— Все, что пожелаете, — надменно ответил официант.
— Понятно. Тогда давайте сделаем так. На закусочку… мелко порубленный зеленый лук с крутым яйцом, это такой получится вроде как салат, и с майонезом. Но не заправляйте, а просто принесите майонез отдельно в блюдечке, я сам заправлю по вкусу. Две — три отварные картофелины — вот, как у товарища, только не горячие, а непременно холодные, и к ним несколько балтийских килек пряного посола. Присмотрите, чтобы были вычищены и без головы. Ветчина у вас найдется? Нет — нет, ничего такого — нашу обычную ветчину, чтобы немного с жирком, и непременно хрен. Белый, пожалуйста, без добавок. Так. На горячее — не знаю даже, приготовят у вас, как я скажу?
— Я запишу, — пообещал заинтересовавшийся официант.
— Берете свиной окорок. Не вырезку, а именно окорок. Отрезаете два ломтика, примерно вот таких, — Давид Израилевич очертил в воздухе окружность. — Толщиной чуть меньше указательного пальца. На полминуты буквально опускаете в чистый медицинский спирт…
Официант покраснел.
— Может не быть. Спирта. Есть граппа.
— Это что?
— Виноградная водка. Итальянская.
— Сколько градусов?
— Есть семьдесят.
— Хорошо. Сойдет. Но прежде чем опускать в нее свинину, разогрейте эту вашу, как ее?
— Граппу.
— Вот именно. До температуры чуть выше комнатной. Градуса двадцать четыре, но не выше. Вы записываете? Через тридцать секунд свинину достать, слегка присыпать мукой, но именно слегка. Развести в отдельной посуде шесть яичных желтков, добавить и тщательно размешать четверть чайной ложки соли с щепоткой красного мелко помолотого перца, свинину тщательно вывалять в этой смеси и положить на раскаленную сковороду. Сорок секунд на одной стороне, сорок на другой — попросите за временем проследить, — и немедленно подавать, посыпав свежим укропом. Так. Теперь насчет сладкого…
— Заказ на десерт я приму позже, — остановил его официант. — Если не возражаете.
— Позже — так позже, — согласился Давид Израилевич. — Я пока подумаю. И вот что. Водочки принесите, граммов сто. Ну, можно сто пятьдесят. У вас обычная водка ведь есть? Типа «Московской»? Вот и хорошо. Вы уж постарайтесь, подберите для нее такой графинчик, чтобы как раз на это количество, если есть хрустальный, то это лучше всего, и в какую‑нибудь эдакую посудинку со льдом его пристройте…
В этот момент Шульман громко сглотнул, встал и вышел из зала. Вернулся через минуту, засовывая в карман мобильный телефон, и распорядился:
— Любезный, вы все вот это оставьте — пусть будет, и еще принесите мне… вот, что господин заказал: килечку, ветчину и остальное… водки граммов триста.
— Гриша! — цинично поднял густые брови Агаев. — Не вздумай! У тебя же Великий пост.
Шульман отмахнулся.
— Ну и пост, что ж я — не понимаю? Я специально духовнику позвонил — так мол и так, важная встреча. Он на сегодня разрешил. А завтра — все как положено.
Соседний сенатор прошептал Лене в ухо:
— Николай Спиридонович интересуется — как имя — отчество господина?
— Давид Израилевич, — пробасил получивший нужную информацию Провоторов, приподнимаясь из кресла и протягивая профессору визитную карточку, — не откажите в любезности. Я все понял, кроме одного. Зачем свинину надо вымачивать в спирте?
— Чем меньше мясо подвергается термической обработке, — с готовностью ответил профессор, — тем оно вкуснее и полезнее. В этом смысле идеально употреблять сырое мясо. Например, сырую говядину. Или баранину, как это делают в Абиссинии. Между прочим, великолепна на вкус сырая конина, но ее, для достижения нужной мягкости, приходится долго вымачивать в специальном составе. Если угодно, у меня есть где‑то рецепт. Традиционно для этого используются природные ингредиенты, но их можно с успехом заменить простым химическим составом. Совершенно безвредным для организма. Вообще, любое травоядное животное может быть употреблено в пищу в сыром виде. К сожалению, это не относится ко всеядным животным, таким, как свиньи или, скажем, собаки, кошки, грызуны — в особенности крысы, змеи и все такое. Но общее правило состоит в том, чтобы термическое воздействие свести к минимуму. Для свинины это достигается просто — кратковременным погружением в спирт. Или вот возьмем, к примеру, обычного подмосковного ужа. Весьма несложный в приготовлении препарат, в котором это безобидное пресмыкающееся маринуется в течение трех суток, не просто исключает необходимость какого‑либо температурного воздействия, но и придает мякоти ужа дополнительные вкусовые качества. Достаточно сказать, что ее практически не отличить от, скажем, копченого угря.
Сенаторы переглянулись, побледнели и дружно опустили вилки.
— Это вы, товарищи, напрасно, — поспешил успокоить их Давид Израилевич. — Препарат, о котором я упомянул, хоть и просто готовится, но включает в себя некоторые крайне дорогостоящие компоненты. Накладно будет — заменять угря ужом. Впрочем, приятного аппетита.
Ворохопкин испытал некоторое облегчение, обнаружив, что старик не только не выглядит чужеродным на празднике жизни, но и привлекает совершенно искреннее внимание окружающих. Поэтому он позволил себе несколько отвлечься и даже ответить на пару вопросов тому самому сенатору, который от лица Провоторова интересовался, как зовут профессора. Когда он вновь вернулся к общей застольной беседе, то православный Шульман был уже багров от водки и ярости, а профессор его успокаивал:
— Ну ладно, уважаемый, — примирительно вещал Давид Израилевич, — я готов взять обратно свои слова, что чудес не бывает; я ведь всего лишь поясняю вам, что приведенные вами примеры чудесами вовсе не являются. Эту вашу историю про пять хлебов, которыми накормили целую толпу, никак нельзя считать чудом, потому что ничего сверхъестественного в ней нет. И две тысячи лет назад тоже не было.
Шульман схватил со стола кусок хлеба и неистово потряс им в воздухе, по — видимому, предлагая Давиду Израилевичу превратить его в буханку: дар речи из‑за кощунственных слов профессора он временно утратил.
— Давайте сразу определим, товарищи, — размеренно, как на семинаре, произнес Давид Израилевич, на которого были обращены все взгляды, — давайте сразу определим, что мы будем называть чудом. Я полагаю, что чудом надлежит считать явление, происходящее с явным и бесспорным нарушением законов природы. Если же никакие законы природы не нарушаются, то чуда нет, даже если мы не понимаем, как именно произошло то или иное явление. Так вот. Если бы некто, щелкнув пальцами, создал из ничего пропитание для большого числа людей, я бы, с определенными оговорками, мог признать это сверхъестественным происшествием. Если же, с другой стороны, число хлебов увеличивается от пяти до количества, потребного для разового насыщения пяти тысяч человек, это может восхищать только… как бы сказать… в общем, в этом нет ровным счетом ничего удивительного. Не говоря уж о чудесном. Известно ли вам, сколько колосков вырастает из одного — единственного пшеничного зерна? И сколько зерен содержится в одном таком колоске? Нет? Ну так вот, докладываю вам: одно пшеничное зерно за сезон превращается в среднем в четыреста ровно таких же зерен. Это никого не удивляет. Итак, мы признаем, что в природе действует закон многократного умножения зерен. Да, вы можете мне возразить и сказать, что зерно надо посадить в землю, совершить с ним определенные агротехнические действия, выждать определенное время и потом уже собрать урожай, а в Иудее — или где там — все это произошло прямо на глазах у толпы. Но! Любой природный процесс может быть легко ускорен или замедлен, это научились делать уже давно. Короче говоря, если вы снабдите сколько‑нибудь сведущего в химии человека исходным сырьем в виде одной буханки хлеба и предоставите в его распоряжение лабораторию и двух ассистентов, то в течение суток он произведет… дайте подумать…
Давид Израилевич вытащил из кармана блокнот и начал что‑то записывать. Все, включая Шульмана, следили завороженно.
— Ну вот, — объявил Давид Израилевич, завершив расчеты. — Это зависит, понятное дело, от того, какие ресурсы будут выделены на проведение эксперимента, но ориентировочно можно рассчитывать на получение трехсот четырнадцати буханок, практически неотличимых от исходной. Возвращаемся к нашим баранам. Имеем пять хлебов. Умножаем на триста четырнадцать. Получаем одну тысячу пятьсот семьдесят. Не забудьте, что там еще и рыбу подавали. Так что совершенно неудивительно, что объедки уносили корзинами.
Шульман перекрестился и встал из‑за стола.
— Простите, — сдавленным голосом произнес он. — Дела… совсем запамятовал.
И вышел из зала, едва сдержавшись, чтобы не плюнуть в сторону Давида Израилевича. Шульмана проводили взглядами.
И вышел из зала, едва сдержавшись, чтобы не плюнуть в сторону Давида Израилевича. Шульмана проводили взглядами.
— Я знаю, о чем вы хотите спросить, — обернулся Давид Израилевич к Провоторову. — Отвечаю вам — сделать все это совершенно несложно. Это все я называю занимательной химией. Понимаете меня? Было время, когда подобные вещи находились на острие научного прогресса. Это время прошло. Настоящая химия, в отличие от занимательной, сосредоточена на том, чтобы затраты на производство фокуса были меньше, чем себестоимость уже существующего технологического производства. Да, я могу легко выдать ужа за угря, но это будет дороже, чем если бы три нобелевских лауреата в течение месяца пытались изловить настоящего угря в пустыне Сахара.
Ворохопкин заметил, что Агаев напряженно сверлит профессора взглядом, совершенно забыв о еде, потом, будто бы уловив за хвостик метавшуюся где‑то в голове мысль, понимающе кивнул и удовлетворенно улыбнулся.
— Ну ты и хват, Леонид, — прошептал он, повернувшись к Ворохопкину. — Это надо серьезно обсудить. Ты же не собираешься все в одиночку захапать?
Ворохопкин не успел спросить, что такое вдруг взбрело Агаеву в голову, как тот приподнялся, протянул профессору свою визитку и спросил:
— А вот какой вопрос, Давид Израилевич. Было, например, еще превращение воды в вино. Про это вы что‑нибудь сказать можете?
Профессор пожал плечами.
— Это совсем просто. Вы никогда не задавались вопросом, сколько воды содержится в обычном виноградном соке, который, собственно говоря, и служит исходным сырьем для приготовления вина? Похоже, что нет. Так вот — виноградный сок это и есть преимущественно вода плюс незначительные добавки, ответственные за вкусовые качества и процесс брожения. Брожение — прекрасно исследованная химическая реакция, которая может быть вызвана самыми разнообразными катализаторами, великолепно на сегодняшний день изученными, и ускорена вплоть до того, что займет считанные минуты. Что касается вкусовых добавок, то тут… ну вы сами знаете. Так что буквально щепотка заранее подготовленной смеси препаратов практически мгновенно превратит воду в жидкость, которую можно будет отличить от вина, только проведя специальный химический анализ. Таковой анализ в Кане Галилейской не проводился хотя бы потому, что все вино было, как мы знаем, с удовольствием выпито участниками торжества. Вообще про воду надо говорить отдельно — поскольку все живое из нее произошло…
Агаев встал и не дал профессору договорить.
— Я хочу предложить тост, — торжественно провозгласил он. — Мы все тут, — он обвел стол рукой, — деловые люди. Мы умеем делать бизнес. Но вот есть еще и другие люди, которые делают науку, а мы с ними видимся редко. Мы сами по себе, они сами по себе. Это неправильно. Вот сейчас, когда здесь присутствует уважаемый Давид Израилевич, мы все видим, как много мы потеряли, потому что варились, так сказать, в своем соку и не обращали внимания на то, что кругом происходит. Я хочу, уважаемый Давид Израилевич, предложить выпить этот тост за ваше здоровье и за вашу науку. Хочу с вами чокнуться, Давид Израилевич.
Агаев прошел вдоль стола, чокнулся с профессором и сел на освободившееся место Шульмана. Все выпили.
До самого конца ужина Агаев непрерывно о чем‑то разговаривал с профессором и даже делал пометки в своей записной книжке. Ворохопкину было приятно, что Давид Израилевич вызвал у окружающих такой живой интерес.
— Мне нужно с тобой посоветоваться, Ленечка, — озабоченно объявил Давид Израилевич, когда вечер закончился, и они шли к машинам. — Тут Ибрагим Гасанович мне одно предложение сделал. Но я сказал, что без твоего согласия не могу.
— Какое еще предложение? — спросил Леня, неприятно удивленный.
— Он хотел бы сам с тобой это обсудить, просил меня пока не вдаваться в детали. Я, если ты против, откажу конечно. Но… у него есть лаборатория, как он говорит — прекрасно оборудованная… Но он сам все расскажет, он обещал, что позвонит тебе завтра же. Я, Ленечка, сразу хочу, чтобы без недоразумений всяких… если ты против, то я тут же откажу.
По окончании двухчасовой утренней беседы с Агаевым Леня поспешил в кабинет Лермана, стараясь не сорваться на бег.
— Вы ему действительно это пообещали, Давид Израилевич? — спросил Леня, протягивая профессору исписанный во время разговора с Агаевым лист бумаги.
Профессор поднес листок к глазам и близоруко сощурился.
— Ерунда какая! Мы говорили совсем о другом. У него, как он говорит, есть великолепный масс — спектрометр, и он совершенно не возражает, чтобы я им попользовался. Ты же знаешь, Ленечка, я одно время занимался фармакологией, и применение масс — спектрометра…
— Нет — нет, а вот это что? Он это придумал, что ли?
— Превращение воды в бензин? Ну, в общем, да. Он почему‑то решил, что я у тебя именно этим и занимаюсь. Пытал меня просто как гестаповец. И чем больше я говорил, что ничего подобного, тем, как мне показалось, сильнее он уверялся в том, что я что‑то скрываю. Потом он перестал меня мучить и напрямую спросил, возможно это или нет.
— А вы?
— Подтвердил, что вполне возможно.
— Вы серьезно?
— Леня! — изумился профессор. — Это же девятнадцатый век! Ну, начало двадцатого. Луи… Луи… забыл фамилию, ну да это неважно. В Штатах. Только не превращение воды в бензин, а изготовление из воды автомобильного топлива, что, впрочем, одно и то же. Я бы, конечно, за это никогда не взялся, потому что такой, извини, ерундой заниматься серьезному человеку просто не пристало, но масс — спектрометр… Я ему сказал, что сделаю, если ты не будешь против.
Агаев дожидался решения Ворохопкина в кафе напротив, рисуя какие‑то круги и стрелочки на листе бумаги и игнорируя остывающий зеленый чай.
— Я покрою все расходы, — сказал он. — И половину того, что ты уже потратил. Потом надо будет инвестировать. Я посчитал — не меньше двухсот лямов. У меня столько нет, у тебя тоже нет. Нужен кредит. Я уже переговорил с Шульманом, так — без деталей. Когда у деда твоего будет готова демонстрация, Гриша привезет одного человека, из‑за зубцов. Начальника кремлевского гаража. Он потом прикажет кому надо, и кредит дадут. За все про все хочу сорок процентов.
***
Демонстрация проходила на территории испытательного полигона в Подмосковье. Кольцевая автотрасса была окружена высоким забором из рифленого пластика, в центре бетонного кольца располагалось двухэтажное административное здание, рядом — ремонтная мастерская. Персонал полигона был уже помещен в автобус, и ждали только сигнала о прибытии высокого гостя из‑за зубцов. Легкий дымок, поднимавшийся со стороны наблюдательной вышки, возле которой готовили шашлыки, свидетельствовал о полной готовности к визиту. Ворохопкин, Агаев и Шульман не отрывали глаз от въездных ворот, Шульман крутил в руках мобильный телефон.
— Так что он тебе сказал? — спросил Ворохопкин.
— Ну сколько можно про одно и то же? — протянул Агаев. — Сказал, что ему это неинтересно. Чуть ли не позорно, понимаешь. Что он не цирковой фокусник. Передал контейнер, рассказал, что и как делать. Он вообще, понимаешь, какой‑то странный. Леня, а все ученые такие? А то я других не видел, мне просто интересно.
— Не все, — успокоил его Ворохопкин. — Есть и ничего.
Последний разговор с профессором у Ворохопкина состоялся поздним вечером — Давид Израилевич бурно возражал против своего участия в эксперименте и проявлял при этом невиданное ранее упорство. В результате Леня был вынужден отступить и, узнав, что с утра профессор намерен быть в лаборатории, перепоручил его доставку на полигон Агаеву.
— Я думаю, что это к лучшему, — сказал Агаев. — Начал бы тут выступать. Скажет при госте про цирковые фокусы — и привет Педро. Мы его потом предъявим, когда дело будет сделано.
— А он не спросит, где автор изобретения?
— Может и спросит. Автор доводит до конца серию лабораторных испытаний. Не возражаешь?
Мобильник Шульмана противно заверещал. Тот встрепенулся, приложил аппарат к уху, растянулся в радостной улыбке и замахал левой рукой, отдавая команду. Автобус с персоналом задергался и медленно двинулся к воротам. Шульман побежал за ним, встал у ворот, нетерпеливо выглядывая наружу.
Через пять минут черный джип и две машины сопровождения притормозили на въезде, дверца джипа приоткрылась, Шульман всосался внутрь.
— Ну, — чуть раздвинув узкие губы, произнес пассажир джипа, сбрасывая Шульману на руки пальто, — давайте докладывайте. А то Шульман все петли вьет, не говорит, в чем дело. Тебя, — это Лене, — я вроде видел раньше. А ты — Агаев. Так?
Ворохопкин и Агаев синхронно выставили вперед визитные карточки. Гость повел плечом, Шульман тут же подхватил визитки и зажал их в руке.