Карим не просто не выпускал меня из поля зрения, он практически держал за рукав, немного погодя я поняла, что эта предосторожность не излишняя. Если бы не он, я бы точно потерялась. Людской водоворот подхватил и так закрутил, что довольно быстро можно было потерять ориентацию в пространстве, забыть, с какой стороны пришла, и вообще, что здесь делаешь.
– Базар нельзя обойти весь за день. Скажи, что хочешь посмотреть сначала, я туда поведу, а завтра еще придем. Караван будет только через четыре дня, потому успеешь насмотреться.
Оглянувшись, я поняла, что четырех дней мне явно не хватит, даже если тут торчать с раннего утра до окончания торговли. Но я прибыла в Самарканд не для изучения местной торговли, потому действительно придется выбирать. Что я хотела бы в первую очередь? Все, кроме одного – невольничьего рынка, туда меня не заманишь никакими калачами. И оружие надо смотреть осторожно, потому как, будучи уже опытным воином, я могу застрять там до следующего каравана, а это опасно, можно опоздать.
Карим, видно, понял все сам, он позвал меня для начала в ряды, где торговали тканями. Я вспомнила торговые ряды Турции и Египта и мысленно отметила, что они жалкая пародия на самаркандский базар, даже едва восстановившийся после полного разорения. Вот это да! Даже если бы все ткацкие фабрики матушки-Европы, расстаравшись, скинулись по отрезу, такого количества самых разных мыслимых и немыслимых расцветок и рисунков все равно не наскребли.
Главной угрозой в тот момент лично для меня стало косоглазие. Ухватить все и сразу невозможно, глаза разбегались в прямом смысле, кажется, споря друг с дружкой, пришлось их на мгновение прикрыть и мысленно прикрикнуть самой себе, чтобы не сходила с ума. Смотреть следовало в одну, а не в разные стороны одновременно! Хорошо, что между глазами имелся нос, иначе мои очи явно сцепились бы друг с дружкой.
Когда удалось справиться с глазами, страстно желавшими вращаться по кругу со скоростью пропеллера на ветру, я взмолилась:
– Карим, пойдем куда-нибудь в другое место…
Переводчик, видно, понял мое состояние, хмыкнул:
– Ладно, потом сюда придем.
Правда, я успела поглазеть на китайские шелка с самого края ряда, но это уже почти на бегу.
Потом мы ели что-то немыслимо вкусное из сладостей, Карим произнес название, но я пропустила мимо ушей, потом долго любовались тем, как крутят конфеты… Нет, их не заворачивали в обертки, выглядело это иначе. Два крепких мужика подхватили раскатанный двумя другими жгут, видимо, из сладкой массы и принялись его… раскручивать, как дети крутят скакалку. Жгут утончался и удлинялся, работники постепенно расходились в разные стороны. Когда стало казаться, что он вот-вот коснется земли (пыли, кстати, не было, землю обильно полили водой), жгут подхватили, сложили пополам, и все началось снова.
Масса раскручивалась, вытягивалась, складывалась и снова раскручивалась, вытягивалась, складывалась… В конце концов жгут стал похож на моток тонких веревочек, тогда его сложили, снова покатали и принялись резать на куски. Не купить такое лакомство было просто невозможно.
Я быстро поняла, отчего могла бы погибнуть в Самарканде – от кариеса и обжорства. Прикинув, что за четыре дня, оставшиеся до прихода нашего каравана, заработать диабет и ожирение, пожалуй, не успею, а с кариесом попытаюсь побороться, я принялась пробовать все сласти, какие попадались на глаза. Через пару часов желание осталось только одно: пить! Эх, мне бы чего-нибудь «кольное»… Но здесь такого не ведали, а Карим предложил зеленый чай и ледяной шербет.
Никогда не увлекалась зеленым чаем, для меня немыслимо пить чай «без ничего», то есть к чашке напитка, лично по моему убеждению, полагалось пирожное или бутербродик. Поскольку это не слишком сочеталось, я пила чаще всего кофе или черный чай. Но то ли здесь чай был другим, то ли я все-таки переела сладкого, на сей раз показалось на удивление вкусно и свежо. А уж шербет тем более.
Немного придя в себя, я бодренько заверила Карима, что готова к продолжению экскурсии, но во избежание нового приступа обжорства лучше пойти смотреть оружие.
Карим снова вел себя странно, он куда-то уходил, ни о чем не рассказывая, с кем-то общался… Но обойтись без толмача мне не удавалось, я понимала монголов, но не понимала местных, да и молчать целыми днями тоже не будешь.
По базару пришлось ходить с Каримом.
Мы снова гуляли по разным рядам, мало того, я торговалась. Это был цирк! Я выторговала хорошую лошадь, устроив показательный номер из своего общения с ее продавцом. Карим, которому пришлось переводить, едва удерживался от смеха, зато от души радовались собравшиеся вокруг.
Вообще-то лошадь у меня была, а вот намерения покупать новую нет. Чего меня понесло разглядывать красавицу кобылу, не знаю, просто люблю красивых лошадей. Заметив мой интерес, а главное, явную платежеспособность, хозяин немедленно загнул цену раза в три. Это я поняла, вспомнив, что слышала в предыдущих рядах и уловив реакцию его соседа. Пара взглядов, мол, не выдавай, вдруг получится, и излишняя готовность владельца мне услужить выдали в нем если не наперсточника, то надувалу точно. Карим потянул меня за рукав:
– Настя, эта лошадь не стоит столько, пойдем.
– Карим, я прекрасно понимаю, сколько она стоит. Переводи, пожалуйста.
Дальше начался аттракцион, собравший вокруг всех покупателей конных рядов. Даже ремесленник, продававший ближе ко входу свои изделия – самую разную упряжь, – и тот прикрыл товар и подошел ближе. Я его приметила по роскошной рыжей бороде, явно выкрашенной хной, потому что волосы были совсем другого цвета, пегие и куда более редкие, чем борода.
Я внимательно оглядела лошадь, убедилась, что та в очень хорошем состоянии и действительно стоит хороших денег, но только не таких, сколько загнул продавец.
– Еще раз спроси, сколько стоит его лошадь.
Цена была названа та же, но уже гораздо менее уверенно. Я похлопала кобылу по шее, провела рукой по гриве. Дорогой мой, это не ахалтекинец, я, конечно, не спец, но в лошадиных статях немного разбираюсь.
– Подкована золотом?
Хозяин уже почувствовал подвох, но я спрашивала с самым невинным видом, и он повелся:
– Хорошо подкована, очень хорошо… Если хочешь, можно перековать.
Еще бы, за такие деньги перековать, как я понимала, можно полтабуна!
– Я спросила: подковы золотые? Такая цена этой кобыле может быть только с золотыми подковами. Золотые подковы мне ни к чему, сними и продай по нормальной цене.
Владелец улыбнулся от уха до уха, он уже понял, что всучить мне кобылу за цену трех боевых коней не удастся, но для восточного человека хороший торг иногда дороже выгоды.
– Сколь дашь?
Я снова обошла вокруг кобылы, похлопала по крупу, погладила шею. Кобыла хороша, но куда она мне? И уходить теперь глупо. Назвала цену раза в два ниже реальной.
Хозяин взвился:
– За такую лошадь?!
Мысленно я добавила за него: бога не боишься! Но добавлять не стала, а улыбнулась широкой улыбкой питона – от уха до уха. Конечно, мне было далеко до ухмылки гада, пытавшегося меня убить в караван-сарае, но получилось эффектно.
– Под седлом ходила?
– Да! – быстро кивнул владелец.
– Во-о-от… – Я назидательно подняла палец вверх.
А чего вот, не знала и сама, к чему мне лошадь, которая не знает седла, не пахать же на ней я собиралась. Хозяин топтался, пытаясь сообразить, что же меня не устраивает, потому как возражать на простое «во-о-от» было нечего. А я вдруг заметила под старательно расчесанной гривой след от укуса. Вот это да, неужели ее жеребец покусал? Голова работала быстро, то ли кобыла не слушалась, то ли она вообще брюхата. С одной стороны, жеребенок – это хорошо, с другой, кто знает, как скоро она родит, я-то в этом не разбираюсь.
Я вдруг пальчиком поманила совершенно обалдевшего хозяина, а когда тот подошел совсем близко, ткнула в рану:
– Это что?
Тот усмехнулся, даже покачав головой, видно, никто не замечал, а я углядела, и чуть развел руками.
– Жеребец?
Карим перевел, в ответ только кивок.
– За что?
Моему взгляду могла бы позавидовать любая контрразведка мира, что там рентген или детектор лжи, глядя в такие требовательные глаза, соврать было невозможно в принципе, даже без горячего утюга или иголок под ногтями.
– Не послушалась.
– Ай-ай-ай… непослушная кобыла – и такая цена…
Я ерничала еще долго, мы доказывали друг дружке каждый свое, закончилось все тем, что хозяин хлопнул себя по бокам:
– Ай, впервые вижу, чтобы женщина так торговалась! Бери даром!
Окружающие взвыли от такой щедрости. Самые ценные подарки надо принимать так, словно тебе каждый день дарят именно такие. Я справилась, приняла поводья, снова похлопала лошадь по шее, погладила белую полосу на морде, идущую от лба к самым ноздрям, передала поводья Кариму:
– Скажи, чтобы отвели к нам.
– Не послушалась.
– Ай-ай-ай… непослушная кобыла – и такая цена…
Я ерничала еще долго, мы доказывали друг дружке каждый свое, закончилось все тем, что хозяин хлопнул себя по бокам:
– Ай, впервые вижу, чтобы женщина так торговалась! Бери даром!
Окружающие взвыли от такой щедрости. Самые ценные подарки надо принимать так, словно тебе каждый день дарят именно такие. Я справилась, приняла поводья, снова похлопала лошадь по шее, погладила белую полосу на морде, идущую от лба к самым ноздрям, передала поводья Кариму:
– Скажи, чтобы отвели к нам.
А потом повернулась к хозяину и вложила в его руку ровно столько монет, сколько стоила его кобыла:
– Алаверды! Ответный подарок.
Карим только хмыкнул, видно, это вообще выходило за рамки разумного, зато остальные взвыли, теперь уже одобряя мой поступок.
Хозяин (бывший хозяин) кобылы стал приглашать к себе, Карим сказал, что отказать – значит нанести смертельную обиду, пришлось идти. Я была совершенно ненормальной женщиной на этом базаре и вообще в этой жизни, но ради меня расстарались. Осталось ощущение, что он потратил на последовавший праздник почти все, что выручил за кобылу. Зато добрая половина Самарканда пришла к нему в гости, а больше поглазеть на необычную покупательницу.
В свой караван-сарай мы вернулись поздно вечером. За траты Карим меня не укорял, денег у нас было больше чем достаточно, и вообще, это мое дело, как хочу, так и трачу. Толмач смеялся только над тем, что мне теперь на базар хода нет, торговлю сорву, слишком известной личностью стала.
Кобыла стояла вместе с остальными, я снова погладила ее по морде…
– Как же тебя назвать? Славой не буду, ты не похожа, а имя мне дорого. Карим, как можно назвать лошадь?
– У нее есть имя.
Вот черт, не догадалась спросить!
– Я не спросила.
– Я спросил. Джейхун. Как раз для тебя.
Кобыла стояла совершенно смирно, какое уж тут бешенство. Но я вспомнила вяло текущие воды реки и то, что она, разбушевавшись, смывает целые города, и согласилась.
– Ладно, Джейхун так Джейхун. А на базар мы пойдем, потому что еще не видели оружие.
Я понимала, что женщина и оружие у местных понятия несовместимые, но удержаться не могла. Правильно сделала, потому что там произошла знаменательная встреча…
Мы уже битый час разглядывали сабли, клинки, большие ножи, щиты…
И вдруг… сначала я заметила, что почти притих базар, то есть притихли все, кто неподалеку от меня, дальние от нас ряды продолжали шуметь, потому абсолютной тишины не получалось. Общее внимание оказалось приковано к чему-то позади меня. Это опасно, потому я резко обернулась и тоже изумленно замерла, кажется, даже с открытым ртом.
Увидеть посреди Самаркандского базара тринадцатого века человека в рыцарском одеянии и вооружении, конечно, необычно, но самым удивительным оказалось не это. Рыцарь был, вернее, была… женщиной! Передо мной стояла здоровенная деваха ростом даже выше меня самой московской, то есть больше метра семидесяти пяти, закованная в броню, которой никоим образом не удавалось скрыть потрясающие формы тела. Амазонка с картинок современных мне иллюстраторов, только не в кожаных полосочках, неизвестно зачем располагающихся на упитанных икрах или бицепсах, а в латном защитном доспехе. Доспех на груди выпирал двумя буграми столь откровенно, что сомнений в объемах под ним не оставалось. Минимум пятый размер – невольно прикинула я.
Она стояла, также вперившись в меня недоуменным взглядом. Я вспомнила, что вообще-то и сама не слишком соответствую местным правилам приличия, потому как тоже ношу доспех, хоть и кольчужный, а также одета в плащ с меховой оторочкой, в котором неимоверно жарко, зато он позволял скрыть под собой оружие. Но в данном случае я выглядела по сравнению с красоткой как тощая кобыла рядом со здоровенным верблюдом где-нибудь перед Софийским собором Новгорода.
Половина базара сбежалась поглазеть. На такую пару и впрямь посмотреть стоило. Две необычные женщины уставились друг на дружку, пытаясь понять, чего ожидать от такой встречи. Еще немного, и вокруг начали бы делать ставки на то, сцепимся ли мы.
Первой молчание нарушила моя визави, она хлопнула себя по крутому боку и хохотнула громовым голосом:
– Ха! Ты откуда тут такая?
Конечно, вокруг не поняли, потому как произнесено было на чем-то, отдаленно напомнившем мне французский. Ясно, мадам из Европ…
– Я из Руси.
– А я из Парижа.
М-да… где же еще встретишь парижанку, если не на базаре в Самарканде, причем тринадцатого века, в окружении таращившихся купцов со всего света, то бишь Востока?
Дама выдала нечто вроде «как сюда затесалась?».
– Я в Каракорум.
Тут я сообразила, что хватит держать ответ перед рыцаршей, пора бы самой перейти в наступление.
– А ты что здесь делаешь?
Девица неопределенно дернула мощным плечиком (если комок мускулов под латным доспехом можно назвать так):
– Да… ехала с рыцарем Андреасом, а он… окочурился…
Ясно, дама без поддержки, и ей скучно.
– Эти, – она обвела взглядом окружающих, отчего ровно половина невольно присела, а вторая поспешила сделать вид, что их тут вообще нет, – ничего не понимают. А я их не понимаю. А ты понимаешь?
– Я – да.
– Пойдем, пропустим по стаканчику? – почти оживилась великанша, на радости она была бы готова осушить не только стаканчик, но и целое ведро. Видно, рыцарь окочурился совсем недавно, а этой бедолаге даже дорогу не спросить.
Из-за мощного плеча выглядывал явно оруженосец, хотя я быстро прикинула, что если боевые доспехи и оружие у великанши таковы, как она сама, то, пожалуй, оруженосца рыцарше приходилось таскать заодно с оружием, ему самому не потянуть. Дело в том, что великанша сочетала в себе рост Дон Кихота с упитанностью Санчо Пансо, а ее оруженосец их же качества, только с точностью до наоборот – упитанность (или ее отсутствие) хозяина с ростом слуги. Я почему-то представила, как дама рывком за шиворот бросает в седло своего оруженосца, чтобы не погиб под копытами ее коня.
– Здесь не принято пить. Тем более женщине.
Новая знакомая открыла рот, чтобы возразить, я понимала, что она скажет, мол, плевать я хотела на их правила, но замерла, остановленная моим жестом:
– Лучше нам познакомиться поближе и обсудить, что вам делать дальше. Где вы остановились?
– А вон там где-то. Пажи с лошадьми там остались.
О, как мы путешествуем, с пажами…
Кивнув, я обернулась к Кариму. Он не понимал нашу речь и потому был беспокоен.
– Карим, эта женщина из вечерних стран. Из Парижа, ты должен слышать про такой город.
Мой толмач кивнул.
– Ее сопровождающий умер, надо ей помочь отправиться домой.
Насчет отправиться домой я не была уверена, но пока решила не уточнять, там будет видно.
Карим снова кивнул и задал пару вопросов стоявшему рядом торговцу, который напряженно приглядывался к нам с рыцаршей. Тот что-то быстро заговорил, показывая в ту же сторону, куда и новая знакомая, видно объяснял, где она остановилась.
Даме надоели наши переговоры, и она забеспокоилась. Я чуть улыбнулась, лучший способ внушить доверие – назвать свое имя:
– Я Настя, Настасья. А вы?
– Сильвия.
Рука великанши протянулась в мою сторону, явно предлагая рукопожатие. Я успела порадоваться, что хоть не в латной перчатке, и удивиться тому, что рукопожатия уже в моде. Это хорошо, когда почувствуешь чужую длань, сразу многое поймешь: друг перед тобой или скрытый враг, а также силу этого друга-врага. Ладонь была крепка и честна. Девица явно обрадовалась возможности хоть пообщаться с нормальным человеком на привычном языке.
Потом мы отправились в караван-сарай, где остановилась со своими пажами великанша. Караван-сарай оказался захудаленьким, а пажей, кроме сопровождавшего саму девицу хлипкого оруженосца, двое, видно, на каждого из рыцарей по штуке. Бедолаги тоже явно обрадовались появлению лиц с европейской внешностью.
Карим быстро оглядел двор караван-сарая, подозрительно покосился на юркнувшего в сторону хозяина и неожиданно поинтересовался:
– Спроси, сколько заплатила.
Сильвия пожала плечами, она явно ничего не смыслила в местных ценах и даже деньгах. Может, этим занимался почивший рыцарь, а может, у них вообще так принято… Она вытащила кошелек и показала какие-то монеты:
– Три таких.
– За какое время?
– Два дня, чего здесь дольше делать? Надо куда-то ехать.
Карим хмыкнул, и по его тону я поняла, что сейчас что-то будет. Так и есть, переводчик поманил пальцем одного из слуг и приказал позвать хозяина.
Пока такового, старательно делавшего вид, что он не существует не только на этом дворе, но и вообще в Самарканде, искали, я поинтересовалась у Карима:
– Много взял?
– За такие деньги жить полгода можно. Скажи ей, чтобы не платила, как попало.
Я сказала, но, похоже, Сильвия все поняла и без объяснений. Она не стала дожидаться, пока хозяин доковыляет на негнущихся ногах, сама сделала шаг навстречу и… в следующий миг бедолага уже болтал грязными ступнями в воздухе, поднятый мощной ручищей богатырши за ворот драного халата, и вопил: