Окруженный белыми зыбкими столбами восходящих испарений, я принялся строить планы спасения Сабины — один фантастичнее другого. Неожиданно послышались голоса нимфеев, и я огляделся по сторонам. Плот приближался к невысокому острову, поросшему серебристыми тополями, и в тот момент, когда ветер несколько разогнал туман, за стволами деревьев — по другую сторону островка — я снова увидел вожделенную черную точку. Не в силах оторвать от нее взгляд, я не сразу обратил внимание на сигналы подводного экипажа: нимфеи старались привлечь мое внимание к тростниковым зарослям, расположенным справа от острова. Заметив, что вода там как-то подозрительно бурлит, я поднял карабин, приготовившись отразить нападение. Плот между тем остановился, но странные буруны продолжали приближаться к нам.
Внезапно вода успокоилась, и сквозь ее толщу я рассмотрел в глубине высокие, подобные деревьям, растения, на листьях которых дрожали пузырьки воздуха, напоминавшие капли расплавленного серебра. Бесконечно далекое дно покрывал собранный складками песок вперемежку с илом, и полосы золотистого и свинцово-серого цветов причудливо переплетались, своим узором оттеняя яркую зелень листвы.
Растения клонились под напором невидимого течения, срывавшего с них радужные пузырьки, и те терялись в мелких волнах, создаваемых на поверхности воды порывами ветра.
Я как-то мгновенно охватил взглядом этот подводный лес, но не уловил в его кронах ни малейшего движения — лишь скользившие тени струй. Однако где-то здесь прятались беглецы и их преследователи, применив странную, выжидательную тактику, поскольку обе стороны хорошо знали, как ловки и быстры их противники. Облачко ила, поплывшее по течению со стороны тростниковых зарослей, выдало присутствие человека. Навстречу тотчас полетел гарпун, и вода помутнела от крови — к поверхности поднялось бездыханное тело. Синий цвет кожи убитого ясно свидетельствовал о том, что похитители укрылись возле тростника, а мой плот остановился непосредственно над позициями нимфеев.
Последовал обмен ударами, и мои друзья потеряли одного из бойцов, поразив в отместку пару синегубых. После этого воды вновь успокоились, муть осела, и лишь черные зловещие тени, падавшие с поверхности на золотисто-свинцовое дно, говорили о происшедшей трагедии.
Похоже, ни нападение, ни оборона не давали преимущества: любое движение вызывало смертельную реакцию. Что в таком случае предпримут противники? Внезапно я понял: преимущество будет на стороне тех, кто сумеет дольше продержаться под водой. С замиранием сердца я ждал этой критической минуты. По-видимому, такая же цель была и у людей на едва заметном плоту: с того момента, как мы остановились, не двигался и он.
Внезапно вода забурлила, зеленые заросли растений заволокло мутью, и в лес с огромной скоростью ворвались стаи рыб, заполнив пространство между враждующими сторонами. Появление рыбьей армады сопровождалось звучанием растревоженной ею воды — словно духовые оркестры напутствовали идущие на штурм легионы! Смысл этого явления состоял, вероятно, в том, чтобы помочь синегубым под прикрытием живого щита подняться к поверхности и наполнить легкие чистым воздухом. Они твердо знали, что нимфеи не станут убивать рыб: по какой-то неведомой мне причине эти безмолвные существа были священны для них.
На миг я забыл, по какой причине оказался зрителем этого необыкновенного представления, настолько захватил меня вид танцующих тварей. Округлые словно шары, вытянутые в длину или плоские, как лепешки, с обведенными каймой глазами, в разноцветной чешуе — полосатой, пятнистой или серебряно-однотонной, они, бесшумно шевеля плавниками и разинув круглые рты, то кружились на месте, то стремительно рассекали водную толщу подобно сверкающим стрелам, то трепетали, словно листья осин. Каждое, казалось бы, произвольное движение вписывалось в общую ткань танца, создавая впечатление некой единой симфонии. Я видел перед собой ожившую партитуру сложнейшего музыкального произведения! Теперь противники состязались в том, сумеют ли одни удержать, а другие отпугнуть сонмы рыбьих тел. И здесь выдумка синегубых подыграла нимфеям: один из них, прикрываясь плотной стеной озерной живности, вылез на плот, и при первых же звуках тростниковой флейты все рыбы послушно исчезли.
Кое-кто из синегубых все же успел подняться к поверхности, но при попытке вернуться в укрытие многие из них погибли.
Тогда в сторону нимфеев устремились сотни гарпунов: их целью, как выяснилось, было не столько нападение на противника, сколько создание “дымовой” завесы с помощью взбаламученного ила. Нимфеи разгадали маневр и прежде, чем синегубые вынырнули на поверхность, заняли позицию над ними, закрывая дорогу к живительному воздуху. Среди черноволосых началась паника, и, признав свое поражение, они устремились прочь от острова, за тростниковые заросли — туда, где все еще покачивался плот с похитителями моей невесты.
Победители не стали преследовать отступавших — нимфеи никогда не отличались кровожадностью, чтобы убивать ради убийства. Они подобрали брошенное синегубыми оружие, оказали помощь раненым, положили на наскоро связанный плот павших, и печальная процессия отправилась к родным хижинам, конвоируя пленных, тащивших на себе тела убитых соплеменников.
Большинство же нимфеев осталось с нами, чтобы затем продолжить преследование похитителей. Когда отряд с пленными уже скрылся из виду, к моему плоту подплыли четверо нимфеев.
Двое из них поддерживали синекожего мальчика. Они осторожно положили свою ношу на настил, попросив осмотреть его: похоже, что-то случилось с левой рукой ребенка.
Тем временем синегубые бесследно исчезли, скрылся в тумане и плот с Сабиной. Мы пристали к острову, чтобы утомленные сражением люди смогли подкрепиться и немного отдохнуть. В гнетущем молчании они принялись раскладывать костры и жарить рыбу — чувствовалось, что победа над синегубыми вызвала не радость, а, скорее, грусть и сожаления. Я вправил своему пациенту вывихнутый плечевой сустав, а Плонг принес какие-то листья и обмотал ими плечо мальчика, пояснив, что это растение снимет боль. Парнишка вскоре уснул, а я, не в силах оставаться на месте, решил побродить по острову.
Занятый своими невеселыми мыслями, я мало обращал внимания на то, что меня окружало, лишь мельком отметив гигантские колосья каких-то травянистых растений — да и то только потому, что двигался вдоль борозды, откуда эти злаки торчали. Вот тогда-то я чуть не угодил в черный провал, внезапно возникший на моем пути.
Дрожь в коленях заставила меня присесть возле этой дыры с зазубренными краями, и я понял, что по счастливой случайности избежал довольно скверной участи — провал казался бездонным. Неожиданно эхо донесло до меня отголоски причитаний и плача. Сабина! Голос мог принадлежать только человеку, подобному мне! Что есть мочи я завопил:
— Кто там? Отзовись! Однако сколько ни напрягал я слух, но так и не смог уловить ответного отклика — только постепенно затихавшее эхо собственного отчаянного крика. Одумавшись, я понял, что оказался во власти слуховых галлюцинаций: горькие мысли о любимой как бы внезапно материализовались, ударив меня прямо в сердце. Немного посидев около предательской дыры, я вернулся в лагерь еще более несчастным, чем прежде.
Получив от Плонга свою долю рыбы, я устроился на плоту и предложил проснувшемуся пареньку разделить со мной трапезу. Он отказался и вскоре вновь погрузился в забытье. Машинально сжевав свой обед, я в ожидании сигнала к продолжению погони принялся рассматривать своего невольного спутника.
Еще прежде, оказывая помощь пострадавшему, я отметил, что глаза этого синекожего мальчика значительно больше напоминают обычные человеческие, хотя и гораздо крупнее их.
Радужная оболочка не отливала красным, что характерно для нимфеев, и не полыхала зеленым огнем, как у синегубых — она была коричневой.
Теперь же я обнаружил, что цвет его кожи значительно светлее, чем у похитителей Сабины, строение рук и ног приближалось к европейскому, да и волосы вовсе не напоминали плети водорослей.
Эти наблюдения возродили во мне былой научный интерес к обитателям волшебного озера с белыми лилиями. Может быть, этот мальчик — потомок смешанного брака между людьми и нимфеями или синегубыми? А возможно, он представитель совершенно самостоятельной человеческой расы, постепенно перешедшей к водному образу жизни.
Перебирая в памяти отрывочные воспоминания о гидрофилах среди растительного и животного мира, я вспомнил высказывания древних авторов о необычайной способности некоторых существ жить в воде.
В конце концов, и зародыш человека развивается именно в жидкости и лишь после рождения осваивает воздух! Так почему же не признать возможным возврат части человечества к водной среде обитания? После короткого отдыха мы вновь отправились в путь.
В конце концов, и зародыш человека развивается именно в жидкости и лишь после рождения осваивает воздух! Так почему же не признать возможным возврат части человечества к водной среде обитания? После короткого отдыха мы вновь отправились в путь.
Похитители постарались запутать следы, отправив отряды в разных направлениях, и преднамеренно создаваемый подводный шум слышался буквально отовсюду. Однако мой экипаж сумел разгадать хитрость врага, и, когда к двум часам пополудни туман рассеялся, я, к моей радости, вновь разглядел на горизонте плот похитителей. Поощряемые моими криками, нимфеи удвоили усилия, и мы стали заметно настигать беглецов.
Вскоре я уже смутно смог рассмотреть женскую фигурку, закутанную в плащ-накидку, и стороживших ее церберов. Но теперь меня одолели сомнения: а что если похитивший девушку дикарь предпочтет утопить ее, лишь бы не отдавать свою добычу?
Стоя на плоту в полный рост, я вдруг как бы со стороны увидел два суденышка, скользившие по прекрасному озеру под высоким голубым небосводом. Бирюзовая вода, покрытые зеленью и цветами острова, великолепные, словно из тончайшего фарфора, чаши белых лилий — все призывало к счастью и неге.
Волшебные декорации этой сцены вовсе не соответствовали той драме, которая разыгрывалась сейчас под ласковыми лучами солнца!
Я стал звать Сабину, неподвижная фигура которой словно застыла на проклятом плоту мерзкого вора. Я хотел, чтобы она знала, что спасение уже близко, но девушка почему-то даже ни разу не оглянулась.
Тревога разрывала мое сердце! Как этот синегубый дикарь заставил ее не реагировать на мои призывы? Что сделал с ней?
Скорее всего, применил гипноз или принудил пленницу выпить какую-то отраву, или еще что…
Когда до похитителей оставалось не более трехсот ярдов, мои друзья перестали толкать плот и стремительно поплыли к синегубым. Тотчас возле Сабины поднялись две фигуры, и в одной из них я опознал кряжистого предводителя. Они схватили девушку и, несмотря на отчаянное сопротивление, поволокли ее к борту. Раздался плеск, и вода сомкнулась над девичьей фигуркой.
…Вероятно, именно тогда в моей шевелюре появились ранние серебряные нити…
От невыносимого горя я, по-моему, лишился рассудка.
Помнится, я бросился в воду и принялся безостановочно нырять, стараясь рассмотреть в прозрачных глубинах тело любимой. Но коварная вода не желала отдавать мою невесту, и постепенно милосердная тьма затопила сознание…
Глава 3.БЛАГОДАРНЫЙ РЕБЕНОК
Сознание постепенно возвращалось ко мне, а вместе с нем и боль утраты. Я не торопился открывать глаза, сожалея о том, что все-таки выжил.
В конце концов, легкое покачивание моего жесткого ложа заставило с неохотой взглянуть на утративший всякий смысл мир, и я обнаружил, что нахожусь на плоту.
Люди покинули меня, и общество теперь составляли только рыбы. Они плескались возле плота, заставляя его крениться — плоские, словно доски, цилиндрические, как торпеды, то облаченные в непроницаемую, бронеподобную чешую, то легкие и настолько прозрачные, что сквозь них, казалось, просвечивало дно. Легкая рябь морщинила воду, заставляя ее играть радужными бликами, и тогда, взглянув на бессмертное светило, я вдруг понял, что мое беспамятство продолжалось не так уж долго.
Мой взгляд бездумно фиксировал все это великолепие, но в душе царил мрак. Неожиданно я понял, что уже довольно долго наблюдаю за плывущей в глубине человеческой фигурой, медленные движения которой казались неловкими и неуверенными. Когда человек устремился к поверхности, я узнал в нем своего недавнего пациента.
Вынырнув возле плота, он улыбнулся и положил на настил поднятый со дна озера нож: вероятно, я потерял его, пытаясь отыскать Сабину. Это имя снова вызвало приступ невыносимой боли, но я не поддался искушению тут же прыгнуть за борт, а вместо этого помог мальчику выбраться на плот.
Осмотрев его руку и убедившись, что отек постепенно спадает, я отошел к борту и присел на настил, снова тупо уставившись на воду.
Легкое прикосновение вернуло меня к действительности, и парнишка попытался что-то мне втолковать, изображая руками какие-то загадочные фигуры. Я отрицательно помотал головой. Мой кареглазый собеседник приуныл, а потом схватил нож и отколупнул от настила несколько щепок. Довольный своей выдумкой, он принялся разыгрывать передо мной целый спектакль.
Самую крупную щепку мальчик опустил в воду и повозил ее там, явно намекая на то, что это плот. Еще две палочки он положил рядом, потыкав пальцем сначала в ту, что побольше, а потом в меня — значит, они изображали нас с Сабиной. Парнишка обрадовался, заметив мою заинтересованность, и продолжил “рассказ”. Теперь из кучки щепок он выбрал довольно крупную и показал, как этот персонаж хватает “Сабину” и тащит ее на плот.
Я внимательно следил за его действиями, время от времени кивая, а он между тем нарисовал мокрым пальцем на настиле очертания того острова, где мы отдыхали после битвы с синегубыми.
Мальчик изобразил, как плот причалил к острову, и щепка-Сабина осталась на “берегу”, а ее место на плоту заняла какая-то безымянная лучинка.
Вероятно, на моем лице отразилось изумление, потому что “рассказчик” рассмеялся и придвинул к плоту хвост из оставшихся щепочек, явно имея в виду преследователей-нимфеев. Затем он сбросил с плота лучинку и победно взглянул на меня.
Этот взгляд растопил ледяной холод в моем сердце: из того, что показал мой кареглазый спаситель следовало, что Сабина жива! Мальчик радостно закивал, подтверждая эту отрадную мысль. Оставалось выяснить, где же она теперь. Может быть, удивительный ребенок знает и это? Показав на щепку, изображавшую Сабину, я тут же задал ему мучивший меня вопрос.
После так гениально просто разыгранного спектакля, мы теперь прекрасно понимали друг друга, хотя и говорили каждый на своем языке. Но язык пластики — интернационален. Примером тому служит балет, способный движением и музыкой передать всю гамму чувств.
Из дальнейшего объяснения я понял, что Сабина некоторое время оставалась в той пещере, куда я едва не свалился, а когда мы увлеклись преследованием подставного персонажа, девушку перевезли далеко на запад, где в прибрежных гротах обитало племя синегубых. В результате повествования я сделал еще одно утешительное для себя заключение: я не страдал галлюцинациями — из глубин черного провала и в самом деле раздавался плач несчастной узницы.
Каким образом парнишка стал обладателем подобной информации, я мог лишь догадываться. Вероятно, увидев меня в весьма плачевном состоянии, он отправился за похитителями и сумел из их разговоров почерпнуть необходимые сведения, а затем вернулся назад, чтобы залечить мои душевные раны.
Глава 4. РЕКА
Предложение немедленно отправиться на поиски Сабины вызвало у моего малолетнего спутника прилив радостного энтузиазма. Я отвязал от плота менее толстое бревно и с помощью ножа превратил один из его концов в нечто, напоминавшее лопасть.
Встав на корме нашего суденышка, я принялся грести этим самодельным веслом, напоминая своим видом карикатуру на итальянского гондольера. Первые гребки дались с трудом, но потом я приноровился — сказались, по-видимому, прежние навыки владения веслом. Мальчик с удивлением взирал на неизвестный ему способ передвижения и все порывался слезть в воду, чтобы толкать плот. Но я знал, что поврежденная рука все еще болела, и воспротивился этому. Конечно, пятнадцать ярдов в минуту не такая уж хорошая скорость, но, во-первых, мы двигались, а во-вторых, эта работа отвлекала меня от тягостных мыслей о Сабине.
Под мерное журчание воды парнишка задремал. Я направлял плот следом за клонившимся к закату солнцем и к вечеру заметил на горизонте линию покрытых деревьями холмов. Сначала я принял их за очередной остров, но потом понял, что мы достигли берега озера.
Не представляя, куда двигаться дальше, я растолкал спящего, и тот указал в сторону густого леса, поднимавшегося слева, примерно в миле от нас. В непроницаемой на первый взгляд стене обнаружился просвет, и вскоре плот уже скользил по довольно широкой реке, вытекавшей из озера. По обеим сторонам потока поднимались из воды высокие деревья. Они словно наступали на реку, стараясь подмять ее под себя, и протягивали над водой свои мощные ветви, сплетаясь с собратьями на противоположном берегу. От мокрой коры этих деревьев, от заболоченной почвы несло каким-то мертвящим холодом. Лучи закатного солнца едва проникали сквозь густые кроны, бросая кровавые отблески на струившиеся воды. В их неверном свете, среди уходивших в глубину стволов, я разглядел ленивых белесых рыб, зеленых, словно покрытых тиной, гигантских раков и странного вида головоногих с непомерно большими глазами — сонный мир вечного сумрака.