– А вам известно, что Лино шантажировал кое-кого из тех, кто приходил к нему на исповедь?
Отец Лопес вздрогнул, словно пронзенный внезапной невыносимой болью. Уже не печаль, а ярость вспыхнула в его глазах.
– Нет. Нет, я этого не знал. Почему никто из них не обратился ко мне за помощью?
– Вряд ли они знали, кто их шантажирует и откуда у шантажиста эта информация. Зато теперь я знаю: тот, кто его убил, не из их числа. Убийство не связано с шантажом. – Ева поднялась на ноги. – Я не могу заставить вас рассказать мне то, что вы знаете. Я не могу заставить вас рассказать мне, кто использовал вашу церковь, вашу веру, ваши обряды, ваши обеты для убийства. Я могла бы на вас надавить, заставить вас попотеть, но вы все равно не сказали бы мне. В результате мы оба разозлились бы и больше ничего. Но вот что я вам скажу: я все равно узнаю, кто это сделал. Лино был подонком, но я все равно выполню свой долг. Так же, как и вы.
– Я молю Бога, чтобы вы выполнили вашу работу. Но еще больше мне хотелось бы надеяться, что этот человек сам к вам придет. Я молю Бога, чтобы наделил этого человека мудростью и указал ему верный путь.
– Ладно, посмотрим, кто из нас первым доберется до финиша.
Ева оставила его на скамейке.
– Насколько я понимаю, он делает то, что считает своим долгом, – заметила Пибоди. – Но я думаю, нам следовало забрать его в Управление. На допросе ты смогла бы его расколоть.
– А я в этом не уверена. Его вера крепче титана. И даже если бы мне удалось его сломать… Он стал еше одной жертвой. Да, я могу сломать его, заставить сказать, и он больше никогда не будет прежним. Он больше не будет священником.
Ева не забыла, что творилось с ней самой, когда у нее забрали жетон. Она чувствовала себя опустошенной, беспомощной, всеми брошенной.
– Я не стану подвергать его этому. Да разве у меня есть право так поступать с невиновным? Он давал присягу, как и мы с тобой!
– Служить и защищать.
– Мы служим людям, он заботится об их душах. И я не стану приносить его в жертву, чтобы облегчить себе работу. Но я скажу тебе, как мы поступим. – Ева села в машину и включила двигатель. – Мы поставим его под наблюдение. Получим ордер на прослушивание его телефонов. Я бы поставила глаза и уши в эту проклятую церковь, если бы мне разрешили, но мне не позволят это сделать. Ну, ничего, мы хотя бы будем знать, куда он идет, когда, с кем встречается.
– Думаешь, убийца захочет его ликвидировать?
– Ну, у него ж вера крепче титана, он считает, что ему ничто не грозит. Что касается меня, я верю, что большинство людей заботится о своей безопасности. Мы его прикроем – мы же давали клятву защищать! – и оставим его здесь как приманку: авось убийца попытается еще раз получить отпущение грехов. Давай действуй. С моей подачи.
Пока Пибоди «выбивала» ордер, Ева бросила взгляд на часы.
– Еще одна остановка. Посмотрим, не удастся ли нам вытрясти еще что-нибудь из Инеса.
На этот раз дверь открыла женщина, настоящая красавица. Великолепные каштановые волосы с теплым золотистым оттенком, стянутые в задорный хвостик на затылке, оставляли бело-розовое личико открытым. Позади нее два совершенно' одинаковых маленьких мальчика сталкивали друг с другом игрушечные грузовички и голосами изображали звуки аварии.
– А ну тихо! – скомандовала женщина, и они моментально притихли. Звуки лобового столкновения продолжились, но шепотом.
– Миссис Инес?
– Да?
– Мы хотели бы поговорить с вашим мужем.
– Я тоже хотела бы с ним поговорить, но он застрял в Нью-Джерси, там пробка в туннеле. Будет дома часа через два, и то если сильно повезет. А в чем дело?
Ева извлекла свой жетон.
– О, Джо говорил, что вчера здесь была полиция. Что-то насчет того, что один из жильцов стал свидетелем дорожного происшествия.
– Так вам сказал ваш сын?
– Да нет, это муж мне сказал. – Ее глаза наполнились тревогой. – Но я вижу, что это не совсем верно. Что случилось?
– Мы расследуем дело человека, с которым ваш муж был связан в прошлом. Вы знаете Лино Мартинеса?
– Нет, но имя мне знакомо. Я знаю, что Джо входил в банду «Солдадос», я знаю, что он отсидел срок. Знаю, что у него были неприятности, но он сам себя вытащил из этого болота. – Женщина осторожно прикрыла дверь, словно отгораживая детей от этих неприятностей. – Он уже много лет ничего общего не имеет с подобными делами. Он хороший человек, семейный человек. У него приличная работа, и он работает как вол. Лино Мартинес и «Солдадос» остались в прежней жизни.
– Передайте ему, что мы заходили, миссис Инес, и что мы нашли Лино Мартинеса. Нам нужно задать вашему мужу еще несколько вопросов.
– Я ему передам, но я вам сразу скажу: он ничего не знает о Лино Мартинесе.
Она закрыла дверь, и Ева услышала, как громко и нетерпеливо щелкнул замок.
– Она злится, что он ей соврал, – заметила Пибоди.
– Да уж. Глупо было с его стороны – врать. Я так понимаю, он что-то скрывает от жены. Что-то из прежней жизни или что-то новое? По-любому, что-то есть. Я, пожалуй, высажу тебя у метро, а сама отправлюсь работать домой. Копай по неизвестным пропавшим мужчинам. А я еще раз прочешу старые файлы, посмотрим, вдруг что-нибудь всплывет.
– Я знаю: ты права в том, что сказала Лопесу. Мы должны делать нашу работу, каким бы подонком ни был Лино. Но когда знаешь, какое дерьмо к нему прилипло, сколько дерьма еще не всплыло, как-то сложно принимать близко к сердцу, что кто-то его убрал.
– А может, если бы кто-то принял его близко к сердцу много лет назад, он не наворотил бы столько дерьма, его мать не оплакивала бы его сегодня, а хорошему, порядочному человеку не пришлось бы из чувства чести или ради веры покрывать убийцу.
– Да, тут ты права, – вздохнула Пибоди. – Но мне больше нравится, когда плохие парни – это просто плохие парни, без всяких тонкостей.
– Плохих парней кругом полно. Пользуйся, не жалко.
18
Еве нужно было время, чтобы подумать, сложить воедино все известные ей детали головоломки, восстановить недостающие, проанализировать все, что было сказано, а также то, что сказано не было, оценить людей, события, факты, улики и домыслы и посмотреть, что за картина из всего этого сложится.
Нужно было как следует изучить жертв двух взрывов, их семьи, их связи. Надо рассмотреть версию с шантажом, а это – Ева уже знала! – будет глубокий и опасный колодец. Если уж Лопес не захотел сказать имя убийцы, он тем более не поделится именами тех, кто признался в грехах, из-за которых их могли бы шантажировать.
Ева не верила в версию убийства из-за шантажа в случае Лино, но и отбрасывать эту версию, не проверив ее, она не могла. Тут могла быть связь.
«Каким образом Лино получал деньги? – думала Ева, пока ехала домой. – Где он держал свои деньги? Или просто бездумно тратил все, что получал? Номера «люкс» в гостиницах, дорогие обеды, броские побрякушки для своей подружки».
Нет, этого слишком мало, чтобы все растратить. Ну, пару тысяч туда, пару тысяч сюда… Какой смысл рисковать разоблачением ради номера «люкс» и бутылки шампанского?
Повыпендриваться перед старой подружкой? Стьюбен сказал, что Пенни Сото – его слабость. Значит… все объясняется так просто. Он хотел разбогатеть, стать важной птицей и произвести впечатление на свою девушку?
А может, ему был необходим адреналин? Всех обмануть, провернуть дельце? Все время напоминать себе, кем ты был, пока прикидываешься кем-то другим. Что-то вроде хобби.
Об этом стоит подумать.
Ева миновала ворота и замедлила ход. Цветы. Цветы в тех местах, где – она готова была поклясться! – утром их еще не было. Тюльпаны и нарциссы. Ярко-желтые нарциссы. Ей нравились нарциссы – такие яркие и глупые. Теперь тут было целое море тюльпанов и нарциссов, а ведь десять часов назад не было ничего. Как это могло случиться?
В любом случае это было… ну ладно, это было действительно красиво. Появились новые яркие краски в дополнение к зелени деревьев.
Ева остановила машину и увидела три огромных терракотовых горшка, буквально набитых петуниями. Белыми петуниями – ее свадебными цветами.
«Сентиментальный болван», – подумала Ева, чувствуя, как ее собственные глаза предательски увлажняются. Чувство благодарности боролось в ее груди с тяжким напряжением, которое она старалась игнорировать после беседы с Пенни Сото.
Войдя в вестибюль, Ева увидела Галахада, примостившегося на столбике перил – новое и неожиданное для него место! – подобно откормленной горгулье, и, как всегда, поджидающего ее Соммерсета.
– Я полагаю, город очищен от преступности, раз уж вы являетесь в дом с опозданием всего на час и, насколько я могу судить, без явных признаков побоев.
– Да, мы переименуем его в Утопию. – Поднимаясь по лестнице, Ева на ходу погладила Галахада. – Следующий этап – избавиться от всех кретинов. Даю тебе фору, иди паковать вещички. – Она помолчала. – Рорк поговорил с Шинед?
– Да, мы переименуем его в Утопию. – Поднимаясь по лестнице, Ева на ходу погладила Галахада. – Следующий этап – избавиться от всех кретинов. Даю тебе фору, иди паковать вещички. – Она помолчала. – Рорк поговорил с Шинед?
– Да.
– Хорошо.
Она прошла прямо в спальню. Рорк, наверное, уже дома, Соммерсет предупредил бы ее, если бы его не было. И наверняка Рорк у себя в кабинете. Надо бы пойти туда, поговорить с ним.
Но она была еще не готова, просто не готова посмотреть ему в глаза. Внутренняя борьба продолжалась, и теперь, когда Ева добралась до дома, она только усилилась. Ева знала, что здесь она в безопасности, что здесь она может немного расслабиться. Но от этого ей становилось только хуже. Здесь ей пришлось признать, что к горлу подступает тошнота, а шея и плечи зажаты от стресса.
Ева прилегла и закрыла глаза. Когда рядом с ней послышался глухой и мягкий прыжок, она протянула руку и обняла кота. Глупо, глупо ощущать эту тошноту, изо всех сил удерживать позыв к рвоте. Глупо испытывать что бы то ни было, кроме подозрения и отвращения, к такой женщине, как Пенни Сото.
Она не почувствовала, как Рорк вошел в спальню, пока его рука не коснулась ее щеки. «Черт возьми, – устало подумала Ева, – он так крадется, что даже воздуха не колышет! Неудивительно, что он был таким ловким воришкой!»
– Что болит? – спросил Рорк.
– Ничего. Ничего особенного. – Но она повернулась к нему, прижалась к нему, когда он лег рядом с ней, спрятала лицо у него на плече. – Просто мне надо побыть дома. В этом я была права, но я думала, что мне надо побыть одной, чтобы успокоиться. В этом я ошиблась. Мы можем немножко побыть здесь?
– Мое любимое место.
– Расскажи мне что-нибудь. Что ты сегодня делал? Расскажи, и неважно, если я не все пойму.
– Этим утром после твоего ухода у меня было совещание по телефону по поводу научных разработок «Евроко». Это одна из моих компаний в Европе, они занимаются транспортными средствами. Мы готовим очень интересный проект: наземно-воздушно-водный спортивный автомобиль-гибрид. Он появится на будущий год, в самом начале. Потом у меня были встречи в городе, но еще до моего ухода позвонила Шинед из Ирландии. Очень приятно было услышать ее голос. Они купили нового щенка, назвали его Маком. По ее словам, хлопот с ним больше, чем с тройняшками. По-моему, она безумно влюблена в Мака.
Ева слушала не столько слова, сколько его голос. Что-то насчет встречи с руководителями какого-то проекта под названием «Оптимум». Потом у него было голографическое совещание по поводу космического курорта «Олимп», потом ланч с представителями его холдинга в Пекине. Слияние, поглощение, приобретение, проекты.
Как он во всем этом не путается?
– Ты всем этим занимался и все-таки нашел время для петуний?
Рорк не спеша гладил ее спину: вверх-вниз, вверх-вниз.
– Они тебе понравились?
– Да. Да, понравились.
– Я подумал о том дне, когда мы поженились. – Рорк поцеловал ее в макушку, а потом прижался к ней щекой. – И вспомнил о петуниях, тем более что скоро мы будем здесь справлять свадьбу Луизы и Чарльза. Это ведь так просто, цветы, десять минут разговора с родственницей – и жизнь кажется прекрасной, и есть, ради чего жить.
– И поэтому у нас появились тюльпаны и нарциссы? Это ведь тюльпаны, да?
– Да. Приятно вспомнить, что каждую весну расцветают новые цветы: прекрасные и благоухающие. А что-то остается неизменным и надежным. Об этом мне напомнил звонок Шинед. Ну? Ты готова рассказать мне, что случилось?
– Не всегда новое – это нечто прекрасное. Сколько всего грязного, гнусного, отвратительного появляется снова и снова. – Ева села на кровати и привычным жестом взъерошила волосы. – Сегодня я привезла Пенни Сото в Управление для допроса. Честно говоря, я ее спровоцировала, чтобы она на меня напала, а я могла обвинить ее в нападении на офицера и забрать в участок.
Рорк взял ее за подбородок, повернул ее лицо вправо и влево.
– Она напала на тебя? Что-то я следов не вижу.
– Да нападение было так, чисто формальное, – отмахнулась Ева. – Она была подружкой Лино, когда они были подростками. Работает в погребке прямо рядом с церковью. А он в этом заведении, можно сказать, дневал и ночевал.
– И они снова сошлись…
– Это она его узнала, – продолжала Ева, вспомнив, что Рорк говорил утром. – Это ей он должен был сказать, кто он такой. Да, они снова сошлись, причем в библейском смысле… если верить ее словам. В этом я ей верю. Ты бы тоже поверил. Итак, она знала, кто он такой, знала кое-что о его целях. Может, не кое-что, а все, но я не смогла это из нее вытащить. Пока. Она утверждает, что он шантажировал кое-кого из прихожан, приходивших на исповедь. Это вписывается в общую картину, хотя я еще не вполне представляю, что им двигало.
– Хобби. Нет, я тебе больше скажу, – продолжал Рорк, – для него это привычка. Он носил одежду священника, но для него это был маскарад. Маскарад не изменил его сущности. Ему надо было рисковать, проворачивать комбинации. Адреналин.
– Да, я об этом тоже думала. Но вряд ли это был мотив. Знаю, знаю: испытанный мотив, проверенный не раз и не два, – поспешила вставить Ева, чтобы Рорк не успел начать спорить. – Я еще разберусь с тем, почему не считаю шантаж мотивом. По крайней мере, главным мотивом. – Первым делом ей хотелось выложить ему остальное, не держать все в себе. – Дело в том… Когда я загнала Сото на допрос и надавила на нее слегка, она разозлилась и выдала, что ее отец…
– Отец, – задумчиво произнес Рорк.
Ему не требовалось продолжение, у него и без того сердце сжалось.
– Она рычала и огрызалась, но выложила мне, что ее старик пошел махать, когда ей было двенадцать, что ее никчемная мать была наркоманкой, что он избивал и насиловал ее два года, пока она не ушла в банду. «Солдадос» стали для нее спасением, запасным выходом, пожарной лестницей. И в глубине души я это понимаю, сочувствую ей, стараюсь не видеть себя, глядя на нее. Стараюсь и не могу. Я стараюсь…
Ева прижала ладонь к животу и крепко надавила, чтобы выжать из себя оставшиеся слова.
– Потому что, когда ей исполнилось четырнадцать, и она ушла в «Солдадос», ее отец был заколот… изрезан на кусочки. Убийство списали на неудавшуюся сделку с наркотиками, он ведь именно этим добывал себе на хлеб. Но я знаю, смотрю на нее и точно знаю, что это она сделала из него рубленый бифштекс. Смотрю на нее и вижу себя. Вижу, как она втыкала в него нож. Раз за разом. Вероятно, они с Лино действовали вместе. Первое убийство, связавшее любовников навсегда. Я все понимаю, но в глубине души смотрю на нее и вижу себя. Внутренний голос говорит мне: «Ты сделала то же самое. Как ты можешь ее винить? Ты ничем не лучше нее».
– Не смей так говорить! Нет, Ева, – Рорк повысил голос, не давая ей заговорить, – это было не то же самое. И можешь мне больше ничего не рассказывать, я и так знаю. Я и так знаю, что, хотя четырнадцать лет – детский возраст, это на шесть лет больше, чем было тебе. Между вами целый мир. Ты была в тюрьме, и для тебя не было спасения, не было запасного выхода, не было пожарной лестницы. Не было друзей, семьи… У тебя не было ничего. Даже банды «Солдадос». А то, что она сделала… Она сделала это не ради того, чтобы выжить, а из мести.
Ева встала и вынула из сумки, брошенной на пол по пути к кровати, фотографию. Она положила фотографию на постель.
– Я вижу его, когда смотрю на это фото. Вижу своего отца и что я с ним сделала.
Рорк взял фотографию – жестокий протокольный снимок с места преступления. Снимок мужчины, лежащего на грязном замусоренном полу в луже собственной крови.
– Это сделал не ребенок, – заметил он. – Даже запуганный до смерти, дошедший до полного отчаяния ребенок не смог бы этого сделать в одиночку, даже ради спасения собственной жизни.
Ева перевела дух. Пожалуй, сейчас не время упоминать, что из него вышел бы хороший коп.
– Нападавших было двое. Следствие установило, что раны нанесены двумя разными ножами. Разные лезвия, разные размеры, с разной силой, под разными углами. Думаю, кто-то из них заманил его туда, а другой поджидал уже на месте. Напали одновременно спереди и сзади. Сексуальные увечья нанесены уже посмертно. Наверняка это ее рук дело. Но…
– Меня это просто поражает, – тихо проговорил Рорк. – Как ты можешь смотреть на подобные вещи каждый день? Каждый день ты на это смотришь и по-прежнему принимаешь близко к сердцу. И не смей мне говорить, что ты сделала то же самое. Не смей мне говорить, что ты смотришь на нее и видишь себя. – Он бросил фотографию на кровать и встал. – У нее есть наколка?
– Да.
– С символом убийства?
– Да.
– Она этим гордится, гордится тем, что убила. Скажи мне, Ева, ты гордишься тем, что тебе пришлось отнять чью-то жизнь?
Ева покачала головой.
– Мне было тошно, меня чуть не вырвало. Но я не могла себе позволить так расклеиться. Я не могла об этом думать, не могла себе позволить задуматься об этом по-настоящему, пока не вернулась домой. Только здесь я могла об этом подумать. А вдруг бы я развалилась? Знаю, мы с ней не одно и то же. Да, я это знаю. Но тут есть параллель.