У меня в голове нет плана. Пока нет. Но одно я знаю – здесь больше работать не буду.
И еще - разведусь с Владом.
Мы не явились после испытательного срока в РАГС для подтверждения развода, но ничего, это можно повторить.
А потом … Я не знаю, что потом. Но мне нужна будет хорошая работа.
Еду за Женей. Сегодня отвезу ее к моим родителям. А когда буду забирать, поговорю и с ними.
Дочка ждет меня уже одетая, она очень сосредоточеная.
Что случилось, солнышко?
Ты знаешь, мама. Я подумала.
О чем?
Я беру ее за руку, и мы прощаемся с воспитателем. Выходим на улицу. Жара уже спала, солнце клонится к горизонту, прячась в листве. Наконец-то настоящий август.
Я подумала, мама, что ты можешь вернуться к Сергею, если хочешь.
Я останавливаюсь, как вкопанная. Смотрю на Женю, встречаю совершенно серьезный взгляд.
Зачем мне это делать?
Ты плачешь.
Я иногда плачу, как и все люди.
Но ты плачешь потому, что не хочешь быть с папой.
Почему ты так решила?
Ты больше не смеешься. С тех пор, как мы вернулись, ты не разговариваешь с ним совсем или очень мало. И никогда не смотришь на него.
Женя, солнышко, я не смогу больше вернуться к Сергею.
Почему, мамочка?
Потому что я сделала ему очень-очень больно. И он не простит этого мне.
Значит, ты будешь продолжать плакать?
Нет. Женя, я хочу сделать кое-что.
Что?
Я хочу, чтобы мы с тобой жили отдельно от папы. Нам больше нельзя быть вместе. Мы только делаем друг другу больно. А если мы станем жить отдельно, будет легче. Мы обязательно будем видеться, он будет забирать тебя на выходные или праздники, мы станем счастливее.
Я не знаю, - Женя смотрит а меня решительно и совсем по-взрослому. – Но если ты не будешь больше плакать, мы уедем от папы.
Мое ты солнышко.
Я наклоняюсь к ней и обнимаю. Быть матерью – сложно. Я делала ошибки и, наверное, сделаю еще не раз. Но как же легко их прощают нам дети. Это и наша радость, и вечный укор.
Нам нужно поговорить, Влад.
Давай поговорим.
Он устраивается в кресле, я присаживаюсь на диван. Челюсти больше не сводит от волнения, я четко формулирую свои мысли, потому что я больше не сомневаюсь.
Я хочу развода.
Ира, мы же только что начали все налаживать. Что за истерика?
Это не истерика, это обдуманное решение.
Я больше не хочу видеть тебя на больничной койке, я больше не хочу получать от Жени телефонные звонки, когда она рыдает в трубку.
Надеюсь, что ничего этого больше не повторится. Я хочу развода.
Очередные глупости, - он встает и начинает мерить комнату шагами.
Я поговорила с Женей. Она все понимает. Ей тяжело, но она готова к переменам на этот раз.
Не знаю, к чему все эти поступки, если мы уже определились – всем нам лучше в семье. Или ты опять переезжаешь к своему любовнику?
Не начинай злиться. Я хочу уйти от тебя, но жить мы с ней будем вдвоем.
Значит, любовь прошла?
Я оставила это едкое замечание без ответа.
Поедем заново подадим заявление.
Совсем с ума сошла?! Думаешь, я буду терпеть эти качели?
Я думаю, что нам нужно попытаться жить отдельно. Нам будет так легче. Неужели ты не видишь, что сейчас происходит?
Мы начинаем налаживать нашу жизнь! Я изменился, как ты и хотела. Я помогаю, больше времени провожу с вами, несмотря на то, что на работе полный завал.
Ты несчастлив, как и я, как и Женя. И это уже не исправить.
Ты просто не хочешь постараться. Ты могла бы сделать меня очень счастливым, как раньше.
Влад, несчастный человек не может сделать счастливым другого.
Мой муж смотрит на меня долгим, тяжелым взглядом. Он тоже изменился. Переживания истончили черты его лица, сделали их более нервными и подвижными. Выражение глаз утратило безмятежность и веселость, стало более проницательным, настороженным. Все мы изменились.
Я не хочу, чтобы так все закончилось, Ира.
Неужели ты и сам не понимаешь, что иначе нам не пройти через это. Влад, я виновата перед тобой, если хочешь, я буду молить о прощении на коленях, но я знаю, что для тебя это неважно сейчас.
Я просто хотел, чтобы у нас все было ровно и гладко, так, как было всегда.
Нет, Влад. Это тебе так казалось. Я была буферной зоной, которая сдерживала любые колебания, будь их причиной ты или я. Неужели тебе хотя бы однажды не стало неудобно во время нашего затяжного молчания? Или ты всегда чувствовал, что я открыта, счастлива? Что нет недомолвок?
Нет, не чувствовал.
Так что же ты молчал?
А что мне нужно было спросить?
Ира, ты счастлива? Ира, может быть, нашим отношениям чего- то не хватает?
Это прозвучало бы так, будто я чем-то недоволен.
Почему это?
Да потому что такие разговоры заводят как раз те, кому чего-то не хватает. Это ты должна была начать.
Ты прав. Даже не так. Я не должна была все это начинать. Мне не следовало выходить за тебя.
Молчи. Не говори этого.
Я не была уверена, Влад. А такие шаги не стоит делать, если боишься, что оступишься и полетишь в бездну.
Я был счастлив все эти годы. У нас родилась Женя.
После ее рождения все вдруг изменилось. Я стала уставать, мы больше ссорились из-за каких-то мелочей, которые в итоге, словно ком, превратились в ледяную глыбу между нами.
Это всего лишь усталость, ты была вымотана, вот и все.
Нас отдаляли друг от друга те вещи, которые обычно делают семью крепче. Я не знаю, как ты этого не заметил.
Ира, у всех страсть проходит, остаются ровные, крепкие чувства.
Прости, но я не могу сказать этого о себе. Давай разведемся.
Ты … ты меня торопишь…
Куда уж дальше тянуть.
Мне нужно время.
Хорошо. Но знай – так или иначе, я разведусь с тобой. Лучше было бы, чтобы обошлось без суда.
Мне нужно поговорить с Женей.
Хочешь – поезжай за ней, но она сейчас у моих, скорее всего, готовится спать.
Тогда завтра … или послезавтра.
Послезавтра суббота.
Возьму ее с собой на работу, мне нужно будет подписать кое-какие документы и сделать пару звонков. А потом пойдем с ней погуляем.
Может быть, заберешь ее после работы?
Ей будет интересно. Это же не производство.
Все-равно…
Ира. Это обычный офис. Она посидит за компьютером, посмотрит на рыбок в приемной и прокатится на кресле по коридору.
Ладно.
Я не хочу, чтобы Женя ехала в их офис. Я боюсь того, что может произойти, если она встретится с Сергеем. Но как объяснить Владу мое нежелание? Остается только надеяться, что эта встреча не состоится.
Женя, хочешь посмотреть на рыбок?
Нет.
Останешься здесь, за компьютером?
Да.
Ну, я не знаю, а если кто-то войдет?
Кто?
Кто-то чужой.
Тогда я лучше с тобой пойду.
Хорошо.
Хотя в выходной офис практически пуст, все же молодежь частенько приходит сюда, чтобы доработать что-то, или просто спасаются от домашней скуки. Им нравится писать программы, создавать софт, что-то выдумывать.
Человек пять или шесть сейчас тусуются этажом ниже, но вполне могут заскочить и ко мне, чтобы показать свою идею или посоветоваться. Неугомонный народ – вместо того, чтобы воспользоваться телефоном, носятся туда-сюда. Или я действительно старею?
Женя, мама говорила с тобой?
О чем?
О том, чтобы нам жить отдельно друг от друга.
Да.
И что ты думаешь?
Мама плачет иногда.
Да?
Я видела. Она спряталась в ванной, но я ее нашла. Она несчастна.
А ты счастлива?
Если она перестанет плакать, если вы с ней не будете больше ругаться, то мне будет лучше.
А мы и не ругаемся.
Но если вы не ругаетесь, то почему не разговариваете друг с другом? Наверное, вы ругаетесь, когда я не слышу. Но если ты не будешь жить с нами, вы перестанете ругаться. Я когда ухожу в садик, то я не ругаюсь с вами. И вы меня не наказываете. Вас там нет.
Значит, ты хочешь, чтобы я ушел?
Нет. Но …
Ладно, я все понял, зайка. Но даже если я от вас перееду, я буду очень часто тебя навещать. Буду дарить игрушки, забирать тебя на выходные, и ты сможешь в любой момент позвонить мне, чтобы рассказать обо всем, о чем захочешь.
Хорошо, папа.
Мы заходим в приемную. Секретарь плечом держит трубку, одной рукой что-то клацает на клавиатуре, второй принимает факс.
Мне нужно поставить печать, Инночка. Шефа нет?
Нет. И мне кажется, что в ближайшем будущем и не предвидится. Поэтому меня срочно вызвали.
Почему?
По-моему, у него что-то произошло с Валентином Петровичем, - произносит она, прикрыв трубку рукой. - Какой-то конфликт.
Женя, наблюдавшая до этого за рыбками в огромном аквариуме, поворачивается и подходит ко мне.
Женя, наблюдавшая до этого за рыбками в огромном аквариуме, поворачивается и подходит ко мне.
Привет, - она очень воспитанная девочка, не тушуется даже перед незнакомыми людьми.
Здравствуй, Женя.
Как Максим?
Хорошо.
Я начинаю удивленно поглядывать на этих двоих. До этого я никогда не брал дочку на работу. Думал, что она станет мне мешать. Поэтому она с Инной не могла встречаться раньше.
А кто такой Максим?
Мой сын, - Инна улыбается, кладет, наконец, трубку, и внимательно смотрит на меня. Ее улыбка вдруг медленно гаснет. Она переводит растерянный взгляд на Женю, словно ее посетило некое озарение.
Он вместе с Женей ходит в садик?
Нет.
Инна замолкает, и мне почему-то кажется, что из нее сейчас и слова не вытянешь. Только глаза круглые, какие-то испуганные.
Поставь мне печать. Договор отправлю сам, все-равно еще с заказчиком переговорить нужно.
Она только кивает в ответ, достает печать, быстро шлепает на нужных страницах и хватается за зазвонивший телефон, как за спасательный круг.
Ничего не понимаю. Возвращаемся ко мне в кабинет. Женя идет рядом и, как ни в чем не бывало, держит меня за руку с таким отстраненным видом, будто она экстрасенс и знает все и обо всех.
- Женя, ты знаешь Инну?
Да.
Откуда?
Она однажды сидела со мной, когда маме нужно было работать, а я еще не могла пойти в садик.
Да?
Да. Она еще привела с собой Максима, чтобы мне не было скучно. Мы ходили в кафе, долго прыгали на батуте в игровой комнате. Было здорово.
Но откуда она там взялась?
Сергей ей позвонил.
Сергей?
Ну да. Он приходил к нам по вечерам. Они долго сидели с мамой, когда я уже спала.
Я остановился. Долго сидел с Ирой? Какого?..
Это было похоже на сокрушительный удар. Все тело словно расщепилось на атомы, разлетелось, вновь собралось в единое целое где-то на другом конце галактики.
Ира спала с Вронским. Вот к кому она ушла. Вот с кем изменяла мне.
Дышать становилось тяжело, я оттянул галстук.
А он все это время ходил рядом, смотрел на меня, как на придурка, и втайне посмеивался. В глазах помутилось.
Я забыл о документах, о том, зачем я вообще сюда приехал. Схватив со стола кожаную сумку, я мчусь к выходу.
Папа, ты куда?
О Господи, Женя.
Закрываю глаза. Я чуть не забыл о дочери.
Мы едем домой.
Ты уже закончил?
Да.
А погулять? Ты обещал, что мы сможем немного погулять.
Позже.
Она не спорит, хотя я не знаю, что бы я сделал, если бы она начала хныкать. Во мне плещется злость, нет, ярость.
Я веду машину, как сумасшедший. Женя пристегнута на заднем сидении. Заставляю себя не жать на педаль газа и немного сбросить скорость.
Как она могла? Неужели не понимает, что выставила меня идиотом? Спала с моим боссом, как последняя потаскуха. Ради денег? Или хотела меня унизить? Жила с ним? Любила его?
Когда мы выходим из машины у подъезда, я машинально оглядываюсь вокруг.
На детской площадке полно ребятни. Мамаши о чем-то мирно беседуют, пока их отпрыски штурмуют горки, качели, перекладины.
Там Алина. Пап, можно я пойду к ней?
Алина – девочка из нашего подъезда. Взглядом отыскиваю ее маму – полную хохотушку, которую я всегда считал недалекой, но доброй женщиной.
Таня, здравствуйте. Не присмотрите пока за Женей?
Хорошо, - она мило улыбается дочери.
Я буквально на пятнадцать минут, потом мы с ней уедем. Не хочу заводить домой.
Конечно, Влад. Без проблем.
Я поднимаюсь в квартиру, сжимая кулаки до тех пор, пока не чувствую, что кровь в них застывает.
Открываю дверь своим ключом. Ира пылесосит. Поворачивает спокойное лицо ко мне и громко спрашивает, где Женя.
Как ты могла?
Что?
Как ты могла? С ним! И ничего мне не сказала.
Что? Ничего не слышу, - она выключает пылесос.
Я подхожу к ней и бью по лицу изо всей силы. Она отлетает к стене и медленно соскальзывает вниз. Держится за щеку, глазища огромные, но я не вижу в них страха, непонимания, гнева. Она знает, почему я ее ударил.
Сука! За что? Ты что, не могла тр*хаться с кем-то другим? Тебе нужно было унизить меня, раздвинув ноги перед моим боссом? Тебе мало было сделать мне больно своей изменой, ты решила еще и карьеру мне уничтожить, потаскуха?
Она медленно начинает растягивать дрожащие губы. Потом заливается нервным смехом, сквозь него пытаясь говорить.
Карьеру? Т-так вот, что тебя ударило б-больнее всего? Карьера…
Ты знала о последствиях. Ну почему именно он?! Других охотников не было?
Любила я его! Вот почему! И когда тр*халась с ним, не о твоей карьере думала!
Я знаю, о чем ты думала.
Ни хрена ты не знаешь.
Она поднимается и убирает руку от лица. Скула на глазах распухает, краснеет.
Никогда не бил жену, да и вообще ни одну женщину. Но сейчас, глядя на нее, не сожалею о своем поступке. Во мне бурлят самые низкие, самые отвратительные чувства. И это она их вызвала, вытянула на поверхность, как вонючий ил со дна чистого озера.
Ну почему она не плачет? Не молит о прощении, униженно ползая на коленях? Почему она снова берется за пылесос, держа одной рукой лед в полотенце у скулы?
Вылетаю из квартиры. Холодными пальцами прикрываю глаза. Все кончено. Да, все кончено. И моя семейная жизнь, и моя карьера. Ее предательство действительно делает невозможными наши дальнейшие отношения.
Еще немного стою, прислонившись к холодной облупленной стене. Мысли вертятся, но ни одну я не могу поймать.
На смену злости приходит опустошенность и усталость.
В понедельник подам заявление об уходе. Моя гордость растоптана. Она уничтожена. Все, что у меня было, разлетелось пеплом.
Едва шевеля ногами, выхожу из подъезда. Сейчас мы с Женей поедем в «Фунтуру». И я буду надеяться, что она не заметит моего состояния.
Глава 25
Я не знаю, откуда у меня взялись силы. Как я отработала две недели с разбитой, опухшей скулой, как выдержала косые взгляды и перешептывания за спиной?
Наверное, осознание того, что произошло, вытеснило мои переживания по поводу сплетен. Я не думала о гордости, о своей репутации, а том, что говорят обо мне мои коллеги.
Каждую минуту каждого дня я думала лишь о трех людях: о Жене, о Владе и о Сергее.
С дочкой легче всего. С исчезновением из ее жизни другого мужчины она стала более легкой, открытой. Немало этому способствовал тот факт, что мы жили так, как прежде, во всяком случае, на той же самой жилплощади. Она пока не знала, что это очень скоро изменится, но я чувствовала нутром – она внутренне готова к таким переменам и, даже несмотря на ее щедрое предложение вернуться к Сергею, она счастлива, что я этого не сделала. Она невзлюбила его, она бы заставляла себя терпеть его присутствие. А если мы останемся с ней вдвоем, она не будет страдать.
С Владом все было гораздо сложнее. После того, как он привез Женю домой в тот злополучный день, он быстро собрал свои вещи и опять уехал к матери. Я пыталась сказать ему, что вовсе не планировала влюбляться в его босса, что до конца жизни вина будет жечь меня, что корю себя за слабую волю, невозможность противиться своим желаниям, но он только стряхнул мою руку со своего плеча и бросил такой взгляд, что я поняла – я никогда не заслужу прощения, потому что его рана слишком глубока.
О Вронском я боялась что-то узнавать. Да и не у кого мне было спросить. Я могла бы позвонить ему на работу, но каждый раз, когда моя рука зависала над трубкой телефона, я останавливалась. К чему все это? Поговорить с ним я никогда больше не отважусь, узнавать о его делах не имело смысла – только бередить себе душу, выставлять себя на посмешище. Я должна была забыть его. Но каждый удар моего сердца не отзывался эхом в теле, он летел в пустоту, не слыша в ответ сильный, гулкий звук другого сердца. Это была песнь на двоих, и невзирая на все принятые мною решения, я не могла заставить свой внутренний радар перестать искать его в безликой уличной толпе, в тишине сереющих вечерних аллей, в окнах проезжающих машин. У меня не осталось ни одного совместного снимка, который бы тешил мои глаза, но моя память лелеяла отчетливые образы, как дорогое сокровище. С каждым днем краски на них становились все ярче, линии – четче, воображение дорисовывало то, что не могло удержать время. Я засыпала часами, стараясь прогнать безысходную тоску, навязчивые мысли о телефонном звонке, о звуке его голоса, пусть даже он скажет одно единственное «Алло». И каждый раз, глядя в темноту сквозь прозрачные шторы, я желала ему спокойной ночи.
До сих пор не знаю, откуда у меня взялось терпение, когда выслушивала истерику мамы и ее демонстративный хлопок дверью спальни, куда она убежала после того, как потерпели крах ее попытки меня образумить. Я стояла под дверью сорок минут, пытаясь уговорить ее выйти, умоляя не нервничать, сгорая от желания ощутить себя в ее всепрощающих объятиях. Но она не вышла. Папа поцеловал меня в лоб, когда я уходила.