Они опять друг на друга смотрят. Который с учебником бледнеет. Говорит товарищу своему:
— Там на фотографиях дат не было. А деду вроде за сорок, я и подумал…
Другой только вздохнул. Ногу на ногу закинул. И говорит:
— С колбасой нормализуется, товарищ. По два двадцать докторская. По три пятьдесят сервелат. С пятьдесят второго года.
Тут у меня челюсть отвисла. Ненадолго так. Я её рукой вернул. Весёлые, думаю, хлопцы попались, повезло. И мысли читают, и в части колбасы излагают захватывающе. Так мы до моего Бутово незаметно долетим.
— Сами-то, — говорю, — из какого года будете?
— А вы никому не скажете? — поглядел парень с учебником доверчиво.
— Нет, — я щелкнул большим пальцем себя по верхнему резцу, как научили девяностые годы. — Зуб даю.
Другой тряхнул свою газету так, что по ней расплылись разноцветные волны и побежали, как на экране буковки, много, целый рой.
— Как зовут вас? — спросил он вежливо.
Думаю — а чего врать?
— Калугин. Егор, — отвечаю.
Там ещё буковки пробежали. Не разобрать ничего, мелко больно.
— Врёт, — прочитал парень. — Скажет.
— Ай-яй-яй, — покачал головой второй. — Поверят?
— Не поверят. Он — фантаст.
— Фантаст?
И оба как-то дружески на меня поглядели. С уважением. Мне даже неловко стало. И тут же соображаю — ёлки-палки! А ведь у меня всего один рассказ пока начат, я его даже жене не показывал. Откуда им знать?
И с дрожью в голосе:
— Так из какого года, ребята?
— Из шестьдесят первого, — поглядел доверчиво, который про реакторы читал, уточнил. — Из две тысячи шестьдесят первого.
Я ахнул. А в голове вдруг просто дыра образовалась — и спросить бы о себе, о детях, так ведь нет!
— День Космонавтики, — говорю, — отмечаете там?
— А как же, — который с газетой улыбнулся. — Красный день календаря в Союзе.
— Давно бы так! — и тут до меня дошло. — Где-где?
— В Советском Союзе.
— В будущем? — только и выговорил.
— Ага, — отозвались оба.
И как-то на меня поглядели тепло. Сочувствующе так. Ну, будто на инвалида. Из своего будущего.
— Врёте, ребята, — не поверил. — Как же? Союз ведь развалился вон когда ещё…
— Все хотели в Союз, — как само собой разумеющееся сказал который с учебником.
— Нахлебались, — подтвердил другой.
— И как… там? — выдохнул я едва.
— Нормально, — парень сложил свою газету. — Бесплатное образование. Бесплатная медицина. Молодым дорога, а старикам — почёт. И все строят светлое будущее.
Поезд наш тут замедлился. И понял я, что они сейчас уйдут.
— А в мировом масштабе как? — сжал кулаки. — Что НАТО?
— Сотрудничаем. Совместная программа освоения космоса, — он кивнул на приятеля с учебником. — Вот, Виктор вчера только с Марса вернулся. Города поднимают.
В окнах показались огни станции. Парни поднялись.
— Долго ждать-то ещё? — последнее спросил я. — Когда?
— Скоро, — сказали они и вышли.
На конечной вышел и я. Побрёл домой улицами ларьков. Мимо громадин торговых центров. Мимо здоровущих плакатов "Один зуб всего да двадцать тысяч" и "Купи квартиру — бейсболка в подарок". Мимо поющих о кукушке одноногих молодых ветеранов. Мимо старушек со слезящимися глазами и протянутыми стыдливо пластиковыми стаканчиками. Мимо развязно гыгыкающей молодёжи с пивом. Мимо спивающихся мужиков, считающих мелочь. Мимо замученных нуждой. Мимо уставших ждать.
И думал — верно, ведь. Все хотят в страну, где можно чувствовать себя человеком. Где с уважением. Где молодежь умеет краснеть. Где не за рупь, не за два, а — за Родину. Где молодым дорога, а старикам — почёт.
— Скоро, — повторял я себе.
И легче мне становилось с каждым шагом. И черт с ним, с утюгом. Когда впереди светлое будущее.
Бондарева Ольга 043: Стеклянная мечта
Утро, как обычно, началось с болтовни включившегося по часам телевизора. Сразу после этого вспыхнул свет, зажурчала кофеварка, пытаясь превратить таблетку концентрата в классический напиток.
— Столетие со дня первого полета человека в космос в городах Марса будет отпраздновано с земной торжественностью, — вещал с потолка голубой экран. — В числе запланированных мероприятий встреча жителей с пионерами освоения планеты, подведение итогов двадцатидвухлетнего самоотверженного труда, банкет, и украшение праздника — первая в истории Марса лыжная гонка в городе Тихове. Администрация благодарит за инициативу…
Матвей Лапшин нащупал пульт и перевел проекцию экрана на стену. Бодрое сияние резало глаза. Но тут он вспомнил, что сегодня за день, и мгновенное проснулся.
12 апреля 2061 года.
Грандиозная марсианская стройка завершена. Уже три месяца стекольный завод, на строительство которого он приехал пять лет назад, работает в поточном режиме, производя все виды продукции: стройматериалы от стеклоблоков для кладки стен до сантехники, посуду, мебель, детали машин, безделушки. Скоро здесь будет построен стеклянный город, взамен неуютных металлических конструкций, доставленных еще с Земли, в которых колонисты живут сейчас. Стекло на Марсе станет заменой всего, что на Земле делается из дерева, полимеров, только различные добавки будут менять свойства стекла для разных вещей. Дешевизна местного производства, близость всех сырьевых ресурсов… Стеклянная Мечта — так СМИ прозвали проект.
— К международным новостям, — бормотал телевизор, когда Матвей вышел из душа. — В США продолжаются акции борьбы темнокожего населения за свои права. После принятия "Билля о политкорректности" 2038 года, утвердившего понятия "афроамериканец", "евроамериканец", "азиамериканец", вопрос о правильности этих названий был поднят темнокожими выходцами из Австралии и Океании, которых продолжали именовать "афроамериканцами", и они обнаружили в этом дискриминацию. Теперешнее требование манифестантов заключается в возвращении исторического термина "негро", а также присвоении белым аналогичного "бланко", азиатам — "амарильо", а индейцам — "рохо"…
— Бардак, — не без удовлетворения констатировал сосед по комнате, Николай, прихлебывая таблеточный кофе. — Как было пятьдесят лет назад, так и осталось.
— Ну, я побежал, — Матвей быстро облачался в термокостюм. Сейчас ему было не до того, как в очередной раз желают именовать себя американцы.
— И надо тебе было это волонтерство… Пошли бы вместе на праздник, как никак последний день на Марсе. А так до обеда будешь в сугробах торчать.
— Ну, кому-то же надо…
Он быстро шел к шлюзу стекольного завода им. Гагарина. Может быть, в последний раз?
Заводские грузовые вездеходы на сегодня оборудованы бульдозерными отвалами, и призваны укатывать лыжную трассу вокруг купола и пристроенных к нему заводских корпусов.
Почти завершенное терраформирование позволяло находиться снаружи без скафандров, но воздух был еще слишком разрежен, поэтому за пределами городского купола всегда лежал снег. И вот ему нашлось применение — в советской стране всегда ценили спорт. Может быть, не очень удобно будет лыжникам в дыхательных масках, но это ничего — ведь все в равных условиях.
Над проходной висел огромный портрет первого космонавта, улыбающийся тем, кто прошел дальше по проложенному им пути.
Матвей отвел взгляд. Сегодня не до высокопарных размышлений, хотя еще недавно он любил им предаваться.
До тех пор, пока в голову не пришел план. Приземленный, некрасивый, неблагородный, но стройный и сулящий богатое будущее… Он не имел права являться к "космонавту и труженику".
А вы сами попробовали бы проторчать пять лет в железобетонной консервной банке, питаясь концентратами — строительство гидропоники еще только в перспективе — и забыв ощущения солнечного света и ветра на коже…
Воровство? Да, конечно. Он и не собирался лукавить. Однако за столь долгий самоотверженный труд родина могла бы вознаградить и пощедрее, чем гарантия пожизненной славы. Ну и зарплата, которая идет на счет на Земле. Не сожрала ли ее инфляция за это время — вот вопрос.
Что с того, что здесь, на Марсе, почти коммунизм, ну или, по крайней мере, его близкий аналог? Отсутствие платежного средства, бесплатная электроэнергия, бесплатные товары в магазине… СМИ так широко и красиво расписали совершенную систему хозяйствования в марсианских колониях, что молодежь только и мечтает попасть сюда, на планету блестящих перспектив. И он сам когда-то погнался за Стеклянной Мечтой…
А на деле… Зачем нужны деньги, если в колонии на четыре тысячи человек запасы сделаны чтобы прокормить и одеть рабочую силу, общежитие оборудовано полным комплектом удобств, и больше все равно не положено — да и нечего добавить. Что здесь можно накопить? Лишний мешок пищевых концентратов? Еще один телевизор? Пару штанов?
В баре наливают по две-три порции за вечер, крутят футбольные матчи и комедии — вот и все развлечение. Сеть работает только на Марс, связь с Землей пока слишком отстает по времени, устанешь ждать. Женщин восемнадцать человек на весь Тихов — явная нехватка. А что делать, семейная колонизация начнется лишь после возведения второго купола. Сейчас здесь лишь строители будущего…
Геолого-разведывательная партия где-то в горах Фарсиды обнаружила алмазы. Приволокли на склад килограммов пятьдесят, сколько наковыряли за раз. Лежат в ящиках, рядом с красителями для стекла — даже охранять толком не надо. И не в доверии дело, хотя об этом только и твердят. Просто — зачем они здесь кому-то? С собой на Землю не забрать. Перед посадкой на корабль любого обыщут, просветят и дезактивируют, так что даже в зубы лишнюю пломбу не воткнешь.
И все же план сложился. Вот как-то так взял — и готов… сволочь. И отказываться от него глупо. Особенно после того, как никто не хватился трех десятков пропавших камушков…
Вездеход выехал на заснеженную целину. Десяток других уже утюжили размеченные колышками контуры лыжной трассы вокруг пластиково-металлического городского купола. Небо голубело почти по-земному, солнце постепенно выбиралось из-за нависающей с востока громады вулканов Фарсиды. Приятный сегодня денек.
Вот и хорошо, что торжественную часть придется пропустить. Не то настроение слушать о достижениях последней пятилетки, хотя, признаться честно, достижения есть. И Матвей, наверное, даже гордился бы своим в них участием, если бы не эти алмазы.
Возле гальванических станций, на северо-восток от города, особо не приходилось трамбовать сугробы: здесь проложена дорога для смотрителя, который меняются дважды в сутки. Работы-то на станциях немного. Это была самая первая стройка Марса: огромные запасы щелочных металлов, соленые воды здешних озер и залежи "медного песка" — оксида меди позволили построить крупнейшие в мире батарейки, полностью снабжающие колонистские города дешевой электроэнергией. Вот только к раствору электролита пришлось добавлять кислоту, чтобы он не замерзал в резервуаре открытого типа: возведение столь обширных куполов в те дни было не по карману. А менять растворимые аноды требуется не чаще раза в месяц — вот и вся задача смотрителя.
Линия будущей лыжни была уже наезжена, отведены места для зрителей, подготовлены стартовый и финишный городок, возведен пьедестал для победителей.
Матвей как раз подъехал на своем вездеходе, когда распаковывались коробки с памятными знаками, отлитыми из марсианского стекла на одной из новых линий. Планировалось не только вручение наград участникам гонки, но и сувениры для всех присутствующих — колонистов и приглашенных гостей.
Он натянул дыхательную маску и спрыгнул на снег. Было тепло, а суета и беготня накануне соревнований еще подогревали атмосферу.
— Здесь только семь коробок, я правильно вижу? — орал толстяк Русланко, один из организаторов. Ему было жарко, блестящая лысина покрыта капельками пота. Встроенный в маску микрофон придавал голосу железно-истерические нотки. — В них по пятьсот штук, я так понимаю?
— Да, но должно быть еще, — несколько растерянно отвечал Караулов, начальник смены Матвея.
— И где же они?
— Мы сделали все пять тысяч, я уверен.
— Семь на пятьсот — будет три с половиной тысячи, я еще не разучился считать? Что мы раздадим оставшимся полутора тысячам человек?
— Надо просто поискать как следует, видимо в суматохе не туда сунули.
— Где вы предлагаете искать? Может, у вас под кроватью завалялись? До старта осталось два часа, а сразу после финиша надо вручать призы!
Матвей усмехнулся. Мне бы ваши проблемы.
— О чем спор, — вмешался он. — Все пресс-формы остались на линии, фритта держится горячей. За два часа я вам отолью полторы тысячи сувениров и привезу.
Русланко так и подскочил от радости:
— Сделаешь, голубчик? Выручи, очень благодарен буду. А то ведь нагорит мне…
Вездеход Матвея вновь протарахтел к шлюзу. На проходной уже знали, видимо, Караулов отзвонился, чтобы как можно скорее пропустили в цех.
Ничего сложного. Процесс полностью автоматизирован, по сути, нужно просто набрать на пульте команду запуска конвейера и подобрать нужные пресс-формы. На выходе сложить еще теплые изделия в ящики.
И ненамного сложнее было отвезти вчерашние три коробки не на тот склад. Если кто обнаружит — ну подумаешь, зазевался… Не обнаружили.
В цехе было пусто, только автоматика поддерживала печи горячими — разогревать их заново слишком долго. В смотровую щель виднелось ало сверкающее расплавленное стекло.
Матвей активировал пульт, отстучал знакомые команды. Все. Дело пошло.
Сегодня рабочие на празднике, и некому заметить, что включилась не одна линия, а две.
Спустившись по лесенке, он подошел к конвейеру, на котором формовались стеклоблоки. Обилие оксидов железа в марсианском песке окрашивало стекло в красно-коричневый цвет до полной непрозрачности, поэтому готовые изделия не многим отличались от кирпичей.
Он извлек из кармана горсть камешков. Постоял, вертя их в пальцах, усмехнулся: неужели все будет так просто? Бросил по несколько штук в заполнявший пресс-формы, уже стынущий расплав. Необработанные алмазы медленно потонули.
На фасовочном участке ожидали готовые полторы тысячи памятных знаков. Три коробки с подарками и одна — со стеклянной мечтой…
Осталось только отвезти сувениры в финишный городок, закинув по дороге упаковку с фаршированными стеклоблоками на склад. Там еще сотни таких же подготовлены к загрузке на корабль к Земле — они, в свою очередь, послужат сувенирами как образцы первого марсианского стекла. И Матвею Лапшину, одному из славных строителей обетованного Марса, не посмеют отказать, если он попросит парочку себе на память. Легкий синеватый оттенок нужных блоков не засечет никто кроме того, кто специально добавил красителя.
Сторож на проходной помахал рукой, открывая шлюз, и отвернулся к телевизору: смотрел праздничную трансляцию. Вряд ли он вспомнит, что на тележке было не три коробки, а четыре.
Вездеход вновь выбрался наружу. Склады сразу за гальванической станцией, их вовсе никто не закрывает и не охраняет. Воровать стекло некому, а диких зверей тут нет.
Вдоль укатанного полотна топтались болельщики с флагами, трещотками, вручную нарисованными плакатами, высматривая лыжников. Суетился телеоператор, управляя сразу несколькими летающими камерами, но бояться телекамер Матвею не приходилось: все они были обращены на трассу. Да и движение одного из волонтерских вездеходов не вызовет ничьего удивления.
Внезапно за спинами людей, над резервуаром гальванический станции возникло искрение, и тут же полыхнули языки быстро затухшего в разреженном воздухе пламени.
"Что за черт?"
В окне дежурки торчал силуэт — смотритель тоже наблюдал за гонкой, не замечая непорядка.
Раздался гулкий внутренний взрыв. Огня больше не было, но мелкие осколки бетона разлетелись в стороны, кого-то из зрителей сшибло с ног взрывной волной.
Внешний микрофон вездехода уловил изумленные, но не слишком испуганные возгласы. Никто серьезно не пострадал, упавшие поднимались на ноги, даже взялись за свои флаги. Не срывать же мероприятие из-за мелкой неполадки?
И вдруг Матвей увидел, как по серой бетонной стене резервуара с электролитом в разные стороны быстро поползли змеящиеся трещины. А из разлома потихоньку начала вытекать прозрачная жидкость.
Люди начали оборачиваться, указывать друг другу пальцем. Ближайшие к месту аварии побросали плакаты и побежали — неловко, глубоко увязая в сугробах. Следом кинулись остальные. "Кислота", — мелькнуло у Матвея.
Стена расползалась, словно пропитанный водой картон. Под давлением вываливались большие куски, брызгали струи электролита, тут же разъедая снег и нащупывая себе русло в самое низкое место — к расчищенной трассе. В толпе, спешно пытающейся убраться с его пути, раздавались уже панические крики.
Думать особо было некогда. Ясно, что по снегу людям не удастся уйти. А из-за поворота, как назло, показались пресловутые лыжники…
Вездеход Матвея рванул поперек трассы. Проскочив открытое пространство, он с лязгом опустил толкающий отвал в рабочее положение. Заостренный край вонзился в рыхлый снег, прогрыз его до слоя песка, и поволок закручивающийся вал в сторону дымящейся лужи. Может быть, эта куча грязи задержит поток хоть ненадолго…
Когда мгновенно поднявшийся снег с песком перехлестнул через верхнюю кромку отвала и покрыл грузовую платформу, вездеход остановился. Матвей успел прокатиться еще несколько раз туда-сюда, сформировав некий бруствер, а потом густая суспензия из электролита, снега и песка добралась до гусениц, которые увязли в ней, как муха в тягучем меду.