- Коль, но ведь ты и правда всего этого не хотел - это случайность. При чем тут совесть, ты же...
- Не смейте меня уговаривать! - заорал вдруг отец страшным голосом. Политика, деньги, власть ... тошнит от этого! Я всю жизнь ненавидел всю эту мразь! Всех этих продажных тварей, у которых за душой ничего святого... Триста миллионов рублей только что выделено из бюджета на содержание городской Думы. Из них семьдесят с лишком - на оплату одного только транспорта. Семьдесят миллионов рублей! - папа потряс кулаком. - А вы знаете, как живет наша провинция? Что с людьми делается? Страна нищая... а! - от махнул рукой, налил себе водки и выпил. - Леля, это не моя территория, я сознательно держусь от неё подальше, не хочу быть причастным никоим образом... Ни с какого боку, понятно?! Противно мне, понимаешь? Рвотно! Вся эта сволочная свора чинуш и бандитов, в которой ничего человеческого... Мы с тобой с самого начала решили: пускай будет трудно, но мы не будем возиться в дерьме за лишнюю сотню долларов...
- Коля, как ты не понимаешь, - закипела мама, - что ты УЖЕ причастен к этому, УЖЕ! И как ты ни поступишь, возьмешь или не возьмешь деньги, поздно - ты вляпался в самый эпицентр дерьмотрясения, мой дорогой! В самый! И будешь причастен к этому, ко всем этим разборкам и в том и в другом случае. Только...
- Что только? Скажешь, детям надеть нечего? Устала от нищеты? Надоело копейки считать?! Значит, все, во что веришь, все, чем живешь - это только вопрос выносливости, насколько терпения хватит? Потерпели немного - и в кусты. "Ах, наши бедные дети, ах, наши лучшие годы!" Тошно было толкаться в корыте со свиньями, мы с тобой плевали на это корыто и говорили о стойкости о достоинстве... а теперь выходит, чуть подул ветерок, сменим курс? Пошлость какая!
- Коля, не говори так! - мамины глаза потемнели от волнения. - Ты можешь сколько угодно произносить громкие фразы и щеголять своей обособленностью от мира, но не забудь об одном: мир мстит за это! У тебя дети, что будет с ними, если ты им не отдашь негативы? Этот тип сказал тебе, Коля, сказал? Он угрожал? Скажи мне?
- Сказал, - папа рухнул на стул и опрокинул ещё рюмку водки. В глазах его заметалась тоска. - Они... в общем, он сказал: нам будет плохо.
- Немедленно отнеси негативы! - мама вскочила, казалось, она выросла на глазах. - Немедленно, слышишь? Да как ты смеешь тут в благородство играть, когда твоя семья в опасности? И он ещё думает, он ещё хорохорится, интеллигента из себя строит! Интеллигенция давно вымерла, мой дорогой, её истребили как класс! Никто сегодня права не имеет называться русским интеллигентом, и не тебе соваться со свиным рылом, да в калашный ряд! Где эти негативы?
- М-м-м...
- Где, я спрашиваю?!
- У Сени, кажется...
- Ксения! - загремела мама, отворяя дверь с кухни.
Сеня вовремя отскочила, а то дверь долбанула бы её по носу.
Резкий продолжительный звонок в дверь поверг маму в шок. Она застыла, побелев как полотно, потом заметалась по коридору... потом, плотно прикрыв дверь на кухню и затолкав туда высунувшегося было отца, пошла открывать.
- Из РЭУ комиссия, - возвестил толстоватый чернявый мужик с хитрым взглядом, проталкиваясь в коридор.
За ним за порог шагнула усталая тетка с бессильно повисшими вдоль лица прядями обесцвеченных хилых волос и другой мужик - маленький, верткий, у которого в руках был вспухший журнал для записей и папочка с документами.
- А вы, стало быть, хозяйка квартиры, Мельникова Ольга Александровна?
- Ну да! - подтвердила мама.
- Жалобы на вас, затопили соседей снизу! - обрадовал довольный толстяк. - Позвольте осмотреть помещение, мы должны акт составить.
- Пожалуйста, составляйте, - отступив с порога, мама пропустила комиссию. - Только мы тут при чем, я уже второй год вам названиваю с просьбой стояк поменять. У нас ведь потоп-то уже не первый! Вы проверьте по журналу диспетчера, там ведь все зафиксировано, а стояк старый как стоял, так и стоит. Так что мы пострадавшие, а не виновники, и никаких ремонтов мы с мужем оплачивать не будем - сами оплачивайте!
Сообщив все это невозмутимой комиссии, мама встала, скрестив руки на груди, как боевой генерал, и гордо вскинув голову. Из кухни выглянул папа и, не уловив с её стороны никаких протестующих жестов, присоединился к ней. Сеня ретировалась к себе. Комиссия двинулась исследовать размеры ущерба, до Сени доносились отдельные приглушенные реплики: кажется, все относительно тихо, драки не намечалось.
Звонок в дверь. Соседи! Растревоженная Мила Ивановна, любительница антиквариата, сиамских кошек и азербайджанского мужа, поджала клубничные губки, готовясь к бою. Ее встретил папа и мирно, без боя повел в гостиную, где совещались с мамой члены комиссии. Бабушка с дедом укрылись у себя и держали оборону. Милу Ивановну бабушка на дух не переносила, визит соседки стал последней каплей, переполнившей чашу её терпения - бабушка слегла!
Дверь снова хлопнула - Костик! Да не один, со Слоном... Вот жалость-то, а Сеня думала обрадовать брата, вручив ему некий нежданный номерок телефона, который, по её подозрениям, разом излечит его от хандры... А при Слоне она этого делать не станет - все-таки дело интимное!
Парни - в каморку, Сеня - ухом к стене.
- Слышь, старик, - бубнил Слон, - мы ведь с тобой дело одно не сделали... Думали окошко с дыркой сфотографировать, а тут твоя бабушка... похороны, то се... Ну и я, конечно, с этим к тебе не лез, а теперь время прошло, я думаю можно. Ты как?
- Я-то... не знаю, - Костик пребывал в расслабленном состоянии и явно не был готов к совершению каких-либо резких действий.
- Слышь, давай: хватай папанин "Никон" и рванем в Весковский, я жутко на это запал, все парюсь на тему: чего там на фотке получится, а вдруг морда страшная - у-у-у!
Сеня тихонько прыснула в кулачок, представив рожу, состроенную Слоном. Нет, в этом парне что-то есть, по крайней мере, веселый, а не зануда по жизни, каких в её классе и вообще кругом пруд пруди, от таких скулы сводит, тоска...
- Старик, меня что-то сегодня ломает, - продолжал нудеть Костя. Может, завтра?
- Не, завтра напряг - родичи приезжают. Давай сегодня, а то упустим, факт! Или стекло поменяют или ещё что, а такого случая больше не подвернется - это я точно тебе говорю.
- Ладно, попробуем. Только у нас сегодня черт-те что творится, сам видишь: и комиссии с соседями шастают, и уроды всякие отцу названивают и вообще... мои предки просто офонарели, могут просечь, что я на ночь глядя из дома сваливаю...
- А мы осторожно. Сеструха твоя побудет на стреме, она ж вроде девчонка нормальная, не откажется ведь, как думаешь?
- Да нет, не откажется. Сейчас я её позову.
Сеня отскочила от стены, как ошпаренная, схватила книжку и уселась в кресло с таким умным видом, будто весь вечер сидит тут - читает...
- Ксюха, зайди на минутку, - просунулся Костик в дверь.
- Иду, - она вспорхнула и мигом перелетела в его комнатушку. - Привет, Слон!
Ребята посвятили её в свой план, и Сеня с радостью согласилась помочь: посторожить, пока Костик проникнет в проявочную и заберет фотоаппарат, и отвлечет родителей, когда Костик со Слоном по-тихому просочатся из дома...
Но план не удался.
- Эй, бездельники, все на кухню помогать маме готовить ужин, - повелел папа, возникший на пороге каморки Костика. - У неё был сегодня трудный день, так что не рассыплетесь, если немного поможете. Петр, если ты не торопишься, поужинай с нами, посиди пока здесь - почитай, пока эти двое совершают трудовые подвиги...
- Не, я тоже пойду помогать.
- Ну, как знаешь...
Сене мама поручила чистить картошку, Костику - провернуть мясо через мясорубку, Слону натереть морковку. Они принялись за дело, стараясь все сделать как можно быстрей, чтоб поскорей отмучиться и исполнить задуманное.
В самый разгар работы на кухне появилась бабушка.
- Ксения, ну кто же так чистит картошку! - бабушка весь вечер сдерживала раздражение, только и ждала, к чему бы придраться, и теперь, выбрав жертву, ринулась на нее, как коршун на полевую мышь. - Ты погляди, сколько ты срезаешь, у тебя в отходы полкартофелины уходит, разве так можно?! Ни одна уважающая себя хозяйка этого не позволит, это расточительство, нужно быть экономнее... Вот, гляди как надо: чтобы шкурка была потоньше...
- Хорошо, я постараюсь...
- Мам, нас тут очень много на кухне, ты пока передохни, когда все будет готово, мы тебя позовем... - просительным тоном сказала мама Леля.
- Ах, вас много! - бабушка уперла руки в боки, распаляя свой боевой пыл. - А я, значит, лишняя! Мне и слова сказать нельзя!
- Мама...
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не телефонный звонок. Все сразу насторожились, притихли, папа подошел к аппарату и снял трубку.
- Слушаю...
В трубке что-то сказали резко и коротко, и папа медленно опустил трубку на рычаг.
- Коля, они? Что? - мама стиснула руки.
- Последний срок - завтра в десять утра. Я должен быть на той же скамейке на Патриаршем, на которой эти двое сидели... принести негативы.
- Господи, что же делать, надо идти!
- Я никуда не пойду! - загремел папа. - Я не позволю каким-то... мерзавцам диктовать мне условия! Я живу своей жизнью и не позволю в неё вмешиваться...
- Коля, пойдем-ка! - мама решительно ухватила отца за руку и повлекла за собой. - Дети, вы тут сами хозяйничайте. Картошку - отварить, из фарша слепить котлеты и пожарить, морковку заправить майонезом и все это слопать! Справитесь?
- Конечно! - в один голос бухнули все трое, глядя, как мама тащит в комнату брыкающегося отца.
- Чего у вас тут творится? - выпучил глаза Слон.
Глава 11
МАМИН ВЫБОР
Все-таки эти двое сорванцов смылись из дому, прихватив с собой папин фотоаппарат - приспичило им, понимаете ли, добыть фото "Призрачного стекольщика", а на остальное плевать. Вот гады!
Мама с папой страшно поцапались, мама даже тарелку разбила и потом горевала ужасно: под руку ей попалась не простая тарелка, а знаменитый Кузнецовский фарфор с нежными голубыми цветочками... Папа лег спать на диване в гостиной, мама заперлась в ванной и долго там плакала - Сеня слышала, и ей было ужасно жаль маму. И папу тоже - он был весь такой белый, жалкий, худой, у него даже руки тряслись - Сеня видела... Его, как говорится, заклинило - ни в какую не хотел уступать, хотя, наверно, мама права: разве стоят какие-то там фотографии покоя семьи? Ведь эти уроды всей семье угрожали! Правда, папа считал, что не в фотографиях дело, а в принципе... Сеня решила, что в своей семье ни за что не пойдет на принцип всем от этого плохо, и папе - первому...
Перед сном мама заглянула к дочери.
- Не спишь?
- Читаю... - Сеня отложила книжку и села в кровати. - Мам, ну как ты?
- Да, так себе... Похоже, нам отсюда придется переезжать: эти из комиссии сказали, что дом аварийный, в фундаменте трещина и перекрытия кое-где проседают... Так что наша история со стояком - это ещё цветочки, они говорят, всех заливает! Весело, да? Оказывается, наш дом уже года два, как выселять хотели, все руки до нас не доходили, а сейчас вроде что-то в высших инстанциях стронулось, вот они и ходят по квартирам, жалобы собирают, чтобы дело ускорить
- И что будет?
- Дом поставят на капитальный ремонт, а мы переедем.
- Куда? - насторожилась Сеня.
- В этом все дело. По закону, если квартира приватизирована, то не могут выселить в другой район и должны предоставить равноценную площадь в своем районе. Но у нас закон - это ж фикция, плюнуть и растереть, поди доказывай свое право...
- И что, нас могут выселить куда-нибудь к черту на куличики?
- Будем биться! Наше право, не захотим ехать в Тьмутаракань, будем тут сидеть до победного... Правда хорошего мало: ведь в таких случаях и воду отключают, и электричество, так что это уж будет война самая настоящая... Долго такой жизни не выдержишь!
- Мам, а может нам с тетей Маргошей объединиться?
- В смысле?
- Ну, она же одна осталась в трехкомнатной после смерти бабушки Дины, ей там ужасно грустно и одиноко... А если ей предложить съехаться? Ну, эту нашу квартиру или то, что нам за неё дадут, соединить с Маргошиной? Сменять на какую-нибудь шикарную в центре? Интересно, сколько комнат может из этого получиться?
- Много, но дело не в этом. Захочет ли Маргарита? И отец... они ведь с ней не слишком-то ладят.
- Ой, по-моему все это ерунда! - горячо запротестовала Сеня. - Они приживутся и... ой, как это я сказала, как будто они растения!
- Вот именно, они из разных семейств, отец наш нежный и редкий цикламен, а Марго - сущий эхинокактус. Она боится холодов, он - жары!
- Мам, а почему ты так о папе сказала... что он нежный и редкий. Он, что, изнеженный по-твоему? А по-моему совсем нет.
- Не в этом дело, - мама в задумчивости глядела в окно: занавески Сеня ещё не задернула, и яркая круглая луна висела в чернильной густой пустоте... - Просто он из редкой породы мужчин, умудрившихся сохранить свой юношеский максимализм. Романтик! Не выносит, когда локтями толкаются, лезут по трупам... всей этой возни, понимаешь, без которой мужик ну никак не может, если у него честолюбие. А у папы на первом месте не честолюбие, а охи и ахи, духовные ценности и прочая требуха... Ох, Сенька, это я так со злости говорю, я это в нем ужасно ценю... и люблю его, ты же знаешь... Но вот уперся, что твой верблюд, ни тпру, ни ну! Это ж очень опасно! Но, как видно, Бог мужчину обидел, обделив его гибкостью, сдохнет, а с места не сойдет! Что ж нам делать, а?! Ума не приложу...
- Мам, не волнуйся, все обойдется! - Сеня прижалась к маме, крепко-крепко обвила шею руками...
- Ой, задушишь! - мама смеется, а в глазах - растерянность, грусть... - Ладно, милая, пора спать, утро вечера мудренее. Прорвемся, как думаешь?
- Конечно, прорвемся, мамочка, все будет хорошо, вот увидишь. Я... мне знаешь что пришло в голову? - и Сеня кинулась к своей коричневой мыши, преспокойно висевшей на стене. - Мам, негативы-то у меня! Просто папа отнес в редакцию мои снимки, потому что его пленка оказалась засвеченной. И выдал их за свои. Он сказал, у меня здорово получилось! Снимки отнес, а негативы отдал мне. Вот, возьми их.
Она расстегнула молнию на пузике мыши, вынула круглую белую пластиковую коробочку и протянула мама. Та взяла, задумчиво повертела в пальцах...
- Я все думаю, Ксенечка, отчего мы так плохо живем? Ну, не плохо, а... непутево как-то. Ссоримся, суетимся, места себе не находим. И в душе - мало радости. Может оттого, что без веры? Живем точно тяжкую повинность отбываем... И многие так. А у других не так - у них глаза светятся. А ведь те же тяготы, те же заботы... Замечала ты?
- Замечала, - вздохнула Сеня. - Я сама об этом иногда думаю.
- Ну вот, значит ты меня поймешь! - обрадовалась мама. - Это взрослый разговор, но ты уже выросла, девочка, я хочу, чтоб ты знала... - мама продолжала внимательно изучать маленький футляр от пленки. - Я об этом думала - ну, чтоб пленку потихоньку от папы забрать и самой связаться с этими... деятелями. И поняла: да, по логике так и надо было бы сделать, я должна уберечь семью. Если у отца в голове что-то заклинило, значит, мне и карты в руки! Но подумала и решила - ни за что! Пускай нам всем будет плохо... в конце концов, не убьют же нас! А между нами с отцом сломается что-то. Порвется ниточка. Такая тонкая, хрупкая, сразу и не разглядишь, а на этой нити все держится. Это ж обман, предательство! Пусть с моей точки зрения он не прав - для него-то это важно, это его жизненный принцип, то, на чем он стоит! Пускай стоит он на шаткой, неверной почве, придуманной...
- Ох, мам! - Сеня затаила дыхание.
- И потом, я тут все наш с тобой разговор вспоминала... ну, о вере. Худо мне без нее. Ищу, ищу, а не знаю, где искать, как искать... в общем, подумала, нужно самой сделать шаг. К Богу, к вере. Сделать что-то такое... что в привычные рамки логики не укладывается. Понимаешь?
- Ага!
Сеня сидела на кровати и во все глаза глядела на маму. Мама впервые говорила с ней о таком.... как со взрослой. И это было так хорошо! Трудно и хорошо.
- Вот я и решила: не буду я эту проклятую пленку брать, пускай будет, что будет. Не стану я своевольничать и творить, что хочу, пусть исполнится воля Божья. Сказано ведь: "Да будет воля Твоя!" - вот я и буду молится и просить Господа, чтобы помог, защитил...
- Ой, мамочка, - восхищенно Сеня. - Какая ты...
- Что, глупая, да? - мама краешком простыни утирала слезы, выступившие на глазах.
- Нет, что ты! Ты умная. Нет, не то... ты по-моему нашла ту дорожку, о которой мечтала. И у тебя все получится! Я бы вот поступила по-своему, а ты - нет. И раз ты идешь поперек нормальной житейской логики, все будет хорошо, мам, Бог услышит тебя, я знаю! - она прошептала это тихо-тихо, но для обеих эти слова прозвучали так громко, что, казалось, их слышит весь дом.
- Да, понимаешь, в этом все дело, - завелась мама, - живем, как хотим, делаем, что хотим, а потом удивляемся, что не жизнь, а кошмар получается. Сплошная путаница! А сказано между прочим, что жена должна мужу уступать, терпеть его, какой бы он ни был. Сама ведь выбрала, так что ж потом верещать - терпи, голубушка!
- Но терпеть так трудно! Конечно, проще все делать, как хочется... и проще и приятнее. Но получается, что это неправильно, да?
- Я где-то читала, что современный человек в рабстве у разума. И это страшно далеко увело его от небесного Иерусалима с его верой в возможность невозможного. И нужно спасаться верой - забыть о всяких привычных правилах, о том, что очевидно с точки зрения обыденной логики... подняться над этим.
- Ой, мам а где ты это читала? Кто написал? - завопила Сеня и в испуге зажала рот ладошкой. - Я тоже хочу прочитать. У меня все время вертится что-то в голове, а ухватить не могу. Только жить по этим самым убогим правилам мне чего-то совсем не хочется!
- Значит тоже ищи свой путь, говорят, он у каждого свой. А кто написал... не помню. Но вспомню, поищу и тебе дам прочесть. Обязательно! Там ещё говорилось... - мама поднялась и с улыбкой взглянула на дочь, чтобы вознестись, надо потерять почву под ногами... Хорошо, да?