Помогите, пожалуйста! Кто-нибудь меня слышит?
Я пытаюсь приоткрыть дверцы лифта, но безрезультатно. Тарабаню, как ненормальная, руками и каблуками.
Пожалуйста, помогите мне. Откройте эти чертовы двери! Или хотя бы не трогайте сумочку! – мое отчаяние переходит все границы. Дура! Зачем я кладу в кошелек такие ценные вещи? Им там не место!
Не кричите, - глухой мужской голос звучит откуда-то снизу. – Что у вас случилось?
Я застряла.
И поэтому так орете? У вас что, клаустрофобия?
Нет! Ору я потому, что у меня пытались вырвать сумку.
Да, я видел это краем глаза.
Она выпотрошена?
Не могу сказать, потому что она довольно высоко.
А вы не могли бы взять ее, пока двери не отроются.
Вы всегда доверяете первым встречным? Может быть, я заберу ее себе.
Я вас не вижу, но у меня не складывается впечатление, что вы имеете пристрастие к дамским сумочкам, - хотя через двери лифта звуки доносятся не четко, а довольно приглушенно, мне кажется, что обладатель такого голоса должен иметь пристрастие к красивым женщинам, дорогому виски и знать, что туфли и ремень брюк обязаны быть одинакового цвета.
А что, если я заберу ее содержимое себе? Вас это не пугает?
Нет. Мне кажется, вы приличный человек.
Почему?
Потому что не говорите «шо» и обращаетесь ко мне на «вы».
Я слышу низкий, негромкий смех. И по моему телу начинают ползти мурашки. Что-то есть в этих звуках, я не могу уловить – то ли сексуальный тембр, который посылает определенные сигналы определенным участкам моего тела, то ли скрытая угроза, которую уловило мое подсознание.
Хорошо, отпустите сумочку. Я попытаюсь ее выдернуть.
Через десять секунд ему это удается.
А если я пробуду здесь час, вы не уйдете?
Это зависит от того, какие анекдоты вы будете мне рассказывать.
Я не умею. Предлагаю наоборот - рассказывать анекдоты будете вы, а я обещаю смеяться. Вообще я благодарный слушатель, с хорошим чувством юмора и к тому же быстро забываю все шутки, на следующий день мне можно заново их рассказывать – эффект будет тот же.
Вы предлагаете мне встретиться с вами и завтра?
Разве что я снова застряну в лифте.
Он опять смеется. Вдруг раздается звон и лифт дергается. Я вскакиваю на ноги и лихорадочно жму на кнопку первого этажа.
Когда двери разъезжаются, я потрясенно ахаю.
Боже мой!
Что ж, иногда ты меня и так называла.
С моей сумочкой в руках в шикарном черном пальто и костюме передо мной стоит Вронский.
Глава 28
Голубые глаза выглядят огромными на исхудавшем лице. На ней дорогое кашемировое пальто цвета молока, черное платье и сапоги на высоких каблуках. Светлые волосы красиво уложены. Она производит впечатление успешной в финансовом плане женщины.
Она выглядит блистательной и несчастной.
Можно мне мою сумочку?
Протягиваю ей сумку, ее рука вздрагивает, когда соприкасается с моими пальцами.
Я часто думал, что испытаю, увидев ее снова, встретившись с ней случайно?
Раздражение от неловкости момента, обычную неприязнь или ярость?
Но внутри не всколыхнулись былые обиды. Я просто впитываю каждую деталь, запоминаю, как светлые пряди касаются щек, как ресницы изогнутой дугой оттеняют ее светлые, чистые глаза.
Мы оба молчим, исследуя друг друга взглядами. Наверное, у меня такое же жадное выражение лица, как и у нее. Будто эта встреча – лишь случайность, благодаря которой нам выпал шанс узнать то, чего мы старательно избегали.
Она не искала меня, я знаю. Иначе давно бы нашла. И я не интересовался, как дальше сложилась ее судьба. Я уехал из города меньше, чем через месяц после нашего разрыва. А сейчас вернулся только для того, чтобы навестить стареющего отца.
Как же она красива! Я и забыл…
Мысли, как тени, пробегают по ее лицу. Когда-то мне не составляло труда читать ее, как открытую книгу. Мне и сейчас кажется, что я вижу потрясение, грусть, испуг, тоску…
Она отворачивается и стремительным шагом проходит мимо, опустив голову.
Убегает точно так же, как и когда-то. Может, стоит ее отпустить? Но эта тоска в ее глазах…
Ира, стой!
Она оборачивается, полы пальто разлетаются в стороны. Она боится меня? Не хочет видеть? Не могу устоять.
Что же опять убегаешь? Давай подвезу тебя.
Не нужно. Я сама доберусь, - у нее сиплый голос, словно она заболела.
Мне не сложно.
Интерес просто убивает меня. Одно дело –забыть о ней, когда нет ничего рядом, что напоминает о ее существовании, другое – видеть ее, коснуться кончиками пальцев и отпустить опять.
Она стоит немного растерянная и не знает, что мне ответить. Я подхожу к ней так близко, что чувствую легкий запах духов, тех самых, которыми она пользовалась на Крите, тех самых, которыми каждое утро нашей недолгой совместной жизни пах я, вставая с ее постели.
И все воспоминая, так усердно спрятанные мною в глубинах памяти, вырываются наружу. Я снова ловлю ее на улице под дождем и целую, пока у нас не сбивается дыхание, покупаю ей чулки и белье, потому что после нашего страстного секса в парке они безнадежно испорчены. Но больше всех остальных моментов я вспоминаю те ночи, которые мы провели вместе, в съемной квартире рядом с моей, в уединенной спальне, которую я считал нашей. Я помню каждое утро, когда она готовила мне завтрак и целовала перед уходом на работу. Я помню все!
Беру ее под руку и веду к выходу. Она не сопротивляется, но и не горит желанием ехать со мной. Все забыто?
Заглядываю в ее личико, исхудавшее, с выделяющимися скулами. Ее красота стала изысканной и утонченной, подчеркнутая трагичностью и загадочностью. Что произошло в ее жизни?
Борюсь с собой, но проигрываю.
Мне все еще хочется знать, как повернулась ее судьба, я все еще чувствую потребность коснуться ее.
Подвожу ее к своей новой белой Ауди. Мне почему-то как мальчишке хочется произвести на нее впечатление. Но насколько я помню, она не интересовалась ни уровнем моих доходов, ни той материальной выгодой, которую можно было получить от такого парня, как я.
Открываю дверцу, она элегантно садиться в салон, подбирая края пальто.
Домой?
Я больше не живу здесь.
Куда тогда?
Она называет адрес, я приблизительно помню дорогу.
И где ты сейчас живешь?
Я переехала на новое место, когда мне предложили работу, - она уходит от ответа.
Что за работа?
В благотворительном фонде.
Тебе всегда нравилось это направление.
Да. Я рада, что мне представился такой шанс.
А здесь как оказалась?
По работе и заодно родителей проведать.
Я обдумываю ее ответы. Как и я, она не осталась здесь. Она сказала, что переехала, но не упомянула мужа. Насколько мне известно, Влад занимает мою бывшую должность. Они работают в разных городах? Живут порознь?
Я стараюсь умерить интерес. Как бы не сложилась ее судьба, меня это не должно волновать. Она сделала свой выбор, и он был не в мою пользу.
На протяжении всего пути она молчит, сцепив руки на сумочке. Лицо неподвижно, взгляд застыл где-то вдалеке. О чем она думает? О тех ошибках, что мы совершили?
Она говорит, чтобы я повернул налево и остановился. Смотрит на меня непроницаемым взглядом. А она изменилась. Я не могу, как раньше, увидеть ответы на свои вопросы в ее глазах. Наша встреча ошеломила ее, но она взяла себя в руки.
Спасибо.
Дверца машины хлопает, я наблюдаю за ее танцующей походкой. Она не сказала, что рада, не выразила надежду, что мы еще увидимся. Упорхнула, как птица, оставив после себя только легкий запах духов в салоне. Уверен, что ее уже завтра не будет в этом городе. Как и меня.
У меня до сих пор все дрожит внутри. Я много раз представляла нашу встречу и со временем моя воображаемая реакция менялась. От жалостливых увещеваний меня простить к выжидательной позиции, от безрассудной, но молчаливой любви и попытки запечатлеть все до последней мелочи в памяти до холодного кивка и вежливого вопроса о здоровье.
Я ведь распрощалась с ним навсегда. Запретила себе думать о том, чтобы попытаться найти его, снова завязать отношения.
Но ни один вариант, созданный в уме, не оказался тем, что я испытала в действительности.
Сначала был шок. Я плохо понимала, что творится вокруг, видела только его невероятные глаза, которые сверкали, как драгоценные камни, оттененные черной шевелюрой. Его черты нисколько не изменились. Гладко выбритые щеки, высокие скулы и четко очерченные губы. Господи, как же я хотела поцеловать их, чуть было не двинулась к нему в слепой жажде.
Сердце ныло, мое сердце в его груди.
Словно не было всех этих месяцев разлуки. Пустота в душе исчезла, вот чего мне не хватало. Его взгляда, его присутствия.
Сердце ныло, мое сердце в его груди.
Словно не было всех этих месяцев разлуки. Пустота в душе исчезла, вот чего мне не хватало. Его взгляда, его присутствия.
Он выглядит так, будто его наша встреча не взволновала. Спокойный, холодный, отстраненный. Я понимаю, что мне нужно идти, чтобы не развалиться прямо у него на глазах. Но не могу сделать ни единого шага.
Неужели ты все еще сердишься на меня? Не сердись, я уже наказана и выпила горькую чашу сожалений до дна. Ты одинок или влюблен? Я одинока. И никого у меня нет, кроме тебя. Ты, только ты всегда будешь моим единственным.
Прошу отдать свою сумочку. И когда он протягивает ее мне, нарочно прикасаюсь к его пальцам. Тоскую, как же я тоскую!
Чувствую, как силы меня покидают. Опускаю голову, чтобы разорвать зрительный контакт, иначе мне не уйти. Каблуки стучат по мраморному полу.
Он окликает меня. Я оборачиваюсь, с ужасом ожидая, что он скажет. Мне почему-то страшно. Я боюсь новой боли.
Что же опять убегаешь? Давай подвезу тебя.
Время смеется надо мной. Как часто он предлагал это мне? После работы, после приема, после случайной встречи в магазине.
Не нужно. Я сама доберусь
Мне не сложно.
Обычная любезность? Интерес? Все повторяется. Я в его машине, его крепкие руки на руле, в салоне витает запах кожи и чего-то неуловимого, от чего бешено колотится пульс. Я все еще трясусь в его присутствии, неловко теребя замки на сумочке.
Наша беседа не выходит за границы обычной вежливости. И несмотря на то, что мне все это время хочется смотреть на него, я не позволяю себе этого. Я и так знаю, что ждет меня, когда я выйду из машины. Ничего!
Кажется, он уже сожалеет о своем решении подвезти меня.
Невыносимо.
Господи, я хочу выйти! Бежать от него за край света. Обнять его и прижаться лбом к плечу.
Говорю, где повернуть и остановится. Бросаю на прощание спасибо и иду, обходя лужи, к родительскому дому.
Ну вот и все. Ни радости от встречи, ни надежды на то, что любовь еще не забыта. Мы расстались, как малознакомые люди.
Как же мне хочется обернуться, еще один разок увидеть знакомую фигуру в автомобиле. А если я больше никогда его не встречу?
Возле ступеней останавливаюсь и смотрю назад. Машина урчит мотором, так и не тронувшись с места. Я плохо вижу его очертания, но мне кажется, что он смотрит на меня.
Мне нечего ему сказать кроме того, что было уже сказано давным-давно, любое мое действие будет казаться глупым. Но как же меня тянет к нему, такому знакомому, близкому когда-то, все еще любимому. Превозмогая себя, захожу в темный подъезд и закрываю дверь.
Я плохо помню, как провела тот день. Мама так и не сделала первый шаг, а папа почти все время провозился с Женей. Но я была рада такому положению дел. Иначе, спроси меня кто-нибудь о том, как обстоят мои дела, я бы окончательно потеряла самообладание.
Ночь я спала плохо, утром была растрепана, расстроена и хотела уехать домой и спрятаться в свою раковину.
Всю обратную дорогу мы с Женей проболтали о всяких мелочах, и я немного отошла. Но как только такси подвезло нас к дому, меня опять стало угнетать чувство, будто я снова испортила свою жизнь.
Иногда лучше не видеть некоторых людей, чтобы не вспоминать события, связанные с ними.
Я всегда сомневалась: действительно ли слепому от рождения не следует желать прозрения хотя бы на минуту, чтобы увидеть удивительный мир вокруг, или все же стоит получить этот незабываемый опыт? Раньше я считала, что увидеть, как солнце золотит тонкие нити дождя, или как море меняет цвет от темно-синего до лазурно-бирюзового нужно. Эти впечатления станут самыми грандиозными в жизни человека, который познавал окружающий мир только посредством четырех чувств. Но сейчас я начинаю сомневаться в своем решении. Слепой поймет, что он теряет, и от этой горечи не избавиться уже никогда.
Может быть, все эти мысли – следствие женской тоски по крепкому мужскому объятию? Пока я не увидела Вронского, даже не думала о том, чтобы найти кого-то, ходить в кино, на пикники, просто смотреть телевизор на одном диванчике, нежась в объятиях сильных рук.
Нет, это было не от похоти или не по причине внезапно взыгравших гормонов. Мне по-человечески хотелось той близости, тепла, которые женщина испытывает, прижавшись к мужскому телу. В моем случае это была бы лишь иллюзия того, что я не одна. Но каждый раз, когда я представляла себе, как приведу кого-то в маленький неказистый дом, ставший моим гнездышком, мне хотелось плеваться от чувства гадливости. Все это было бы не по-настоящему, только ради секса. А секса, как такового, мне не хотелось. Только тепла и понимания.
Когда я подумала об интимном акте, лицо Вронского же всплыло в памяти. Устав бороться сама с собой, я призналась, что хотела его, именно его и никого другого.
Мы не успели разделить все, что нам выпало по какой-то невероятной случайности. У нас было так мало времени, чтобы насладиться друг другом, узнать привычки, предпочтения, увлечения – то, чем мы живем каждый час, каждый день. Только страсть мы успели познать сполна.
На работу я вышла с чувством облегчения, что не остаюсь больше один на один со своими мыслями.
Мы решили опробовать экспериментальное лечение, разработанное израильскими учеными. Господин Вайцман содействовал нам, как только мог. Я не знала, откуда у него это рвение, пока мы однажды не встретились с ним лично. Он рассказал, что перенес рак, выстоял, несмотря на прогнозы. И был твердо уверен, что каждый шанс должен быть использован. А уж умирающий человек пойдет на все, даже станет подопытным кроликом, лишь бы крепко ухватиться за жизнь.
Михаэль был низким, круглым и абсолютно лысым мужчиной, производившим немного резковатое впечатление на собеседника. Он остался с болезнью наедине, потому что у него не было семьи или близких родственников. Его поддерживали волонтеры из какой-то общественной организации. И благодаря двум чужим людям, приходившим к нему ежедневно, остававшимся с ним в самые тяжелые часы, он не потерял надежду и выжил.
Поэтому, узнав о том, как работает наш фонд, он решил его поддержать.
Сейчас я должна была договориться с ним о встрече с израильскими медиками. Сама лететь я не хотела – Женю не на кого было оставить в этот раз. Поэтому Анна Ивановна собиралась на встречу сама уже в эту пятницу, мне же оставалось уладить кое-какие организационные вопросы.
Использование нанотехнологий в лечении рака звучало очень обнадеживающе, оставалось узнать, настолько ли прогнозы соответствуют действительности.
Я договаривалась с еще одной клиникой. Там применяли экспериментальное лекарство, которое обладало меньшей токсичностью по сравнению с тем, что мы сейчас использовали, и глубже проникало в ткани, убивая пораженные клетки.
К середине дня, немного уставшая, но довольная результатами переговоров, я собиралась на обед. В приемной меня окликнули.
Ирина Викторовна, к нам пришел мужчина, хочет узнать по поводу спонсорской помощи.
Лида, пусть обратятся к Регине. Она еще здесь, а я уже уезжаю на обед.
Я могу и подождать.
Каблуки врастают в пол. Этот голос снится мне ночами. Бежать или все же встретиться лицом к лицу? Меня тянет в приемную, будто там установлен сильнейший магнит.
Вронский сидит в черном пальто, закинув ногу на ногу. Из под распахнутого ворота выглядывает темный костюм и белая рубашка, оттеняющая его смуглую кожу. Лида явно тает под его взглядом. Что же, Лидочка, ты не первая.
Что тебя сюда привело? – мой голо звучит холодно? Или похоже, что я сейчас грохнусь в обморок?
Да вот, решил сделать свой вклад.
Это начинает входить у тебя в привычку, не так ли?
Я бы так не сказал. Но мне приятно, что меня можно назвать филантропом.
По филантропам у нас специализируется Регина Миллер. Лида, направьте господина Вронского к ней.
Я чувствую, что он играет со мной. Зачем? Если бы хотел поговорить, мы могли бы это сделать два дня назад. Почему он решил опять разрушить мою жизнь, ворвавшись в нее, как ураганный ветер?
Я обязательно загляну к Регине Миллер, раз уж ты не можешь принять меня, но попозже. А сейчас я что-то проголодался.
Меня накрывает волна возмущения. Я бросаю взгляд на Лиду, которая заинтересованно наблюдает за нашей перепалкой, и иду к лифту.
Вронский не спеша следует за мной. Каков наглец! Мы входим в кабинку, и он нажимает на кнопку первого этажа.
Сергей, зачем ты приехал?
Как я уже сказал, хочу заняться благотворительностью. А чтобы не нарушать традицию, сделать это следовало именно через тебя.
Что тебе нужно, я спрашиваю?
В данный момент я хочу пообедать. Ты, насколько я понял, тоже.
Не юли! – меня берет злость на на свою чертову эмоциональность и неумение контролировать себя в его присутствии. Я злюсь на него за то, что он так отвратительно спокоен и пребывает в игривом настроении.