На равнине сцепились беркут с волком. Птица сумела-таки впиться когтями в волчью морду, но хищник не желал погибать в одиночку, он опустил морду вниз и теперь трепал беркута мощными лапами. Мелькнула мысль, что он просто переломает беркуту перья… Наверное, так и было, но тут я услышала еще одну команду Огуль-Гаймиш:
– Давай!
Второй беркут взмыл ввысь. Он не стал долго приглядываться и уже через мгновение налетел на хищника сзади. Теперь волка трепали два беркута, и он крутился, как уж на сковородке. В общей свалке и поднятой снежной круговерти было непонятно, что там происходит, но мы уже безо всякой команды мчались к месту битвы.
Пока подъехали, птицы добили волка, причем оба сидели на нем, расклевывая каждый свое – мой беркут клевал окровавленную морду, а второй пытался вырвать кусок из бока.
Беркутчи протянул мне кусок мяса:
– Зажми в кулаке и подставь руку беркуту, чтобы пересел к тебе. Только осторожно.
Беркутчи второй птицы уже спешился, чтобы сделать это. Я внимательно посмотрела и поступила так же. Нельзя сказать, что беркут сразу повелся на такой обман, его пришлось даже чуть подтолкнуть на мою руку, но почти сразу я поняла, что птице просто больно перебирать лапами, волк все же повредил беркута, перья были в крови. Не удержавшись, я погладила птицу по голове:
– Ты молодец, ты большой молодец.
Беркут что-то проворчал, не отвлекаясь от трапезы.
Огуль-Гаймиш тоже спешилась и подошла ко мне:
– Не испугалась?
– Волк ему лапу повредил, кажется.
Пусть только попробует сказать, что это я виновата! Она сама заставила меня выпустить молодого беркута на матерого волка.
– Покажи беркутчи.
Тот уже смотрел сам, потрогал, беркуту, видно, было больно, заволновался, но, почувствовав знакомые руки, успокоился.
– Нет, только порвал, заживет.
– Это теперь твой беркут.
– Мой?! Что я с ним делать буду?
Хатун расхохоталась:
– Что делать? Охотиться! И шкура волка твоя.
Она пошла к своей лошади, больше не обращая на меня внимания. Беркутчи осторожно предложил:
– Хатун, я заберу птицу?
Я кивнула. В московской жизни у меня была машина, в этой в Волкове коза, а теперь вот охотничий беркут. Интересно, чем еще меня одарит жизнь?
– Вам его принесем сегодня, только лапу залечим…
Было видно, что беркутчи очень жалко отдавать красавца такой вот бестолочи, но воля Великой хатун – закон.
– Я сама с ним не справлюсь, мне нужна помощь.
Он явно обрадовался:
– Я помогу, если нужно, всегда буду с ним, а вам привезу на охоту. Его можно оставить жить на прежнем месте, только надо приходить к нему и иногда вывозить, чтобы не забыл голос и руку.
Беркут, уже доевший свое мясо и сидевший под колпачком, внимательно прислушивался. Я погладила его по голове и зашептала на ушко:
– Теперь ты мой, мы с тобой друзья. Ты был большим молодцом сегодня.
Птица чуть переступила лапами, но не нервно, а словно от удовольствия. Беркутчи тоже был доволен, его оставляли при птице, и я не собиралась издеваться над его любимым детищем.
– Тебе подарили эту птицу?
Только тут я вспомнила о Сильвии, которая до сих пор молча наблюдала всю сцену. Как я могла забыть о подруге?! Так увлеклась охотой, что потеряла из вида Сильвию. Она же не понимает монгольского!
– Прости, Сильвия, я увлеклась. Да, мне подарили беркута. Он ранен, волк лапу порвал.
Подруга оглядела округу со вздохом:
– Здесь не водятся драконы, но охота мне понравилась.
Я рассмеялась, она неисправима! Хорошо хоть не поинтересовалась, охотятся ли беркуты на драконов.
Но волка уже привязали к седлу моей лошади, пора отправляться. Хатун скомандовала вообще возвращаться. Я смотрела на окровавленную морду здоровенного зверя, его выклеванный глаз и, как идиотка, гордилась, что это сделал мой беркут!
– Вы не должны были допустить, чтобы она оказалась так близко к Великой хатун!
– Как этого можно было избежать?
– Скомпрометировали бы как-то… Теперь у нее есть возможность влиять на глупую Огуль-Гаймиш.
– Вы зря считаете ее глупой, она куда хитрее даже Сорхахтани.
– Но чем она нам может помешать?
– Хан не дал ответ. Если он выберет то, что нужно нам, уничтожать его ни к чему.
Со стороны могло показаться, что два человека, объединенные одним духовным порывом, истово молятся рядышком. Только внимательное ухо могло разобрать среди фраз на латыни совсем другие, вот эти тайные, не предназначенные для чужих ушей. Но ни наблюдать, ни подслушивать было некому, они были только вдвоем.
Хатун относилась ко мне довольно хорошо, теперь она стала вызывать меня просто для бесед и расспросов о том, как живут женщины на Руси. Как же меня подмывало рассказать, как живут женщины в России!
Насмешница Огуль-Гаймиш передергивала все мной сказанное, мы смеялись, но стоило зайти разговору о взаимоотношениях между Гуюком и Бату или о будущем, она либо замыкалась, прекращая беседу, либо переводила разговор на другое. Иногда присутствовал тот самый неприятный тип, кто-то вроде шамана, но теперь он больше не сверлил меня взглядом, а потому беспокойства не вызывал.
Но однажды разговор все же зашел дальше, чем обычно. В ответ на слова об угрозе Великому хану Огуль-Гаймиш откровенно фыркнула:
– Сам виноват! Всех обмануть нельзя, обязательно нужно быть на чьей-то стороне! Когда человек всех предает, его тоже предают все.
На замечание, что его просто могут убить, хатун рассмеялась:
– Как? Хан очень осторожен, он не ест того, что не попробовали перед ним, не пьет из чужих рук. Вокруг хорошая охрана, способная остановить любого. А убить его мечтают многие, ты права, потому что мешает всем!
Привычно заговорив о другом, Огуль-Гаймиш вдруг хмыкнула:
– А убить его можно, только не так, как думают все. Можно… иначе…
Это сумасшедший дом! Всем, всем в Каракоруме выгодна смерть Гуюка, одна я хотела его спасти!
Если вдуматься, то я еще более сумасшедшая, чем остальные. Мне нужно спасти злейшего врага Руси, хана, который известен своей жестокостью, своей кровожадностью, ненавистью ко всему и всем! Эту тварь нужно распять всем в назидание и ежедневно отрезать по кусочкам, а кусочки скармливать бродячим псам или вообще отдать его самого этим псам.
Но мне нужно его спасти, потому что живой Гуюк столкнется лоб в лоб с Батыем, и им будет не до Руси. Это должно случиться вопреки истории, вопреки всем летописям, знаниям ученых, множеству письменных источников! И этому буду способствовать я. Хватит уже просто заполнять белые пятна истории, пора ее переиначивать. Я сделаю все, что смогу, и даже больше, чтобы два паука в банке сцепились друг с дружкой, и вопреки решению Вятича не стану помогать одному из них, пусть перегрызутся, пусть сдохнут оба. Ну, если не сдохнут, так хоть ослабнут настолько, чтобы умирать медленно и мучительно, тоже, кстати, ничего вариант, мне подходит.
Для меня самым страшным было не понимание, что Гуюка не спасти, а то, что я оказалась свидетельницей излишней откровенности хатун. Жена откровенно сказала совершенно чужому человеку, что знает, как убить мужа… Если честно, то после такого долго не живут.
Вот это уже было куда опасней всех драконов, какие только могли быть в горах и долинах. А вместе со мной могли пострадать и мои друзья.
Об опасности косвенно говорило то, что больше Огуль-Гаймиш со мной никаких бесед – ни откровенных наедине, ни в обществе – не вела, хатун словно забыла о существовании странной гостьи в юрте во дворцовом комплексе.
Первой заметила Сильвия:
– Поссорились, что ли?
– Нет, она разоткровенничалась, а теперь не знает как быть.
Во взгляде подруги мелькнула тревога. Правильно, бояться было чего.
Сама Сильвия явно завела какие-то дела со священником, в этом я убедилась, увидев ее в обществе того самого наставника из храма. Они о чем-то беседовали, стоя в сторонке на рынке.
Но шли день за днем, а репрессивных мер против меня не принималось.
Наконец мне, как тому зайцу из мультика, надоело бояться, и я стала жить, как раньше. Вернее, это уже не было как раньше, потому что в природе появились первые весенние признаки. Снег стал активно таять сразу везде, просто потому что солнце за день сильно прогревало открытые пространства, а ветер выдувал. Освободившиеся от снежного покрова пространства мгновенно покрылись цветочным ковром. Степь весной – это немыслимо красиво! Конечно, здесь не было (или пока не было?) тюльпанов или маков, но и мелких цветов для красоты хватало.
У меня появилось новое развлечение, я много времени теперь проводила со своим беркутом. Относительно его и меня беркутчи никаких запретов не передавали, потому мне разрешали общаться с птицей и даже выгуливать ее. Лапа и подраненное крыло у беркута зажили, хотя и не совсем, охотиться он не мог, но полетать-то хотелось. И беркутчи обрадовался, когда я попросила вывезти бедолагу в степь, чтобы смог это сделать.
Первые два раза он ездил со мной, беркута до отвала накормили мясом, чтобы его не тянуло на добычу, но отпускали осторожно. Но птица умная, сделав пару кругов, неизменно возвращалась на руку. И все же каждый раз отпускать ее цепочку было страшно, вдруг в очередной раз не вернется? Потери беркута хатун мне не простит…
Однажды после такой прогулки я рассказывала друзьям, как это здорово – наблюдать полет красивой птицы! Сильвия фыркнула:
– Дразнишь… Хоть бы нам показала.
За зиму подруга неплохо выучила монгольский, а Карим подучил французский, потому мы общались на дикой смеси двух языков, но это не мешало веселью.
Весной полегчало и Судиле, хотя я сомневалась, что это надолго, просто свежий степной воздух мог поднять на ноги кого угодно. Судилу повадилась навещать симпатичная китаянка, первое время она сильно стеснялась, но постепенно освоилась, а однажды так вообще поинтересовалась, можно ли будет немного погодя отвезти Судилу к ее деду, который наверняка до осени сможет поставить парня на ноги.
Жизнь даже налаживалась, а об опасности из-за откровений хатун я старалась не думать. В конце концов, я же никому ничего не сказала.
Решение пришло неожиданно:
– А поехали завтра со мной?
– Поехали! – согласилась Сильвия.
Но беркутчи был занят, у него не одна моя птица, кто-то из царевичей собрался охотиться…
– Тураш, а можно я сама? Беркут меня уже знает, я накормлю и буду осторожна.
Беркутчи даже смутился. Знатная хатун, а я была для него именно такой, поскольку со мной милостива Великая хатун и я живу во дворце, назвала его по имени. Кроме того, беркут-то мой, я вольна им распоряжаться. В разумных пределах, конечно, но все же.
Я действительно накормила беркута настолько, что тот даже не сразу пожелал взлететь, но потом показал нам свою стать… До чего же красивая птица! Размах крыльев под два метра, а белые пятна на хвосте и нижней части крыла у него еще не сошли, добавляя прелести.
Мы долго любовались полетом беркута, который послушно возвращался по сигналу особым свистом мне на руку.
Мы сидели на пологом холме, чуть в стороне парнишка из конюшни, отправленный с нами то ли в помощь, то ли для пригляда, сторожил лошадей и держал на руке беркута, страшно гордый таким доверием. Вообще-то было рискованно, но парнишка так просил… он обещал ни за что не выпустить из рук цепочку птицы. Сам беркут, сытый и вдоволь налетавшийся, был спокоен, и я доверила дорогую птицу мальчишке.
– Хорошо-то как… – Сильвия показала на залитую солнцем расцветшую степь и вдруг замерла.
– К нам? – кивнул на приближавшиеся фигуры Карим.
Я посмотрела и согласилась:
– Скорее за нами.
Думать о том, кто подослал этих убийц, было просто некогда, к нам приближались четверо китайцев с большими бамбуковыми шестами в руках. С такими на прогулки не ходят… Сердце чуяло, что живыми они нас отсюда выпускать не намерены.
– Настя, оставайся на месте, – голос Сильвии на удивление спокоен.
Хуже всего то, что они отрезали нас от коней, не метнешься, чтобы выхватить лук со стрелами и даже меч. Это была немыслимая оплошность – остаться в гадючьем логове без оружия хоть на минуту. Ладно, ругаться будем потом… если выживем…
Тут я сообразила, что у коней сопровождавший парнишка.
– Тогул, меч! Меч!!!
Но глупец только головой мотал с перепугу, вместо того чтобы кинуть нам оружие хоть вместе с ножнами, если вытащить боится.
Сильвия все-таки зашвырнула меня себе за спину и принялась расстегивать свой пояс. Она что, решила поясом защищаться? Против бамбукового шеста не слишком получится. Нас обеих пытался заслонить собой Карим, но и он был отодвинут в сторону сильной рукой рыцарши. Я снова увидела знаменитый оскал Сильвии, с которым не шли в сравнение ни клыки волкодава, ни рожа того страшного монгола с изуродованным лицом.
Но на бойцов ее улыбочка вампира не произвела никакого впечатления. Шест просто засвистел, рассекая воздух, тот, что наступал впереди, явно умел пользоваться страшным оружием если не в совершенстве, то близко к этому.
Я вдруг заложила два пальца в рот и свистнула. С чего, и сама не знаю, никогда у меня свист не получался, даже когда с мальчишками на спор пыталась, а тут так здорово вышло! Конечно, это заставило шарахнуться лошадей и на мгновение отвлекло наступавших. Мгновения Сильвии хватило, чтобы сбить с ног первого, я только не поняла чем, а когда поняла – ахнула! У моей подруги пояс оказался не простой, это была практически металлическая лента, гибкая и одновременно острая, как бритва, для отвода глаз обернутая тканью.
Она раскрутила эту ленту не хуже, чем придурки свои шесты, и теперь наступала на второго. Но одной против троих, да и первый тоже начал приходить в себя, не справиться. Ни я, ни Карим не собирались отсиживаться за спиной у Сильвии. Пришлось срочно вспоминать тренировки в Москве и учебу у Ворона.
Эх, видел бы меня Вятич! Сделав обманное движение, якобы собираясь уйти влево от нападавшего на меня, я перенесла тяжесть на другую ногу и с размаху со всей силы врезала носком свободной под скулу обманутого противника, не успевшего применить свой шест. Даже сквозь шум боя был слышен хруст его костей. Челюсть сломана наверняка. Отброшенный ударом, он рухнул на спину, а подняться я уже не дала. Следующий удар обрушился на голову, чтобы потерял сознание и выпустил свое убийственное оружие. Перестаралась, удар пришелся по щеке, голова мотнулась в сторону, и раздался новый хруст. Вот теперь все, свернута шея.
Боковым зрением я заметила, что первый после удара Сильвии очухался и шагнул ко мне. Пришлось, не поворачиваясь и не разгибаясь, врезать ему выхваченным у погибшего шестом по ногам. Добил Карим, вернее, не добил, а тоже свернул шею, резко крутанув голову упавшего.
А вот двух других взять просто так не удалось… Даже Сильвия со своим страшным оружием была бессильна. Один начал заходить нашей амазонке со спины, но его шест мелькал с такой скоростью, что подойти, чтобы врезать и ему, было невозможно. Неожиданно Сильвия кувыркнулась через голову и оказалась позади третьего, а вот четвертый резко обернулся и… под его шест угодил Карим!
Теперь он принялся за меня, некоторое время мне удавалось отбиваться от его наскоков, одновременно отступая к лошади. Мне показалось, или дурак Тогул действительно увел их подальше от места боя, вместо того чтобы подвести ближе? Нет, он вообще бросил все, что ему поручили, и стоял, трясясь, в сторонке. Даже мой беркут остался без присмотра, я совершенно не к месту подумала, что если он улетит, то хатун мне этого не простит.
Размышлять было некогда, я такого темпа, какой задал нападавший, выдержать не способна, для этого надо тренироваться всю жизнь.
Еще чуть – и я бы осталась в лучшем случае без рук.
– Джейхун!
Нет, противник не даст мне вытащить меч из ножен, он действует быстрее, только кобылу погублю… Но Джейхун уже была рядом. Прыгнуть в седло и попросту ускакать мне даже в голову не пришло, потому что на земле лежал, обливаясь кровью, Карим, а Сильвия продолжала сражаться еще с одним. Уворачиваться от его шеста становилось с каждым мгновением все труднее. И тут…
На голову моего страшного противника прямо сверху свалилось что-то, в первое мгновение даже я не поняла что, а потом восторженно заорала, потому что это был беркут, мой беркут! Тогул выпустил его цепочку, и птица, сидевшая, на мое счастье, без колпачка, каким-то своим умом поняв, что хозяйке угрожает опасность, бросилась на врага, как делала обычно – сверху, вонзая когти в глаза! Пытаясь сбросить впившегося в его лицо беркута, китаец заорал и стал кататься по земле.
Теперь я спасала птицу, врезав противнику так, что тот затих. Сильвия справилась со своим. Мы обе метнулись к Кариму, у которого изо рта уже показалась струйка крови, видно, гад отбил ему внутренности. Он из последних сил протянул к нам руку.
– Карим, мы сейчас… мы тебя отвезем…
Ну дураку же понятно, что никаких «отвезем» не будет.
– Сильвия, сбереги Настю… я Вятичу… обещал… Силь… ви…
Больше он ничего не смог сказать, но последний взгляд был отдан Сильвии. В лице моей подруги было что-то такое… Я порадовалась за китайцев, что они не могут воскреснуть, иначе пришлось бы умирать в муках еще много-много раз. Кажется, теперь вместо драконов Сильвия нашла новый объект ненависти.
Внезапно она резко обернулась, выбрасывая рукой ленту и… нападавший на нее со спины с моим мечом в руках Тогул рухнул, как подкошенный. Господи, какой кошмар!
– Сильвия, ты… он…
Парень был еще жив. Он хрипел из последних сил:
– Ненавижу… все равно убьют… всех вас убьют…
Кровавую баню завершил беркут, оставленный без присмотра, он увлеченно расклевывал лицо убитого. Оторвать птицу от человека удалось с трудом. Только набросив колпачок, я смогла, наконец, угомонить беркута. Птица была испорчена, попробовав человеческой крови, она никогда не станет послушной. Но мне было не до беркута, даже спасшего жизнь.