– Майк, двери заперты изнутри, – сказал кто-то. – Для того чтобы просто начать штурм, потребуется одновременно выбить пятьдесят дверей, а у нас для этого нет ни оборудования, ни взрывчатки. Такое есть только у федералов.
– Этого нет даже у федералов, по крайней мере в их конторе в Миннеаполисе, – сказал Джефферсон. – Свяжитесь с губернатором, пусть даст разрешение вызвать Национальную гвардию. Кажется, в Национальной гвардии Миннесоты есть часть особого назначения? Наверное, у этих ребят должен быть опыт. Также надо будет связаться с Министерством юстиции и, возможно, с Министерством обороны. Не исключено, что нам потребуется армейский спецназ.
– Майор, потребуется несколько часов, а то и дней, чтобы доставить сюда армейский спецназ.
– Подъезжает группа особого назначения из Миннетонки. Куда их направить? – спросил один из радистов.
– На мой взгляд, у нас слабые позиции в «Калифорнии», – сказал заместитель, отвечающий за общую координацию действий. Его задача заключалась в том, чтобы размещать различные подразделения, распределять между ними зоны ответственности, следить за тем, чтобы они не дублировали друг друга, а также обеспечивать всех тех, кто находится на передовой, едой, кофе, одеялами и прочими необходимыми вещами.
– Пусть займут позицию у входа в «Калифорнию», – сказал Обоба, после чего снова вернулся к своей главной теме, следуя основной теории управления, гласившей, что, поставив подчиненным задачу, нужно повторить ее снова, а как только закончишь, повторить еще раз. – Никаких контактов, никаких инициатив, пусть держатся подальше от комплекса. Их задача в том, чтобы обеспечивать медицинской помощью тех, кому удалось выбраться, а не разыгрывать из себя героев. Меньше всего нам нужны герои. А сейчас давайте устроим краткую пресс-конференцию. Нам нужно начать выдавать информацию. Мистер Ренфроу, вы готовы?
– Готов, сэр, – подтвердил Ренфроу.
Трудно было сказать, кто умер первым – миссис Голдбайн от инфаркта или мистер Граффик от ранения в спину. Определенно, смерть 67-летней женщины получилась гораздо более шумной. Несчастная схватила себя за грудь и захрипела, время от времени кашляя. Сидевшая рядом девушка, эмигрантка из Сомали, работавшая официанткой в ресторане торгового центра, взяла ее за руку, стараясь успокоить. Лицо миссис Голдбайн стало пепельно-серым. Поднявшись с пола, официантка в отчаянии подняла руку, привлекая внимание одного из боевиков. Тот начал проталкиваться сквозь толпу со знакомой заносчивостью вооруженного человека среди безоружных.
– Этой женщине очень плохо, – сказала ему официантка по-сомалийски.
– Ей не повезло, – усмехнулся парень.
– Она умрет, – настаивала девушка.
– Значит, так определил Аллах, сестра. Не связывайся ты с этими белыми дьяволами. Все они умрут рано или поздно. А если будешь со мной ласкова, может быть, я избавлю тебя от смерти.
– Ступай к такой-то матери! – ответила девушка по-английски.
Рассмеявшись, парень направился прочь.
– Что он сказал, что он сказал? – захотели знать сидевшие поблизости заложники.
Девушка решила не передавать им слова боевика.
– Он говорит, что ему все равно. Он мнит себя господом богом. Скоро ему придется разочароваться.
Склонившись над миссис Голдбайн, она увидела, что все уже кончено. Несчастная умерла.
В другой части толпы мистер Граффик лежал на руках у своей жены. Он принял на себя пулю, которая предназначалась ей. Пуля попала в нижнюю часть спины и вначале не вызвала сильного кровотечения и даже не причинила особой боли. Пошатнувшись, мистер Граффик продолжал подталкивать жену перед собой в безумной толчее по направлению к центральной части комплекса не потому, что там было спасение. Спасения не было нигде. Но закон наименьшего сопротивления погнал этот поток внутрь.
Мистер Граффик лежал на спине, устремив взгляд на расположенные на высоте четвертого этажа окна в потолке в форме Великих озер. Он не был человеком религиозным, ибо ежедневные восемьсот миль в кабине магистрального грузовика не располагают к духовной стороне жизни; при том он никогда не задерживался в одном месте настолько долго, чтобы у него возникала мысль пойти в церковь. Если мистер Граффик и поклонялся кому-то, то своей богине – жене.
– Не сдавайся, – возбужденно прошептал он.
Он знал, что такое война, не понаслышке: 1-я дивизия морской пехоты, Вьетнам, 1965–1966 годы, медали «Пурпурное сердце» и «Серебряная звезда».
– Джерри, – постаралась успокоить его жена, – просто лежи спокойно.
– Милая, послушай. Эти ублюдки ни в коем случае не должны увидеть твои слезы. Не дай им… Не дай им никакого удовлетворения. Когда я умру, сохрани каменное лицо и ничего не показывай. Помнишь, как меня застукали в борделе в Огайо? Ты тогда со мной целый год не разговаривала. Дорогая, вот это была выдержка. Знаю, в тебе это есть. Ты покажешь этим подонкам, какая ты сильная, и пусть они тебя боятся.
– Пожалуйста, Джерри, пожалуйста…
Она сидела в расползающейся алой лужице. Мистер Граффик истекал кровью, и теплая жидкость из его тела, промочив платье жены насквозь, капала на пол.
– Господи, как же я тебя люблю, – прошептал мистер Граффик и затих.
Неподалеку от них мужчину по имени Чарльз Дуган беспокоило волнение в кишечнике, с которым он ничего не мог поделать. Ему было стыдно. Одно дело – просто умереть, другое дело – умереть в штанах, полных дерьма. Он не подозревал, что недержание среди заложников является распространенным делом, потому что средства массовой информации предпочитали обходить стороной этот деликатный вопрос. Однако когда большое количество народу удерживают вместе помимо воли, отсутствие санитарных удобств быстро дает о себе знать, и эту печальную биологическую реальность приходилось принимать как должное.
Чарльз Дуган поднял руку. Один из боевиков приблизился к нему, грубо расталкивая заложников.
– Мне нужно в туалет, – пробормотал Чарльз.
– Дрищи в штаны, – усмехнулся парень, отворачиваясь прочь.
И, к своему стыду и ужасу, Чарльз Дуган именно так и поступил.
– Извините, – виновато обратился он к сидящей рядом девушке.
– Ничего страшного, – ответила Салли Чан. – Все в порядке.
Их было по меньшей мере тысяча, сидящих на выложенных плиткой проходах парка развлечений, подобрав под себя ноги и уронив головы. Над ними возвышались всевозможные горки и карусели, к этому времени уже остановившиеся. Абсурдные сооружения в данных обстоятельствах выглядели еще более нелепыми, но никто в толпе не обращал внимания на иронию соседства с захватывающими дух аттракционами, когда на тебя направлены дула автоматов. К тому же был еще мертвый Санта-Клаус, восседающий в своем кресле, скривившийся, со сползшей на ухо шапкой, уронивший голову набок под таким углом, который может вынести только мертвец, а на атласной обивке кресла краснели брызги крови, разлетавшиеся из входного отверстия пуль. Из громкоговорителя доносилась веселая песенка про звон рождественских колокольчиков, но никто не обращал на нее внимания.
Вооруженные боевики разгуливали по периметру, иногда пинками прокладывая себе дорогу в толпе, чтобы разобраться с какой-либо проблемой. Их лица оставались равнодушными, однако автоматы зловещего черного цвета, с перфорированными газоотводными трубками и изогнутыми магазинами, внушали ужас. Почти все видели такие по телевизору и знали, что это орудие не имеющей ничего человеческого категории безжалостных террористов, к какой определенно принадлежали их хозяева.
Время от времени бандиты подходили друг к другу, о чем-то переговаривались и громко смеялись. Или один из них исчезал в недрах торгового центра и возвращался, скажем, с засахаренными яблоками или жареной картошкой, и все принимались есть. Боевики обильно поглощали кока-колу и буквально разграбили кафе парка аттракционов, забирая молочные коктейли и сосиски в тесте. Один из них надел ковбойскую шляпу, натянув ее поверх головного платка, и все обзавелись новыми джинсами и кроссовками.
Кто ими командовал? Казалось, предводителя не было, однако движения боевиков не были случайными и более или менее подчинялись строгим законам: каждая пара держалась в своем квадранте периметра, держа автоматы направленными на сидящих людей. Заложники постоянно находились под прицелом, пальцы боевиков лежали на спусковых крючках. К тому же большинство заложников было убеждено в том, что террористы вооружены «пулеметами», и одного нажатия на спусковой крючок достаточно, чтобы выпустить веер пуль, которые будут косить людей пачками. Одной этой мысли уже хватало, для того чтобы все тихо сидели на полу.
Здесь не было места героизму. Любой массовый натиск на боевиков исключался вследствие невозможности скоординировать действия, а также сознания того, что это тотчас же приведет к массовой гибели. В воздухе все еще висел запах порохового дыма. Он был чем-то вроде гормона трусости, душившего на корню любые попытки к действию. Пойти на дула автоматов означало бессмысленную смерть, в то время как за стенами торгового центра рассредоточивались спасатели и военные.
Никки Свэггер подумала, что с воздуха торговый центр чем-то напоминал бристольский автодром. Огромное нелепое сооружение, выросшее на голом месте, своей странной формой автоматически затрагивало струнки патриотизма и самопожертвования у всех, кто смотрел на него с высоты. Комплекс был опутан сетью шоссе, ведущих к нему со всех окрестностей. Сейчас он напоминал автодром в день гонок: суета, суета, суета. Со всех сторон подъезжали машины, извергающие иллюминацию, которая озаряла вечерние сумерки хаотическим узором красно-синих вспышек. Из машин выскакивали деловитые люди в черном, быстро занимавшие позиции в укрытии. Вся картина пульсировала энергией, целеустремленностью, сосредоточенностью, высоким уровнем подготовки и сложным тактическим замыслом, однако не происходило ровным счетом ничего. Целая флотилия красно-белых карет «Скорой помощи» и прочих машин чрезвычайных служб собралась на одной из стоянок. За кольцом оцепления все шоссе были полностью забиты, и прибывающим отрядам правоохранительных органов приходилось бороться с пробками, прокладывая себе дорогу к торговому центру.
В наушниках Никки услышала голос Марти, ведущей в студии:
– Никки, великий Обоба устраивает брифинг.
– Не сомневаюсь, первый из многих.
– Он ничего толком не сказал, только то, что какие-то неизвестные захватили заложников, была стрельба, есть раненые, часть посетителей была эвакуирована из торгового центра.
– Ха, – усмехнулась Никки, – а кто этого не знает? Обоба назвал какие-либо временные рамки?
– Он только сказал, что к месту стягиваются полицейские со всего штата, федералы также подключаются, однако ситуация по-прежнему остается неясной. Никаких сведений о числе пострадавших, никаких временных рамок, никаких заявлений о позиции властей, ничего, кроме обычной пустой брехни «полтинника»[10].
Никки знала, что такое «полтинник», – она на протяжении пяти лет освещала работу полиции Бристоля, штат Вирджиния. Однако этот Обоба был такой брехун, каких еще поискать. Красивый, обаятельный, он быстро запоминал имена журналистов, знал, какие телекамеры и освещение используются, и умел сам наносить себе на лицо грим. Никки шутила: «Для полицейского он знает о гриме больше, чем кинодива».
Но она понимала, что происходящее сейчас важно не только для честолюбивого Обобы, но и для нее самой. Поработав некоторое время в корреспондентом газеты города Кейп-Корал, штат Флорида, Никки устроилась в редакцию новостей телестудии WFF в Сент-Поле. Этот сенсационный материал мог открыть перед ней дорогу в общенациональную телесеть, в Вашингтон или даже Нью-Йорк.
Никки взирала на происходящее с высоты две тысячи футов, находясь на борту вертолета телестудии, прозванного «страхолетом», потому что все боялись на нем летать. Обычно вертолет направляли на место дорожных аварий, но сейчас под управлением капитана Тома за штурвалом он кружил над торговым центром, а сзади Ларри Соумс и Джим Диль работали с телекамерами, отправляя изображение в студию, а оттуда на весь район большого Миннеаполиса. Никки надеялась, что сегодня Том не прикладывался к бутылке, и проклинала морскую пехоту Соединенных Штатов, в которой он когда-то служил, потому что именно благодаря этому Том устроился в телестудию, так как директор тоже в прошлом служил в морской пехоте. При этом Никки предпочитала не заострять внимание на том, что и сама имела некоторое отношение к морской пехоте, через своего отца, вследствие чего, по всей видимости, она и получила эту работу. По большому счету, телестудия представляла собой форпост морской пехоты на холодном севере Среднего Запада.
– Никки, я бы предпочел подняться еще на пару тысяч, – сказал капитан Том. – Оставаться так низко опасно.
Никки показалось, что он как-то неестественно комкает слова, однако полной уверенности у нее не было.
– Том, давай задержимся здесь еще чуток. Нам нужна хорошая картинка для эфира, а с большой высоты будут видны только размытые огни. Наши зрители должны видеть это проклятое место.
– Никки, я согласен с Томом. Если мы здесь грохнемся, то это уже будет сюжет чьего-то другого сенсационного репортажа. Тебе это вряд ли понравится, – это был Ларри, тот из телеоператоров, что постарше. Он знал, какая хрупкая и ценная штука жизнь, хотя Никки еще не осознала в полной мере эту истину.
Но зато она терпеть не могла уступать кому-либо другому свой сюжет: за яростное стремление биться до конца, наводящее ужас на многих, в телестудии ее прозвали «Мери Тайлер Мор из преисподней»[11].
Выглянув из иллюминатора, Никки увидела флотилию, толпу, густую тучу вертолетов других телестудий, кружащихся на той же высоте над страной Америкой и над одноименным торговым центром. Это было очень рискованное занятие; летчикам приходилось постоянно опасаться восходящих воздушных потоков, а также порывов ветра, дующего со стороны прерии, поэтому они старались держаться в добрых трехстах футах друг от друга; с другой стороны, все хотели получить в кадр главный приз, штабной автобус полиции штата, стоящий в нескольких сотнях ярдов к востоку от комплекса в окружении полицейских и других официальных машин, у южного входа в торговый центр с его знаменитой вывеской «Америка», установленной на высоте четвертого этажа, со схематическим изображением очертаний комплекса.
– Ребята, еще несколько секунд, – приказала Никки. – Марти, у тебя хорошая картинка?
– Лучшая из лучших, Никки, но ты пока что не спеши умирать. Если будет нужно принести себя в жертву ради рейтингов, мы дадим тебе знать.
– Ха-ха, – делано рассмеялась Никки. – Ну хорошо, уходим отсюда…
– Кажется, к нам гости, – сказал капитан Том, выводя всем в наушники радиоканал авиационной экстренной связи.
– Говорит штаб полиции. Я прошу все вертолеты телестудий подняться на высоту три тысячи футов и не спускаться ниже. Наш вертолет подлетает к комплексу, я хочу, чтобы вы не путались под ногами, иначе может случиться авария.
– Эй, кажется, наконец что-то произойдет, – сказал Джим, тот телеоператор, что помоложе, более энергичный.
– С такой высоты мы ни хрена не увидим, – пробормотала Никки. – Ларри, какой у тебя объектив? Нельзя ли будет приблизить картинку?
– Только за счет значительного ухудшения разрешения. Получатся пластмассовые игрушки на лужице пролитого горохового супа. Впрочем, никто ничего не получит.
– Проклятье! – выругалась Никки. – Ладно, все равно давай.
У нее внутри все оборвалось, так как капитан Том, преодолевая силу земного притяжения, быстро направил вертолет вверх, и комплекс стал удаляться, уменьшаясь в размерах. С высоты он выглядел особенно одиноким: раненая «Америка», по расчлененным артериям которой светящаяся кровь пульсировала навстречу багровому закату.
Это было так странно – ощущение близости к трагедии. Вот они, бодрые и веселые, зависли на высоте три тысячи футов над комплексом, а внутри разыгрывается страшная драма жизни и смерти. Никки со своими собратьями по ремеслу находилась здесь, чтобы видеть все воочию и рассказывать другим, однако речь шла о настоящей жизни и настоящей смерти, и в этом не было ничего чистоплюйского и мелодраматичного. И разумеется, все понимали, что если они поработают хорошо – как там говорилось в том старом фильме? – «Наверное, я могу смело утверждать, что вас ждут медали, новые звания и благодарности в личные дела!».
И тут Никки увидела.
Подоспевшую кавалерию? Не совсем.
– И это все? – недоуменно спросил Джим.
– Определенно, это не штурм, – сказала Никки.
Это был лишь одинокий «Белл Джетрейнджер» полиции штата, который поднялся со стоянки и полетел к торговому центру, мигая огнями.
– Они что, собираются напугать бандитов шумом? – спросил Ларри.
Вертолет, раскрашенный в желто-коричневые цвета полиции штата Миннесота, подлетел прямо к комплексу и завис в шести футах над крышей. Шестеро молодых парней в черном выпрыгнули из него и распределились по краям окна в форме Великих озер, расположенного в крыше как раз над центральным атриумом.
– Всего шестеро парней? – спросил Джим.
– Это не парни, – поправила Никки. – Это снайперы.
От 16 часов 00 минут
до 17 часов 04 минуты
– Ты там особенно не увлекайся! – крикнул кто-то весело специальному агенту Джеффри Нилу.
Нил был одним из светлых голов, технарей, которые работали в здании Центрального управления ФБР имени Гувера, не зная в жизни почти ничего, кроме компьютера. Он умел вскрывать любые замки, проникать в любые тайники – неуловимая тень в ночном киберпространстве. Поговаривали, что если он не облажается по-крупному, то возглавит отделение, однако это просто не могло не случиться, поскольку ребята с таким коэффициентом интеллекта, как у него, рано или поздно обязательно на чем-то прокалывались: кто влюблялся в проституток, кто пристращался к наркотикам, кто приходил к выводу, что с ним выходят на связь древние греки с помощью щетки для волос «Греческая формула», – что-нибудь такое же саморазрушительное, по какой-то причине неизменно притягивающее к своему смертоносному огню именно умников.