Как же меня выворачивало! Как трясло и колбасило!
Спать не могла. Проваливалась на пять минут в забытье и опять мучилась.
И только на вторые сутки я начала обливаться потом. Мама перекрестилась — организм начал выводить токсины.
Само собой, до двадцати пяти лет я ничего крепче слабого пива не пила.
Сейчас состояние было таким же отвратительным.
В очередной раз очнувшись от сна, я спустила ноги с кровати… И увидела под собой пропасть. Я сидела на втором ярусе двухэтажных нар. И понятия не имела, как отсюда слезть.
Напротив меня, по диагонали, в углу на первом этаже нар открыла глаза Клава.
— Херово?
— Очень. Как бы мне… — Я долго вспоминала нужное слово. — Вниз!
— Счас.
Встав, Клавдия, шатаясь, дошла до меня и протянула руки вверх.
— Только не прыгай, просто сползай.
— Во мне восемьдесят…
— Во мне сто, я удержу.
Скользить по Клавдии было тяжеловато, сплошные холмы — пятый номер груди, живот с диванную подушку, длинные ноги с толстыми ляжками. Думаю, давно их не лапали с такой отдачей, как я.
Спустившись на пол, я сделала шаг в сторону, проверяя свою устойчивость. Устойчивость была никакой. И тут меня скрутило. Схватившись за желудок, я согнулась.
— Клава, где туалет?
— За мной! Шаг в сторону — побег, прыжок на месте…
— Смерть от похмелья. Иди, Клава, не юмори.
Туалет оказался цивилизованным, весь в розовом кафеле, с тремя кремовыми унитазами и с двухметровым зеркалом. Здесь даже пахло прилично. Вот! А в нашей «спальне» воняло.
Особенно остро я почувствовала запахи при возвращении из туалета. Пахло женскими потными телами, у кого-то была менструация, но особенно отвратительно тянуло из мужского отсека, где спали таджики-узбеки. Пахло грязными протухшими мужскими носками.
— Мне плохо.
— Всем плохо. — Клава села за стол, налила в стаканы кипяченой воды. — Держи.
К столу пересели с нар толстая молодая женщина, прозванная Оля-колобок, и две другие «дамочки» с опухшими лицами профессиональных пьяниц. Звали их Натаха-неряха и Людка-истеричка.
От входа потянуло холодным свежим воздухом. Распахнулась дверь, и появилась… Как бы назвать эту даму? Бронетранспортер выпуска семьдесят четвертого года, в дубленке и норковой шляпке. Маленькие глазки среди толстых щек, жирная темная помада и серьги, похожие на кукиш, с мелкими бриллиантами.
За дамой-бронетранспортером прошмыгнула мышка-норушка лет пятидесяти, в сереньком, потравленном молью полушубке из кролика.
— Новенькие, — констатировала мощная Хозяйка и села рядом с Клавой за стол.
Тут же в проеме между двумя отсеками встали сонные дитяти степей. Усилился запах нестиранных мужских носков, и я зажала нос.
— Вижу, с инвалидкой все нормально. — Цепко оглядев меня, Хозяйка перевела взгляд на Клаву. — Хорошая фактура, настоящая рабочая лошадь.
— Сама корова стельная. Ну, и какого хера? — Клава нахмурилась, обиженная оценкой. — Это где я? Это когда у нас вытрезвитель построили?
— Построили. — Бронетранспортер похлопала Клаву по плечу и повернулась ко мне: — Чего ты нос заткнула, пахнет тебе не так? А ты себя нюхала, синота пьяная?
— У них, — я показала загипсованными пальцами на ноги гостей из ближнего зарубежья, — носки неделю не стираны.
— Унюхала, алкоголичка недое… Хотя действительно. — Хозяйка взмахнула в сторону таджиков-узбеков сильной рукой. — А ну, живо носки переодеть, развонялись тут. Носки в пакет!
Переговорив на загадочном языке, трое парней зашли в свой закуток и явились через две минуты с довольным видом. На ногах красовались новые носки. Парень с бородкой держал пакет и намеревался отдать его даме, но та рявкнула в сторону Мышки:
— В печку! А ты, инвалидная, будешь сегодня дежурить по кухне. Оставляю тебе Мишу.
— Мне очень плохо. — Я взяла стакан и жадно допила воду, спорить не было сил.
— Кто-нибудь объяснит маразм ситуации? — Клава отработанными движениями вытерла размазанную тушь под глазами углом простыни. — Я хочу домой.
Не слушая Клаву, Хозяйка хлопнула по стулу рядом с собой.
— Катька, объясни.
Оказывается, Мышку звали Катькой. Она насупила бровки. Видимо, ей сказали, что при этом у нее умный вид. Ей соврали.
— Так вот, девочки. Вы попали на работу. Наша руководительница, Любовь Николаевна, ведет большую работу по излечению алкоголизма. Здесь вы проведете двадцать восемь дней. Это стандартный срок для вывода алкоголя из организма. Основной принцип лечения — трудотерапия.
«Дурдом! Маша, пора качать права! Тебя же потеряют и сойдут с ума от беспокойства!» — очнулся оранжевый голос. «Здесь миленько и оригинально, но действительно, пора уезжать», — заныл голубенький голосок. «Спроси, чем тут можно опохмелиться. А то помрем и не узнаем, что такое Багамские острова и как себя чувствует Аня», — заворчал голос цвета летнего болота.
— С похмельным синдромом будете бороться самостоятельно, кипяченой водой. Еда два раза в день, рабочий день — десять часов, — продолжила Мышка-Катька.
У меня не было слов, я просто онемела от наглого заявления.
— Мне здесь не нравится, пойду-ка я отсюда, — глухо добавила Клавдия, прикладываясь к общественному чайнику.
— Идите. Тундра, лесополоса, опять тундра. До города пятьдесят семь километров. — Катька с торжеством оглядела нас. — И минус пятнадцать градусов.
Что там еще говорила Мышка-норушка, я помню смутно. Села на первый ярус кровати, освобожденной Людкой-истеричкой — и задремала…
— Машка!
Я вздрогнула и оказалась в ярком пространстве тесной комнаты. Нужно было собраться и объяснить. Я же не могу здесь находиться, я ведь не алкоголичка. Просто у меня сотрясение мозга на всю голову и жизненные обстоятельства. Я протрезвею и больше ни-ни… до дня рождения Гены.
Цепляясь за стойку нар, я встала и посмотрела на свой гипс. Я чувствовала пальцы. Они не просто шевелились, на них можно было слегка опираться!
Не обращая внимания на шипение Мышки-Катьки, я подошла к мадам Бронетранспортер.
— Мне нужно в город, меня ищут. У меня друзья…
Дама обсмотрела меня с ног до головы.
— Кто ж тебя так измудохал?
— Жизнь меня так. Мне нужно…
— Не нужно. — Дама сняла зимнюю шляпку, под которой оказалась короткая прическа с вытравленными перьями. — Никому ты не нужна, не строй иллюзий. Все, кто сюда попадает, никому не нужны.
— Но меня действительно ищут…
Я собралась подробно рассказать о том, как сюда попала, но тут Катька-мышка подняла с пола пакет с грязными носками и, не знаю зачем, открыла его…
Больше объяснять я ничего не смогла. Тошнота шла даже не из желудка, она рвалась от самого низа, и я, сдерживаясь из последних сил, сшибая углы и ударившись головой о дверь, побежала в туалет.
Несколько секунд пробега я еще думала о быстрейшем освобождении организма и о возвращении к мадам Бронетранспортер. Если вовремя объяснить, она поймет… Но все мысли улетучились, как только я согнулась над унитазом.
Было больно, тошно и стыдно, но очистительные функции организма остановить невозможно, да и не нужно.
Еле отдышавшись, я добрела до раковины. Умывание, подмывание, полоскание себя до пояса. Времени ушло минут пятнадцать.
Вернувшись обратно в комнату, я застала только темного парнишку Мишу и Людку-истеричку.
— Люда, мне нужно в город, меня ищут…
— Забудь. — Людка терла грязной губкой пластик обеденного стола. — Мы сегодня дежурные. Нужно сготовить обед, подготовить продукты для ужина и убраться. Миша, чего сидишь? Тащи швабру и воду, будешь полы мыть!
— Люда! — Я пощелкала перед носом злющей зануды пальцами. — Ты меня слышишь? Мне нужно…
— Слушай, ты! — Людка бросила на стол грязную губку. — Ты мне тут ультиматумы не ставь! Тебе нужно — узвиздовывай отсюда! А мне нервы не мотай.
Я набрала воздуха для объяснения, но Людка-истеричка приставила к моему заживающему сломанному носу жилистый кулак.
— Я тебе врежу по поганому переломатому носу! Кровью зальешься! И сказок мне не рассказывай! У нас тут все сказочницы. Послушаешь, так всех ищут, всех любят, заботятся. А нету этого!
Людка так орала, так брызгала слюной и ненавистью, что я реально испугалась. Не собиралась она меня ни слушать, ни сочувствовать. А уж про «понимать» вообще можно было забыть.
Закрыв глаза, я досчитала до семи, сдерживаясь от ответной истерики, от бесполезной драки, от ало-белой пелены неразумной ненависти.
— Не ори, Люда, дай сориентироваться.
Что удивительно, Людка в ту же секунду успокоилась и взялась за веник.
Сосредоточившись, я заново осмотрела помещение, в котором провела ночь и, если не повезет, вынуждена буду провести еще несколько дней. Женский отсек, метров в двадцать, отделялся от мужского только выступом стены, объединял их общий коридор-холл.
Закрыв глаза, я досчитала до семи, сдерживаясь от ответной истерики, от бесполезной драки, от ало-белой пелены неразумной ненависти.
— Не ори, Люда, дай сориентироваться.
Что удивительно, Людка в ту же секунду успокоилась и взялась за веник.
Сосредоточившись, я заново осмотрела помещение, в котором провела ночь и, если не повезет, вынуждена буду провести еще несколько дней. Женский отсек, метров в двадцать, отделялся от мужского только выступом стены, объединял их общий коридор-холл.
На двадцати метрах буквой «п» расположились пять двухэтажных нар, сколоченных из сосновых досок. Посередине стояли раскладной диван, квадратный стол и четыре стула.
На мужской половине я увидела те же нары и два стула, заваленные грязной одеждой. На прислоненной к стене бывшей двери были набиты гвоздики, на которых болталась гора замызганных обносков. Но больше всего поражали те тряпки, которые до того, как умерли, были постельным бельем.
— Миша! — я чуть повысила голос, но люди, привыкшие подчиняться, реагируют на мои просьбы моментально, на подсознательном уровне. Коренастый Миша тут же появился за моей спиной. — Миша, вы куда в туалет ходите?
Я не оборачивалась, пристально рассматривая пол под нарами, где тоже темнело что-то пахучее.
— В туалет.
— А ты заметил там белый прямоугольный агрегат со стеклом посередине?
Я не оглядывалась, чувствуя, как Миша начал нервничать, не понимая ситуации.
— Чего?
— Стиральную машину ты там видел?
— Видел.
— Снимай все тряпье, будем стирать.
Из-за выступа стены показалась голова Людки.
— Давно пора.
— Я не буду. Что я — баба? Тебя назначили, ты и стирай грязное.
— Ты? — стараясь не дышать, я повернулась к Мише и посмотрела ему в глаза. — Почему Арнольд Шварценеггер может менять белье в собственном доме, миллионеры следить за чистотой, а ты, вошь подземная, брезгуешь?
Это все я хотела сказать, но не сказала.
— Миша, всякий нормальный человек обязан следить за гигиеной. Я бы сама сняла, но меня очень тошнит. А ребятам скажи, что это я им белье выстирала. Где чистое лежит?
— В тумбочке.
Оказывается, под горой грязной одежды были не только стулья, но и тумбочка.
— И вещи перестираем тоже. Начинай.
Через пять часов по всему туалету приятно пахло развешенное чистое белье. В «комнатах» блестели кафельные полы, около обеденного стола я оттерла грязную стену.
Людка с удовольствием на меня поглядывала, готовя жареные грибы с картошкой. Зазвонил ее телефон, и она радостно заорала в него:
— Она тут такое наделала! Она не просто убралась!.. Очень чисто. Да, подождите… Она даже узбеков заставила сменить постельное белье! Представляете! Это уже три месяца никому не удавалось! А вот с тех пор, как вы их обязали застелить это самое постельное белье, так они его и не меняли. Даже после уборки в затопленном сортире. Куда? Согласна.
Отключив телефон, она первый раз улыбнулась:
— Любовь Николаевна звонила. Будешь завтра с Катей в грибном цехе работать, там нужна абсолютная чистота.
* * *Остановив машину на центральной площади, Жора выскочил из нее на снег и огляделся. Яркое солнце, сугробы, отделение милиции слева, жилые пятиэтажки справа, дальше консервная фабрика по обработке оленины, гаражи, склады.
Куда идти? Для начала в родную милицию.
Дежуривший Виктор Павлович повторил то же, что вчера говорил Тане. Принимать заявление он отказался, разговаривать не захотел. Жора видел его настроение и понял, что ловить здесь нечего.
— Я уже ухожу, но можно звоночек сделаю?
Майор отмахнулся:
— Звони. Когда объявится ваша пьяница, отзвонитесь мне, я ей лекцию прочту о правильном поведении в чужом городе.
— Понял, не дурак. — Жора набрал телефонный номер. — Алло, Зоя, это я. Хочу к тебе зайти минут через десять.
Голос Зои хмыкнул недоверие:
— Ты чего, Жора, разыгрываешь меня?
— Нет, я в городе, есть дело.
— Тогда, — Зоя кашлянула. — купи шампанского бутылок пять, ветчины килограмм-другой, ананасов и приходи… Да прикалывается он, девочки, какой город? Из Москвы звонит, дразнится.
Не через десять минут, а через полчаса Жора заносил пакеты с шампанским и деликатесами на склад. Шесть сотрудниц встретили его радостным визгом и поцелуйчиками. Зоя наблюдала за Жорой через стекло своего кабинета. Отдав женщинам пакеты, Жора открыл прозрачную дверь бухгалтерии.
— Я вчера прилетел. И сразу к тебе.
— Жора, не компостируй мне мозги. Ты за полгода позвонил два раза. На Новый год и когда напился в стельку.
— Зоя, мне помощь нужна. У нас человек пропал. Вчера в город съездила, а в поселок не приехала.
— Ты себя слышишь? — Зоя демонстративно работала за компьютером. — Я еще должна твою бабу искать.
— Зоя, — Жора подошел ближе и протянул букет мелких гвоздик. — Я соскучился. Пойдем шампанского выпьем?
В кабинет заглянула Света.
— Жора! Мы чего, без вас садимся?
И так стрельнула глазами в сторону Жоры, что Зоя тут же встала и забрала цветы.
— Еще чего! Мужчина на меня тратится, а они налетели. Пойдем, Жора.
Целый час Жора подробно рассказывал об аварии, о Хавронье, о Маше. Женщины расчувствовались.
— Милиция пока разыскивать Машу отказывается, а я не знаю, с чего начать. Дома у парикмахера Клавы телефон не отвечает, менты с утра к ней заехали, но в квартире пусто.
— Знаем мы Клавку-парикмахершу. — Света доедала третий кусок ветчины. — Отличная баба, только, того, три дня в неделю болеет около бутылки водки. А кто еще в магазине был?
— Была куча мужиков, какая-то актриса Настя и совсем непонятная женщина, никто не вспомнил, как ее зовут, а кличка Якутка.
— Вот, смотрите. — Зоя положила рядом с блюдом с ананасами лист бумаги и написала несколько пунктов. — Первое. Мы можем опросить соседей и выяснить, где обычно пропадает Клава.
— Это уже менты сделали, — подредактировал Жора.
— Не перебивай. Второе. Необходимо найти актрису, с которой они пили. Третье. Расспросить постоянных посетителей, наверняка кто-то что-то видел. Жора, я собираюсь тебе помочь.
— Так вы прямо сейчас идите, — допивая шампанское, смилостивилась заведующая складом. Она недавно «подсидела» прежнего директора, ни черта не делавшего на рабочем месте, и поэтому старалась завоевать любовь коллектива. — А мы пару дней поработаем за тебя, Зоя.
Коллектив от решения начальницы пришел в восторг.
В павильоне «Продукты» было немноголюдно — продавец Паша за прилавком да старичок на личном брезентовом стульчике. Продавец отнекивался — ничего не видел, ничего не слышал, работал, старичок лез рассказать собственную биографию.
Жора, видя жуликоватые глаза Паши, выложил на тарелку для мелочи пятьсот рублей.
— Вспомни, парень, вчера здесь были Клава, Якутка, новенькая с перебитым носом, которую мы ищем, и женщина лет сорока, говорят, она актриса. Вот она-то нас и интересует.
Деньги Паша взял.
— Были такие. И Настя. Она действительно актриса, работает в нашем театре, живет в соседнем доме, но квартиру я не знаю. Вчера хвалилась — ей роль дали, поэтому притаранила литр водки. Нет чтобы у меня купить, а она с собой принесла, хозяин узнает — оштрафует.
— Поехали, Зоя, в театр. — Жора почесал шею. — Будем еще шампанское брать?
— Не будем, а то расслабимся. А театр у нас рядом, в Доме культуры.
— Эй! — Паша поманил к себе Жору. — Я тебе так скажу, у нас в последнее время бабы стали пропадать. Кто на месяц, кто на два. Потом находятся. Все они алкашки и рассказывают о каком-то вытрезвителе. Подождите месяц, может, и ваша объявится.
— Спасибо, но мы месяц ждать не будем.
В театре шла репетиция. На сцене несколько человек с белыми листами текста ходили друг за другом. В зале сидел режиссер, ругался матом.
Сбоку присели две дамы классического возраста. Зоя села на бархатное сиденье, повернулась к театралкам.
— Мы ищем Настю, актрису. Лет сорока, высокая, любит выпить.
— Настя-актриса, девушка, моет полы на втором этаже. — Дама поправила брошь на розовой блузке. — Ее из актрис еще в прошлом году разжаловали. По пьянке два раза пропустила спектакль.
— Да, да, да, — подтвердила вторая дама, одетая точно так же, как первая, но с брошью на голубой блузке. — Только вы тише говорите, у нас режиссер страшно талантливый и ужасно нэрвный.
Зоя зашептала:
— А вчера она говорила, ей роль дали. Возможно, в театре есть другие Насти?
Дамы переглянулись, пожали плечами.
— Мы в Доме культуры тридцатый год работаем, всех знаем. Настя наврала. Ей когда выпить приспичит, она хвалится, врет о новых ролях и ждет, когда ей задаром стакан нальют, как бывшей знаменитости.