощутил сквозь плотно сомкнутые веки, что в глаза ему ударил свет. Он поднял голову от конской холки и увидел, что река выносит его на равнину, загороженную со всех сторон крутыми склонами гор. Но это были уже не стены узкого ущелья, давящие на плечи всей своей мощью, по этим склонам можно было подняться наверх и оглядеться вокруг. Кабардинец сам подплыл к берегу и выбрался на откос, с него ручьями потекла вода. Он фыркнул и встряхнулся всем телом, его примеру машинально последовал Панкрат. Станичники уже разделись, они выкручивали одежду, стоя друг перед другом. Невдалеке приводили себя в порядок родные братья с французом Буалком.
— Неужели разбойники тоже пользуются этим тоннелем? — спросил ни к кому не обращаясь Захарка. — Я поначалу подумал, что нас уносит в преисподнюю.
— Для горцев этот путь закрыт, — ухмыльнулся подъесаул Николка, старый друг атамана. — Они навроде тех зверей, рассчитывают не на разум, а только на одно чутье.
— Ты это о чем? — подмигнул станичникам догадливый Петрашка.
— Об этом самом и гутарю. Если бирюков обложить красными тряпками, что получится?
— Они останутся на месте, — громко объявил Захарка. — У них не хватит ума перешагнуть через эти тряпки.
— Ума у бирюков не бывает, они живут лишь своими чувствами. Как наши бабы, — разошелся с пояснениями подъесаул. — Если какую, к примеру, не вовремя всполошить, то она забудет, что казаку требуется и в какую сторону платье заворачивать.
Вокруг грянул дружный смех станичников, довольных успешным исходом дела. Из реки один за другим продолжали выпрыгивать терцы, они спешивались и принимались освобождаться от мокрых черкесок, не расставаясь с оружием. Скоро к берегу подгреб последний из казаков, сотник Савелий, он знаками дал понять Панкрату, что по ту сторону скалы больше никого не осталось. Чигирька с Гришкой тоже успели спуститься с вершины горы, окруженные друзями, они рассказывали, как расправились с дозорными, но лошадей, которых разведчики привели с собой, оказалось не три, а четыре. Стало понятным без слов, что одному абреку все-таки удалось унести ноги и нападения горцев можно было ожидать в любой момент. Атаман натянул на себя влажные штаны и черкеску, принялся изучать окрестности. Он не знал, в каком углу Дагестана они оказались, населенного разными народами, как Вавилонская башня в проповедях станичного уставщика. То ли у аварцев, соплеменников Шамиля, то ли у кубачинцев-урбуганцев, славящихся своим умением украшать сабли и кинжалы насечками из драгоценных металлов, а так-же чеканкой по меди и медными узкогорлыми кувшинами для воды и вина. То ли они пришли в лезгинские владения и все войско уже обложили узколицые джигиты в лохматых папахах. Но то, что аул Гуниб находится где-то рядом, в этом он не сомневался. В любом случае обстоятельства требовали построить войско в боевые порядки и как можно быстрее продолжить движение. До слуха Панкрата, как доказательство правильного его решения, долетело предупреждение, сделанное казаками, выставленными в дозор. Тонкий свист прошил насквозь место временного пристанища, не оставив никого равнодушным к нему.