Аллочка (борясь и успокаиваясь). Не надо. С пяти лет отец прививал — не хныкать. Пусть тебе до черта больно — молчи. Закурим? Впрочем, ты же христианка. (Закурила). «Ароматные»… Ухаживал бы, как другие… Пошли бы в ресторан… Потанцевали… А то не пьет, не курит. Удавиться можно с этим режимом.
Серафима (озабоченно, строго). И не смей ты обострять с ним отношения. Пока он ходит в дом, будет сносить, улыбаться. Но как только вы совсем порвете — не простит. Обиженные мстят, учти. Ох, эти слишком передовые мальчики! Он подведет тебе политику. На целине от него не скроешься.
Аллочка. Ты права. Конец, конец. Пойдем в кино.
Серафима. Не могу, родная. У нас в храме вечером будет заседание церковного совета.
Аллочка. Скажи пожалуйста…
Серафима. Демократия.
Входит Родин.
Аллочка (на его слова, которых не слышно). Что ты буркнул, папаша? Мы ничего не расслышали.
Родин (раздраженно, мрачно). Я не буркнул, а ясно сказал: «Добрый вечер».
Аллочка. Что с тобой? Я тебя давно таким не видела.
Родин. Спать пойду.
Серафима (лукаво и насмешливо). Рановато. Птички еще спать не ложились. Чирикают.
Родин (с обычной в его тоне иронией). «Птички»… «чирикают». Они кругом, эти птички… и чирикают. Алка, купи отцу водки и прости за это поручение. Я промотался… денег нет.
Аллочка. Серафима для тебя купила.
Родин. Это зачем?!
Аллочка. Я тоже удивляюсь.
Серафима (как прежде). Женить вас хочу на себе, Григорий Григорьевич… наши родственные отношения сие позволяют. Ищу способа понравиться.
Аллочка. Серафима, это противно.
Родин. Не болтайте… и так уж…
Серафима (устроивши на столе что нужно). Я тоже с вами стаканчик… во здравие.
Родин (философически). Притесняется это в нашем обществе. «Не пей, человек». А он пьет. Почему? Постоянство. И те, которые требуют, до чрезвычайности уверены, что они человека перевоспитали. Но перевоспитывать надо ровно столько же, сколько воспитывать. Старую краску обдирать гораздо труднее, чем новую положить. Но те, которые чирикают, они на это скажут: ошибочно рассуждаете, товарищ. Теперь, оказывается, тридцать лет не так работал, а ошибочно.
Аллочка (как от чего-то тяжелого). Отец, оставь эту тему.
Серафима (весело). Пусть говорит.
Родин (с паузами, тяжело, медленно). Телевидение сегодня приезжало… Фонарей навезли, в цехе не пройти.
Аллочка. К кому приезжало? К ним?
Родин. А то к нам.
Аллочка. А Колька у нас сидел… ничего не сказал.
Родин (недружелюбно). Еще бы… он скромный.
Серафима. А то… До ужаса.
Родин. Со мною старые рабочие стояли в стороне… разговаривали. Мне Егорушкин заметил: «Гриша, каким же мы с тобой трудом тридцать лет занимались, капиталистическим, что ли? Мы же делали то же самое, что они».
Аллочка. Я решила выставить Кольку из дому раз и навсегда. Надоело.
Родин. Напрасно.
Серафима. Вас не поймешь.
Родин. Лучшего супруга Алке не найти.
Аллочка. Люблю отцов, которые точно знают, какой муж нужен их дочери.
Родин (настоятельно, властно). Желал и желаю видеть Бурятова Николая зятем в доме.
Аллочка (с насмешкой). А я не возражаю. Пропиши в качестве зятя… Мне ничего не стоит в другом месте комнату снять.
Родин. Резкая ты стала, неузнаваемая…
Аллочка. Он говорит, что ты культа хочешь.
Родин. Какого культа?
Аллочка. Какого… личности.
Родин (усмехнувшись). Это по малолетству.
Серафима. Вас не поймешь. А то говорили, что он вас оскорбил…
Родин. Ты думаешь, я никого не оскорблял? Ого! Характер тоже — не приведи бог.
Серафима (откровенное заискивание). Ликом хмур, речью отрывист, мыслями прям до страха, а сердце детское.
Аллочка (пристально). Ты в самом деле отца на себе женить собираешься?
Серафима. Собираюсь.
Родин (гневно). Прекратите наконец! (Горечь.) Жалко мне Кольку. Телевидение-елевидение — это политика на каждый день. А он душу тратит. В Ленинград поехал за опытом… горе.
Серафима. Он сам говорил мне здесь: не вышло.
Родин. Я его, как сына, берег, как сына, вел, а он от меня начал скрываться. Хочет заделаться гением… и не вышло. (Бушует.) Да чему там выходить-то?! Я только двух типов из его бригады вам сейчас обрисую, и вы все поймете.
Аллочка. Неинтересно, отец.
Серафима. Пусть говорит.
Родин. Ты, Алка, с Дон Карлосом[13] знакома?
Аллочка. Вот еще… Какой еще Дон Карлос?
Серафима. Театр или роман… точно не помню.
Родин (веселая ирония). Театр… На физиономию посмотришь и все поймешь. Хулиган чистой воды. Но артист немыслимый. Зовут его Карп и в паспорте числится Карпом, но он подчищает букву «пы» на букву «лы», и тогда уже получается в паспорте не Карп, а Карл. Видите? А кто-то в цеху ему приладил какого-то Карлоса… из театра. И привилось. Идем дальше. Возьмем Ланцова Максима… семиразрядник. Меньше полутора тысяч у него никогда не выходит в месяц. Человеку под сорок. Какой ему интерес с мальчиками вязаться. Мы знаем, какой интерес. Ланцов коммунизма захотел. Квартиру он захотел получить вне очереди. А Николай им свято верит. Сам виноват. Гением заделался… помучайся.
Аллочка (с тоской, с упреком кому-то). Жили, жили… худо-бедно существовали… ни от кого не зависели, ничего сверхъестественного не совершали, не выясняли. И в жизнь вошел какой-то идиотский бред. Думать не желаю! Уходим, Серафима. Ты в храм, я — на танцы пойду.
Обе идут.
Родин. Скучно мне, молодежь…
Серафима (тихо). Знаю, знаю…
Аллочка и Серафима уходят.
Родин. Лихая баба… и святость у нее тоже лихая. Ей бы цыганкой на свете служить… Ну так что же? Люблю цветы. Их кто-то уж без меня полил. Старый ты, черт… а неугомонный. Мне бы эту бригаду… Я бы… Ты бы… Ничего я не обижен, ничего не оскорблен. Завидую… кому, чему? Им… молодости… Вот где гвоздь, Гриша… Вот где тайна!
Картина втораяЖелезнодорожная насыпь. Ночь. Гудки на недалекой железнодорожной станции. Родин.
Родин (напевает, юмористически). «Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю — чому я не сокiл, чому не лiтаю…»[14]. Пою… Это что ж такое? Ничего… Пою. (Истово.) У тебя дочь совершеннолетняя. Истукан ты нелепый… вот ты кто. А я, между прочим, давно не слыхал, чтобы Алла песню запела. Нелюдимо это. Вот жена моя… не следовало бы вспоминать сейчас именно… она не пела… Не осуждай мертвых, Григорий, они беззащитны. Нестойко мыслишь, братец, потому что ты кавалер. Срам, кто бы видел тебя сидящим ночью в глуши под насыпью железной дороги. И пою… и петь буду… (Молчит.) Буду и все. (Молчит.) Что ты за человек, Григорий? Знаешь, нет? Нет.
Входит Серафима.
Серафима. Ты тут?
Родин. Кажется.
Серафима. Чем занимаешься?
Родин. Песни играю.
Серафима. Я шла, не слыхала. А еще что?
Родин. Тебя ждал.
Серафима. Ну вот, дождался. Дай-ка руку, большой ты мой.
Родин (радостно, широко). Мне никто в жизни не говорил, что я большой. Я — обыкновенный.
Серафима (очень по-женски, до лжи). Ты необыкновенный.
Родин (усмешка удовольствия). Это, прости, все бабы говорят, когда им мужчина понравится.
Серафима. Значит, говорили они тебе, говорили. Эх ты, простой мой… Росисто, кажется… Юбку не зазеленю? (Певуче). Господи, благослови меня, грешную.
Родин (усмешка). Это на какой же подвиг он должен благословить тебя? Ты зачем сюда пришла? За любовью. За какой?
Серафима. За ворованной. А кто тебе мешает ввести нашу любовь в рамки законного брака?
Родин (сердится). Так ведь ты же в церковь меня влечешь.
Серафима (горько). Люби и молчи. Не трогай того, что болит. Бог простит…
Родин (истово). Опять бог? Пойми, Серафима, это же горе, что ты такая верующая. Женщина ты! (Очень молодо.) Любишь?.. Меня?.. Спрашиваю!.. Ты… любишь?
Серафима. Мало сказать — люблю, душу отдаю.
Родин (радуясь). Не стар, не кажусь нелепым?
Серафима. Гриша, не ной.
Родин (лег). Вот месяц светит, провода гудят, ночь на земле… и я говорю: счастье. Иди ко мне… иди ко мне…
Серафима (вскочила, отпрянула). Гриша, ау… очнись.
Родин. Разбойница.
Серафима. Погоди, друг мой, о чем сейчас мы говорили?
Родин. Сиди, я смирный буду. (Открыто, ясно.) Как-то нам жизнь строить надобно. Ты начинай почаще ходить к нам. Алку приучай к себе, она и сама к тебе тянется… Девчонка она… должна быть пора красивая… а живет нелюдимо. Давай семью строить.
Серафима. Смотри, Григорий… Потом не вилять.
Родин. Потом мы ей скажем… а то и говорить не придется. Сама догадается.
Над ними медленно проплывает ярко освещенный поезд.
Серафима. Я женщина русская, хочу сказать тебе по-древнему: любим друг друга, как голуби, а живем, как совы.
Родин. Правда, правда… по-человечески это мучение. Опять по закоулкам мыкаться… и не так закоулки мучают, как одиночество.
Серафима (до слез). Гриша, уедем отсюда. Брось ты этот город, этот юг, это небо… Черное оно здесь у них. Мы с тобой люди северные… Не знаю, что тебя сюда закинуло, а меня — война. Мне беспрестанно снятся наши леса, зима, белые дороги, сосны за воротами. Домик там у меня был… отсудить его надо. Бросим этот немилый степной край. Поедем на мою родину.
Родин (сердясь). Слыхал. Прекрати. Ахинея.
Серафима (нежность). Почему, милый?
Родин. Что ты мне предлагаешь? Ты предлагаешь мне жизнь паразита. У нее деньги, домик… На черта мне сдался твой домик.
Серафима. Ты не видел и не говори. От такого домика никто не откажется. Его еще отсудить надо. Там чужие люди живут.
Родин (не скрывая подозрительности). Погоди… тебе, может быть, я нужен как сутяга?
Серафима (до слез). Григорий, не чувствуешь ты моей души…
Родин. А ты? Ты не понимаешь главного… Я никогда о главном с тобой не говорю. Не усвоишь.
Серафима (горько и решительно). Так что же, батюшка, ты уж и люби это главное, будь оно трижды тысячу раз проклято… Знаю, давно усвоила, что оно такое. Слишком преданный государству… слишком носишься со своей преданностью… Ты готов нашу любовь променять на свою преданность. Меняй… И не тревожь меня больше, не мучай… никогда ты меня не увидишь, одна уеду… Прощай, Родин. (Уходит.)
Родин. Серафима!.. Сумасшедшая!.. (Не верит.) Неужто так? Значит, так. Активная, сделает, как скажет. А что я могу? Ничего не могу.
Возвращается Серафима.
Серафима. Нельзя… мой ты… грубый, чужой, родной… Господи, спаситель наш, люблю я этого человека. Прости нас, господи, слепых людей.
Родин. Глупая, перестань. Ты со своим господом разговариваешь, как с секретарем парторганизации.
Серафима (строго, искренне). Родин, не позволяй себе этого.
Родин (думающе). Как же дальше пойдет наша жизнь? Давай какую-то середину искать.
Серафима (деловито). А ты нашел. Я теперь начну чаще и запросто к тебе ходить. С Аллочкой мы поладим. А ты — мой. Может быть, ты мне небом послан. Разве мы знаем?
Родин. Серафима, какая сила соединяет нас, не знает ни твое небо, ни мое. Никто не знает. Но вот где-то здесь, в глубине сердца, тоска лежит, как пес на цепи. Расстанемся мы, предчувствую. А не хочется. Страшно.
Серафима. Никогда не расстанемся, ни за что… Господи, прости…
Картина третьяВ сварочном цехе большого машиностроительного завода. Линия электросварочных аппаратов. Утром до начала работы. Галя, Нюша.
Галя (видит, как Нюша тихо заплакала). Ну вот… и слезы.
Нюша. А мне обидно… Я учу тебя, подарков не прошу… Я к тебе душевно… А ты… И не стыдно?
Галя (мягко, почти виновато). Нюша, дорогая… Я не знаю. Но если ты действительно своего ребенка бросила, как щенка…
Нюша (без слез). Что за слова — как щенка. Мальчик живет у бабушки. За ним дома некому смотреть.
Галя. А ясли?
Нюша. У бабушки ему лучше… (Раздражаясь.) И кому дело? Кому дело, ты мне объясни.
Галя (широкий жест руки). Цех…
Нюша. Привыкли следить друг за другом…
Галя. Бригада коммунистического труда накладывает… Вспомни, о чем мы договаривались… слова были… и красивые…
Нюша. Муж против ребенка. Сама пойми… ребенок не его… Страдает. Понять можешь?
Галя (не доверяя). Могу.
Нюша. Клянусь тебе…
Галя. Ты же мать… ты взрослая… Ты женщина. Я верю.
Нюша. Я ведь в бригаду поступила не ради чего-то, как другие… Жить хочется по-другому. Муж у меня прекрасный, первый шофер по такси в городе. Прекрасный муж. И без стеснения говорю, что я ему подвластная. А живем не так.
Галя. Пьет?
Нюша. Нельзя. Шофер.
Галя. Грубый?
Нюша. Всякое бывает, но не хулиган. Он дома сидит.
Галя. Поэтому прекрасный.
Нюша. Заботится… А живем не так. И мне хотелось узнать жизнь какую-то другую. Вон и наши… из «сахалинского» общежития. Ведь какие были, а теперь тоже тянутся к чему-то иному.
Галя. Правда, Нюша, правда.
Входят трое с «Сахалина»: Юра Белый, Юра Черный, Сева.
Привет, «Сахалин».
Сева. Женщины, кто знает, Николай сегодня возвращается из Ленинграда?
Галя. Я знаю. Если поезд не опоздает, то с утра на работу выйдет. Как процветает «Сахалин»?
Юра Белый. Вчера своего хулигана лупили.
Сева (упрек). Юра…
Юра Черный. Не лупили, а утюжили.
Сева. Юрки!.. Хотя чего стесняться. Дали… Он так возомнил, что мы теперь святые и нам можно плевать за шею. Тогда мы ему дали урок из жизни святых.
Галя. «Сахалин» остается «Сахалином».
Сева. Правильно. А ты чего хотела? Общежитие самое тяжелое, потому что окраина, старые бараки. Потому и называют «Сахалином». Только в конце этой семилетки ликвидируют «Сахалин».
Входит Дон Карлос.
Дон Карлос (восторг). Волшебно… Колоссально… Не верите? Факт.
Галя. Что с тобой? Что случилось?
Юра Черный. Ничего не случилось. Дон Карлос в своем репертуаре.
Дон Карлос. Ты ничего не знаешь и помалкивай. Я вам сейчас преподнесу новеллу — умереть можно. Вы представляете? Я в Доме культуры знакомлюсь с выдающейся девочкой, представляете? Мы с нею проводим первый вечер и второй. Нормально. Обмениваемся своими телефонами на случай новых встреч. Прошу учесть, мой телефон стоит в коридоре общежития. Это очень важно. И вот она звонит мне, представляете? Звонит, как полагается между порядочными, и просит к телефону…
Юра Белый. Кого она просит? Дона Карлоса?
Все смеются.
Дон Карлос. Я не всем позволяю разговаривать со мной… по-хамски… Гнилые сатирики. Она просит честного Карла Сеновалова, короче говоря, того человека, кому она симпатизирует. Но подходит бесчестный человек… Вообразите, кто? Толька Бабушкин… тихая сапа. Он подлаживается под мой характерный выговор и нахально узнает, где и когда я должен с ней встретиться. Но вы слушайте дальше. Он грузит воз цветов и направляется с ними на место моей встречи. А там Толька говорит от моего имени, что я заболел чахоткой, что у меня собрание, что я ставлю мировой рекорд по прыжкам, что я ночую на заводе у станка, короче говоря, я понятия не имею, что он говорит, но этот мерзавец проводит с ней вечер, а я, как мертвый, валяюсь на койке, потому что мне некуда идти. Теперь даем занавес и после перерыва начинаем новую сцену. Наш друг Толя, это всем известно, спит так, что его можно гладить раскаленным утюгом. Прошу запомнить эту важную деталь. Я целую неделю скрыто ношу месть в груди и молчу. И я иду в театр оперетты, где на сцене вижу негра. Негр меня вдохновляет. Представляете? Сегодня мой дружок Толя спал своим обычным крепким сном, а я превратил его в нормального негра. Он пошел и умылся и стал еще чернее…