Когда с этим было покончено, имам прошел по ребятам, раздавая платки, которые он приказал повязать на шеи, но спрятать под воротники рубашек, чтобы можно было достать их, когда придет время действовать, и тем самым облегчить задачу распознания своих в толпе. Также имам раздал рации с наушниками и микрофонами у горла, посредством которых ему предстояло направлять своих людей во время операции.
Затем имам предложил всем сесть. Он кивнул Эндрю, тот выдвинул грифельную доску и развернул ее, открывая схему. Самые сообразительные сразу же узнали разрез того самого сооружения, где они находились, увиденный сверху вниз. Комплекс имел в плане вид кособокого пятиугольника, две нижние стороны которого были слегка вогнутыми внутрь. Середина этого странного сооружения, похоже, была свободной, хотя ее пересекала сеть проходов, а по всем углам находились большие квадраты, подписанные незнакомыми английскими названиями, которые кое-кто из ребят разобрал как «Нордстром», «Сирс», «Мейси» и «Блумингдейл»[54]. Четыре широких прохода, почему-то названных «Колорадо», «Рио-Гранде», «Миссисипи» и «Гудзоном», вели от внешнего периметра к центру.
Имам заговорил по-сомалийски:
– Сегодня, мои братья-паломники, тот день, когда мы нанесем удар по западному зверю в его логове. Через несколько кратких минут я вас отпущу. Вы, воины веры, будете вооружены автоматами, пистолетами, ножами, и вам предстоит здесь убивать, крушить и разорять, как это предписывает священный текст. Сегодня ночью вы уже будете отдыхать на небесах, мои братья, окруженные вниманием очаровательных девственниц, которые будут вечно ублажать вас вином, финиками и плотскими наслаждениями. Позвольте показать вам путь к славе.
Но сперва я должен вас предупредить. До сих пор мы оберегали вас от соблазнов Запада. Вы были отобраны за вашу чистоту, невинность и преданность вере. Двинувшись вперед, вы увидите диковинные вещи, которые могла породить только загнивающая цивилизация, одежду, игрушки и еду, а также прочие пустые, но яркие безделушки. Вы должны быть сильными. Вы должны устоять перед искушениями. Сегодня день священного джихада, а не праздного веселья! Более того, вы не должны соблазняться бесстыдной плотью Запада. Вы увидите ее повсюду, и своей лживой распущенностью она уничтожила многих истинно верующих. Я выбрал вас, потому что вы крепки духом и сердцем. Вы сможете смотреть на эту грязь и плеваться с отвращением. Вы не пошатнетесь, не дрогнете, не уступите соблазну, не забудете свой долг.
А долг ваш заключается в следующем. Не привлекая к себе внимания, вы пройдете к лифтам, указанным на схеме. Никто не увидит ваши автоматы, спрятанные под одеждой. Наушники в Америке – обычное дело, и неверные примут их за сотовые телефоны, господствующие в их жизни. Все группы из двух человек спустятся в лифте на первый этаж. Оттуда каждая пара пройдет по коридорам, названным в честь рек, «Колорадо», «Миссисипи», «Гудзон» и «Рио-Гранде», – имам указал на пассажи, – и в назначенный час по моему сигналу Махир застрелит царя неверных, восседающего на троне вот здесь. Услышав звук выстрела, вы наденете платки на головы, крикнете: «Аллах акбар!», чтобы неверные знали, кто явился истреблять их в их собственном святилище, и откроете огонь, двигаясь по коридорам вот сюда.
Имам указал на запутанную сеть дорожек в середине.
– Это западная страна игрищ, заполненная нелепыми устройствами, позволяющими без риска насладиться скоростью. Вы погоните неверных сюда, убивая всех, кого посчитаете нужным, сгоняя их в страну игрищ, где все они столпятся и остановятся. Их будут встречать Махир и трое его помощников. Затем вы прикажете всем сесть на пол и будете их охранять.
Пройдет час, может быть, два, пока мы с моим другом будем выдвигать неверным требования, которые послужат нашему делу. Мы собираемся приказать им освободить трех наших братьев, несправедливо брошенных в тюрьму, чтобы и они тоже вернулись к славе, а Запад почувствовал нашу несгибаемую волю, узнал, что никакими решетками не удержать истинного воина веры.
Наконец дошел черед до автоматов.
Эндрю заранее проверил каждый, убедившись в том, что они действуют исправно, и сейчас уверенно раздал оружие ребятам. На молодых парней новенькие автоматы подействовали как стимулятор сексуального влечения к оружию. Они жадно толпились, горя желанием потрогать, подержать, погладить новый «калашников». Началась обычная оргия любви к оружию. Получив автомат, каждый парень с широко раскрытыми от восторга глазами передергивал затвор, нажимал на спусковой крючок, прикладывал приклад к плечу, смотрел в прорезь прицела. Кое-кто из самых молодых целился, издавал чавкающие звуки, подражающие автоматным очередям, обильно брызжа слюной, и показывал, как оружие дергается в режиме автоматической стрельбы, представляя, что истребляет евреев, или если тех по какой-то причине не было, то просто неверных, также заслуживающих смерти, но почему-то расправа над ними не приносила того упоительного восторга, который давало убийство евреев.
– Да, – сказал имам, – сейчас это игра, но скоро, мои молодые бесстрашные борцы за веру, все будет по-настоящему, как и кровь, которую вы прольете, в том числе, в мученичестве, и свою собственную, чтобы открыть перед собой врата в рай и заслужить любовь Аллаха.
– Аллах акбар! – крикнул кто-то, и остальные подхватили этот крик, так, что он усилился до тревожных пределов, поэтому Эндрю пришлось толкнуть локтем возбужденного имама, чтобы тот опомнился и приказал всем умолкнуть.
Ребята достали по одному плоскому оранжевому «банану» из подсумков на груди и умело вставили их в приемные отверстия, практически в идеальном синхронизме, как на учениях, и звуки двенадцати щелчков слились воедино. Для чьего-то слуха это показалось блаженной мелодией.
Наконец каждый из парней получил по просторной верхней одежде, дешевой шинели из синего габардина, когда-то давно сшитой для призывников чехословацкой армии, а теперь они оптом были закуплены Эндрю в магазине армейского снаряжения. Шинели были достаточно просторными, чтобы поглотить парней вместе с автоматами, плотно прижатыми к груди или вытянутыми вдоль бока, рука на пистолетной рукоятке. Ничто в их внешнем виде не выдавало смертоносную суть: молодые сомалийцы, все по-своему привлекательные, чем справедливо они гордятся, с высокими точеными скулами, шоколадной кожей, замечательной шевелюрой курчавых волос и яркими живыми глазами, все в одежде, неотличимой от одежды их сверстников, сомалийцев и кого бы то ни было еще, разбросанных по всему миру.
– Когда братья Каафи окажутся на свободе, – заключил имам, – настанет время убивать. Никто вам не помешает, поскольку все неверные – трусы. Они могут только сбрасывать бомбы и пускать ракеты, оставаясь вдалеке. У них нет мужества вступить в схватку лицом к лицу. Они не выносят вида крови, их пугают раны, которые может нанести пуля. Но вы, мои молодые львы, закаленные в боях. Изувеченная плоть неверных, реки пролитой вами крови, свернувшейся на полу, станут вашим подношением истинной вере, откроют вам дорогу к вечной славе. Вы отомстите за Усаму!
«Кто такой Усама?» – подумал Асад.
От 19 часов 55 минут
до 20 часов 01 минуты
– Из комплекса никаких известий? – спросил полковник Обоба, купаясь в отсветах телевизионного монитора, который рассеивал темноту штабного автобуса, снова и снова показывая кадры того, как братья Каафи поднимаются по трапу, как за ними закрываются двери, как самолет выруливает на взлетно-посадочную полосу.
– Все тихо, сэр.
– Замечательно, – удовлетворенно произнес полковник.
Тут он ощутил рядом чье-то присутствие; это был мистер Ренфроу, неслышно приблизившийся к нему.
– Я уже давно не видел Джефферсона, – шепнул полковнику Ренфроу. – Я ему не доверяю. Возможно, он замыслил какое-то сумасшествие. Проверь-ка ты его.
– Скажите, где майор Джефферсон? – громко спросил полковник Обоба.
– Сэр, мы его не видели.
– Связист, немедленно дайте мне майора Джефферсона.
– Слушаюсь, сэр.
Надев наушники с микрофоном, полковник как раз успел услышать запрос по первому каналу:
– Вызываю всех, где майор Джефферсон? Майор Джефферсон, пожалуйста, немедленно отзовитесь.
Последовала зловещая тишина.
Полковник следил по монитору, как реактивный лайнер выполнил пируэт, разворачиваясь на взлетно-посадочной полосе.
– А, штаб, прошу прощения, докладывает Джефферсон.
– Майор, будьте добры, скажите, где вы находитесь? – строго спросил полковник.
– Сэр, я с командиром отряда спецназа из Мендота-Хейтс, пытаюсь уладить конфликт со спецназом из Розвилла по поводу ситуации с горячим кофе. Пустяки, я решил вас не беспокоить, но, если хотите, я сразу же вернусь в штаб, как только здесь разберусь, и обо всем вам доложу.
– Майор, будьте добры, скажите, где вы находитесь? – строго спросил полковник.
– Сэр, я с командиром отряда спецназа из Мендота-Хейтс, пытаюсь уладить конфликт со спецназом из Розвилла по поводу ситуации с горячим кофе. Пустяки, я решил вас не беспокоить, но, если хотите, я сразу же вернусь в штаб, как только здесь разберусь, и обо всем вам доложу.
– Нет, нет, занимайтесь своим делом, Майк, я полностью вам доверяю, вы это прекрасно знаете. Если сможете раздобыть телевизор, посмотрите, как эти мерзавцы улетают домой. После чего приготовьтесь принимать освобожденных заложников.
– Слушаюсь, сэр, – ответил Джефферсон. – Будет исполнено.
– Ну хорошо, – сказал Крус, – ты у нас волшебница из торгового центра «Америка». Ты знакома с правилами игры, а я нет. Ты будешь у нас начальником разведки, а я лишь необстрелянный новобранец. Я найду другую дорогу.
– Этот тип помешан на компьютерных играх, потому что он в них дока. Нужно воспользоваться против него его же собственным оружием.
Рей быстро просчитал варианты.
– У тебя есть сотовый?
Девушка такого возраста, поколения, культуры, разве она может не иметь сотового телефона?
– Конечно. – Лавелва показала свою «Нокию».
– Запиши мне на руке свой номер.
Достав из кармана джинсов шариковую ручку, девушка черкнула ему на запястье последовательность цифр.
– Я возвращаюсь назад. Поднимусь сюда каким-нибудь другим путем. Еще не знаю каким, но я обязательно придумаю.
Но Лавелва поняла, что Рей уже принял решение. Путь наверх был только один. Рею придется вернуться в атриум, выходящий на парк развлечений, и с риском для жизни перебраться с балкона третьего этажа на балкон четвертого этажа. Каким-нибудь треклятым способом, которому учат в морской пехоте Соединенных Штатов.
– Когда я буду готов, ты подойдешь к двери и выстрелишь пять или шесть раз в дверной косяк рядом с запором, как мы уже делали, и толкнешь дверь нараспашку. Если наш вундеркинд поставил там в засаде своих боевиков, те бросятся к двери, чтобы прихлопнуть тебя, когда будешь выходить. Вот только ты к ним не выйдешь. Выйду я откуда-нибудь из другого места. И прихлопывать буду я. После чего мы отправимся в магазин, откуда этот приятель ведет свою игру, и разберемся с ним. Ты все поняла?
– Я тебя не подведу, Рей.
– В чем в чем, а в этом я нисколько не сомневаюсь.
– Итак, самолет на взлетно-посадочной полосе, – сказала Марти по радио Никки. – Он поднимется в воздух через считаные секунды, максимум через минуту.
– Я все поняла. Мне это не нравится. По мне, мы верим, что эти подонки сдержат свое слово, будто они члены бридж-клуба или кто там еще.
– Наш Необыкновенный Обоба принял решение. Ладно, мне пришла в голову одна гениальная мысль, тебе понравится. И я тоже отправлюсь в Нью-Йорк вместе с тобой, Мери Тайлер Мор.
– У Мери Тайлер Мор в ее епархии нет места лодырям и лентяям, Марти, – усмехнулась Никки. – Что у тебя на уме?
– Ну, это определенно принесет мне региональную «Эмми»[55].
– Марти, ты хочешь получить «Эмми»? Тогда тебе придется разоряться на дополнительные столики в банкетном зале.
– Такая молодая, а уже такая циничная.
– Ладно, выкладывай свой сценарий «Унесенных ветром».
– Как только самолет поднимется в воздух, пусть капитан Том, если, конечно, он еще трезв…
– Эй, Марти, – вмешался Том, – я капли в рот не брал последние три минуты!
– Том снижается и зависает над главным входом с восточной стороны.
– Понятно.
– У вас будут драматичные кадры заложников, покидающих комплекс и идущих к автобусам. Кто-то хромает, кому-то нужна помощь, кто-то торопится, но при том всеобщие радость и облегчение.
– Ясно.
– Дайте мне крупным планом лица. Мне нужны лица.
– Лица.
– Затем камера отъезжает, снова надвигается вплотную, фокусируется, и все видят в открытом люке вертолета телекомпании WFF новую звезду Никки Свэггер, мисс Сенсацию, ведущую репортаж об освобождении заложников. И все это в одном непрерывном кадре. Это будет просто фантастика, и, может быть, кадр попадет в общенациональный эфир.
Никки эта мысль понравилась.
– О, да ты просто великолепна, Марти, – сказала она.
Крус спустился к выбитой двери и осторожно прокрался вдоль пассажа «Рио-Гранде» к балкону над атриумом. Распластавшись на полу, он подполз к металлическому ограждению и увидел с высоты трех этажей сквозь полог деревьев, вероятно искусственных, море заложников, заполнившее проходы парка развлечений, и боевиков вокруг. В просвет между зарослями Рей смог хорошенько рассмотреть Санта-Клауса. По-прежнему мертвого.
Он достал телефон.
– Снайпер пять слушает. Говори, Крус.
– Мы полагаем, боевики устроили засаду на лестнице. Я собираюсь пойти кружным путем, но он будет нелегким. Лифты не работают, все лестничные клетки заперты. Поэтому мне придется у всех на виду карабкаться с этого этажа на следующий. Ты меня видишь?
Последовала пауза, в течение которой Макэлрой возился с биноклем, пока наконец не отыскал морпеха, лежащего на спине у самого ограждения балкона.
– Я тебя нашел.
– Мне нужны разведданные. Видишь кого-нибудь из боевиков?
– Нет, они все внизу. На верхних этажах никакого движения. Ты уверен, что это хороший план?
– А ты можешь предложить что-нибудь получше?
– Дружище, у меня нет никаких мыслей. Но ты долго будешь оставаться у всех на виду, и если боевики тебя заметят, подстрелить тебя будет проще простого, и даже если пуля не сразит тебя наповал, ты грохнешься с высоты головой или спиной вниз и надолго переломаешь себе что-нибудь важное. К тому же, возможно, это сорвет сделку с освобождением заложников.
– Ты забыл самое главное. Я до смерти боюсь высоты.
– Ну хорошо, я бы сместился футов на пятьдесят влево. Там между балконами соседних этажей проходят опоры. Кажется, они украшены какой-то липовой отделкой в духе начала века. Может, этого будет достаточно, чтобы упереться руками и ногами.
– Отличная работа.
– У тебя есть гарнитура к телефону?
– Ага. Дома в коробке.
– Ладно, языком я тебя все равно наверх не подниму. Я буду наблюдать и… – И что? Макэлрой не мог сделать ровным счетом ничего. Ему оставалось только наблюдать со стороны. – Удачи тебе, морпех. Semper fi и все остальное.
Убрав телефон, Рей отполз влево на пятьдесят футов. Он понимал, что времени у него в обрез и нельзя шуметь. Нельзя потеть, кряхтеть, тяжело дышать, глотать – вообще ничего нельзя. Это была чистой воды акробатика на смертельно опасной высоте перед аудиторией убийц, которые, хотелось надеяться, не имели привычки поглядывать вверх. К счастью, поскольку творцы парка развлечений утыкали все деревьями, смотреть вверх мешало густое сплетение искусственных ветвей. Одно слово: «пластик». Может, это поможет.
Приподнявшись, Рей еще раз огляделся вокруг.
Никто из боевиков-сомалийцев не насторожился. Они бесцельно бродили, собирались маленькими группками, вероятно, в нарушение приказа, и в целом выглядели вполне довольными. Если они и гадали, куда запропастились их приятели под номерами с первого по четвертый, то никак это не показывали.
«Ну хорошо, – сказал себе Рей, – пошел!»
«Не хочу идти», – ответил он себе.
Как там говорила Молли с неизменной улыбкой на лице? «Что ж, тебе не повезло».
Сначала Рей прислонился к ограждению балкона, надежно ухватившись за опору, имевшую добрых шесть дюймов в поперечнике, того же самого желтовато-зеленого цвета, как и все остальное в этой желтовато-зеленой металлической вселенной. Затем он поставил ногу на выступающий завиток стали, тщеславное подобие кованой чугунной решетки на балконе здания в старом центре Нового Орлеана на Бурбон-стрит, и действительно выступ оказался довольно прочным, и Рей взобрался вверх, сознавая, что теперь весь вес его тела держится только на этом куске лжечугуна. Подтянувшись, он почувствовал, что держится достаточно надежно, и, разжав на мгновение руку, перехватился выше. У него дрогнула нога; он поскользнулся, но каким-то образом успел спохватиться и, опередив проскальзывание, крепко уперся ногой в чугунный выступ. Удержав равновесие, Рей уцепился за опору обеими руками и поднял вверх вторую ногу, ища опору для мыска.
Твою мать, но где же она? Господи, опоры не было. А тем временем его скрюченные пальцы – все, что отделяло его от серьезных намерений земного притяжения, – начинали ныть от судорожной боли. Они тоже скользнули вниз, и теперь он держался уже если и не самыми кончиками пальцев, то уж точно последними фалангами.
Не смотреть вниз. Только не смотреть вниз.
Рей принялся пинать мыском свободной ноги по опоре, словно цирковая лошадь, выстукивающая на манеже свой возраст, с каждым разом все выше и выше, пока наконец, когда он уже был на грани полного истощения, его нога не наткнулась на что-то достаточно большое, чтобы принять его вес, и он снова подтянулся вверх.