Нюша. Он мог же посмотреться в зеркало.
Дон Карлос. А я — дурак? Я спрятал зеркало. Вы мне не верите? Пожалуйста, он сам сюда идет. Представляете?
Входит Толя.
Толя. Здорово, народ.
Молчание.
(Осматривается.) А? Нюша, почему ты хихикаешь?
Дон Карлос делает Нюше знаки, чтобы она молчала.
Нюша. Меня Карлос смешит. Он комик.
Толя. Он-то… да-да. А у меня сегодня, как он любит выражаться, волшебное настроение. Поспал я классно. И могу поделиться: у меня установились крепкие товарищеские отношения с некоей выдающейся незнакомкой. Какая девушка! Растущая… понятно? А вы почему веселитесь? У меня, наверно, голова не так? Дома не мог причесаться. Расческа потерялась, и какой-то молодчик зеркало унес. И в трамвае что-то на меня люди подозрительно смотрели, и вы… Может быть, тут весь секрет в этом голубом берете? Может быть, меня теперь за иностранца принимают… а мне чихать, за кого меня принимают. Мой берет — сила, что ни говорите.
Общий смех.
Прекратите, а то обижусь. За что, на самом деле, голый я, что ли?
Сева. В душевую отправься, а физиономию платком закрой, чтоб никто не увидел. Тебя черным загримировали… чернокожим… понял? А ты крутишься.
Толя. Карлос, ты, собака?
Дон Карлос. А на свидания к моей девушке ходил ты или не ты? Кто так делает? Люди или собаки?
Толя. А почему я это сделал? Я сделал это с отчаяния… Ты забыл, как ты у меня увел…
Нюша. Уйди, Толя, это невыносимо смешно. Ты торопись…
Толя. Я же через весь город… на меня народ смотрел… они, наверно, думали, что я честный негр… из Африки. Но помни, Карлос! (Уходит.)
Галя. Дон Карлос, подойди ко мне.
Дон Карлос. Это еще зачем?
Галя. Так просто.
Дон Карлос. Не испытываю желания.
Галя. Ты боишься. Очень понятно. Как противно. Ты, Карлос, пьяный.
Сева. Быть не может.
Галя. А ты глянь на него. Я знаю его привычки. Значит, вчера напился, а сегодня он поправился. Он грязный тип. А как просил, что обещал! Что скажет цех!
Юра Белый. Ему не важно, что о нем скажут. Ему важно, что он сам про себя говорит.
Нюша. Зачем же так-то: грязный тип? Ну бывает… слабость.
Сева (боль). Сеновалов, ты что же, а? Что же ты?
Дон Карлос (Гале). Откуда ты взяла?.. Проверьте… могу вести себя и дышать… Аромата нет и быть не может.
Галя (непримиримо). Лагерник…
Юра Белый. Галя, мы договорились этого не поднимать.
Юра Черный. Нельзя всю жизнь напоминать.
Сева. Карп, что же ты?..
Дон Карлос (с тяжелой силой). Повело.
Галя (до рыданий). Зачем ты это сделал? Мы только начинаем… это же грандиозно, что мы начинаем. Казалось, все впереди… я в тебя так верила… Зачем ты?
Дон Карлос (комок в горле). Повело.
Входят Родин и Ланцов.
Родин (Ланцову). Кто будет заявлять? Я обязан, но лучше, если ты заявишь.
Ланцов. Раз обязан, то о чем говорить?.. Делай.
Родин. О, как ты… Ты, кажется, желаешь выглядеть обиженным. Хорош приятель… Нет, Ланцов, так в рабочем классе не водится. И хорошо, что вся ваша команда в сборе. Ваш организатор… и кто он у вас… глава, что ли… Словом, Николай Бурятов просил меня, как мастера, ничего от бригады не скрывать. А то может получиться двойная бухгалтерия. Вам понятно, о чем я говорю? Ну вот… вот он, ваш соратник и друг, так сказать, подал мне заявление о том, что он с завода уходит. Мотивы у него солидные. При распределении квартир в новых корпусах наш треугольник ему квартиры не дал. А он надеялся.
Ланцов. Надеялся, как всякий, кто просит.
Родин. Всякий, не всякий, тут вопрос очень тонкий. Ты надеялся… Они надеялись.
Ланцов. Не понимаю.
Родин. Они на тебя надеялись. (Уходит.)
Галя (драматично). Утро…
Нюша. Поспешили бригаду сколачивать.
Сева. Что это значит — сколачивать? Я думал, что мы сплотились на одном понятии, а тут пошли какие-то разные понятия.
Юра Белый. У кого разные, у кого не разные.
Ланцов. А разве бригада накладывает цепи на человека?
Сева (с беспощадностью). Да, Ланцов, цепи. За каким чертом ты шел в бригаду, если не желал быть связанным с нами одной цепью? Ты заводской мужик… Вот (схватил за шиворот Дона Карлоса) живой пример. Пьяный. Давай освободим от цепей, пусть гуляет. Не выйдет.
Ланцов. С кем ты меня равняешь? Мальчишка! (Быстро уходит.)
Юра Белый. Я предлагаю Дона Карлоса на сегодняшний день от работы освободить.
Дон Карлос. Я сам ухожу… пусть будет за мной прогул.
Сева. За тобой будет прогул по пьяному делу. Вот что будет.
Юра Черный. А в листке контрольно-комсомольского поста, который по предложению самого Дона Карлоса назван «Будем зорче», в этом листке придется тебя изобразить. Не обижайся.
Дон Карлос. Только не рисуйте. И так скандал, и так позор… Мало вам?
Юра Белый. Мало.
Юра Черный. Уходи.
Дон Карлос (до шепота). Галя, прости. Повело. (Уходит.)
Сигнал. Начало работы. Возвращается Толя.
Толя. Что случилось? Мне люди говорят, что у нас что-то случилось.
Галя. Стыдно на этот плакат смотреть. Бригада… Ломается наша бригада.
Толя. Как это случилось?
Галя. Я не рабочий класс… Я школьница вчерашняя…
Толя. А ты не будь такой впечатлительной.
Галя. Учусь… пока не получается.
Загораются огни всего цеха. Бригада занимает места на агрегатах. Начинает работать линия. Через некоторое время входит Николай. Он прямо с вокзала.
Николай. Здорово, Галка.
Галя. Здравствуй, Коля.
Николай. Ты все еще в подсобных ходишь?
Галя (отмахиваясь). Дадут разряд… не в этом счастье.
Николай (который пристально следил за лицом Гали). Неужели за десяток дней вы успели напортачить в бригаде?
Галя. Я считала тебя более самокритичным… Мы… Может быть, вы напортачили?
Николай. Говори толком, что случилось?
Галя. Ломается наша бригада.
Николай. Черта лысого!
Галя (быстро, взволнованно). Карлос опять пьет. Нюша врет мне, знаю. Ланцов уходит вообще с завода. Как ты поборешь это?
Николай (весело). Понятия не имею.
Галя. Очень ты веселый.
Николай. А я теперь стою на ногах, как Маяковский на площади в Москве. Но Ланцов… это потеря. А к Нюшке надо домой сходить всем табором. У ленинградцев все происходит точно так же, как у нас… а они передовые. Но Ланцов… это удар.
Галя. Нет, ты не представляешь, что делается у нас.
Николай. Представляю. Иди катай тележку. Много внимания обращаем на себя.
Галя уходит. Входит Родин.
Родин. Здравствуй, гений. Вот, возьми эту фиговину. (Передает сложную деталь какой-то машины.) Каверзная деталька, нежного обращения требует. Заказ пришел от Академии наук. Москва. Освоить надо. Опоздание запишем?
Николай. Я не прошу каких-то исключений. Опоздал — значит, опоздал.
Родин. Между прочим, я с тобой поздоровался.
Николай. Вы поздоровались не со мной — с каким-то гением.
Родин. Извиняюсь. Что в Ленинграде?
Николай. Исаакий[15] садится.
Родин (не ждал этого, рассердился). Что?!
Николай. Исаакий не то в землю садится, не то ложится на бок… вы подумайте.
Родин (вне себя, возмущен до крайности). Я не спутал тебя с Александром Македонским, нет. Ты и есть гений… с простыми смертными общаться не хочешь… а они и не нуждаются. Я за Исаакия спокоен… Он не провалится. Понял, что тебе сказано? Исаакий не провалится. (Уходит.)
Николай. Правильно, Григорий Григорьевич. Исаакий не провалится. (Хохочет.) Исаакий не провалится. (Посмотрел на деталь, которую держит в руке).
Николай. Правильно, Григорий Григорьевич. Исаакий не провалится. (Хохочет.) Исаакий не провалится. (Посмотрел на деталь, которую держит в руке).
Занавес
Действие второе
Картина перваяУголок городского сада. Вечер. Ветер. В глухом углу городского сада. Аллочка, Николай.
Аллочка (ходит. Взволнованно и отрывисто). Вдохновение?.. Это, конечно, здорово. Когда я была деткой… не то в шестом, не то в пятом даже… я стих читала на уроке. Никогда не забуду. Стих очень трудный. «Мцыри» Лермонтова… читала целую страницу. Знаешь, что было? Весь класс затих, даже самые вредные девчонки и те… Глаза у девчонок округлились… А у меня в груди кипело счастье, клянусь тебе. Я ведь другая.
Николай (сидит, положивши голову на ладони. Говорит как бы про себя, странно, точно Аллочки нет). Вот видишь… у тебя от стихов, а у меня сама жизнь. Меня, как говорится, покорило. Тебе признаюсь: хочу походить на такого малого, как ихний бригадир, в Ленинграде, Мишка… Ромашов. Ох, малый… На вид, конечно, ничего особенного… но по глазам, по манерам — такое чувство получается, что жить хочется рядом с таким малым.
Аллочка. Ты не должен ни на кого походить. И вообще человек не должен походить. Он должен сам развиваться.
Николай. Люди живут сами, но непременно на кого-нибудь походят… Вот ты. Думаешь, ни на кого не походишь? Разве я не встречал таких людей, как ты? Сколько угодно.
Аллочка (певуче и печально). У меня, мой миленький, душа совсем больная. Тут дело не в том, что я святой малюткой полюбила негодяя… Ты об этом знаешь. Не знаю, в чем тут дело.
Николай. Понимаю. Что-то сломалось в главном механизме.
Аллочка. Вот-вот-вот. У меня такое впечатление, что я каким-то серым зрением смотрю на серый мир. Как будто ты на свете жил тысячу лет и все узнал… (С силой.) Но все прошло, не будем вспоминать… совсем пройдет. Ты продолжай.
Николай. О чем я много думал в Ленинграде… У них там, в этой бригаде, стираются грани между администрацией и рабочими. Коммунизм — это, оказывается, дело ответственное. Не то что нынче — Ванька, Гришка вкалывают, а начальнички стараются очки втирать друг другу.
Аллочка (смеется). Ты трогательный человек. Грани у него стираются. Это ведь смотря какая администрация. У тебя сразу масштабы, принципы, а ты иди по жизни. Если, например, в нашем магазине сотрутся грани между администрацией и работниками, то от магазина завтра же ничего не останется.
Николай (осторожно, пристально). Аллочка, как ты там ведешь себя в этом магазине?
Аллочка. Веду себя, как все. Иначе — выбросят.
Николай. А ты уйди. Я не марксист, мальчишка в этом отношении, но считаю, что остатки частного капитализма кроются именно за прилавками.
Аллочка (легко). И правильно считаешь. Мы — торгаши… советские… И патриоты, и все прочее, но торгаши.
Николай. А ты уйди.
Аллочка. Не торопи. Дай мне протереть глаза.
Николай (встает. Идет к Аллочке. Мечтательно и страстно). Аллочка, протри глаза, принеси мне это великое счастье… Мне кажется, что каждый человек должен стремиться принести кому-то счастье. Если бы люди умели приносить друг другу счастье, то мир был бы иным. Аллочка…
Она отходит от него.
Аллочка…
Она уходит.
Аллочка!
Она скрывается.
Николай. А вот и вся моя мечта испарилась, как утренний туман на лугу. Никакой Аллочки не было и нет. (Смотрит на часы.) Все сроки прошли. Она не придет. (Встряхнулся.) Все-таки я фантазер. Неужели часовая стрелка может высекать слезы из человека? А я считал, что у меня характер в этом отношении железный. «Только ветер свистит в проводах, тускло звезды мерцают»[16]… как это поется. Степь кругом. Скоро осень, пойдет дождь. А считал, что у меня характер железный.
Смеркается. Входит Родин. Сел на ту же скамью.
(Про себя.) Один ветер…
Родин (недоволен и удивлен). Ты, Николай?
Николай. Я ухожу.
Родин. Почему сидишь один?
Николай. Она не пришла.
Родин. А назначала?
Николай. Назначала.
Родин. Сказал бы… да — дочь.
Николай. Говорить надо не о ней.
Родин. О ком же?
Николай. О Серафиме.
Родин (изумлен. После паузы, Николаю, с деланным безразличием). Ты думаешь?
Николай. Она вам родственница… дальнейшая.
Родин. Как, как? Смешно. Так что же?
Николай. Мне неловко развивать.
Родин. Не важно, развивай.
Николай. Она Аллочку губит.
Родин. Если тебе изменит девочка, не считай, что она погибла.
Николай. Аллочка мне не изменила.
Родин. А что ее губит?
Николай. Рубль и Серафима.
Родин (строго, до гнева). А ты понимаешь, о чем говоришь?
Николай. А то не понимаю… Понимаю.
Родин. Положим… А при чем тут Серафима?
Николай (взволнованно). Не знаю. Но она. Убил бы…
Родин (очень медленно). Ты меня убить хочешь.
Зажглись фонари.
Николай. Я пойду.
Родин. Почему ты мне культ лепишь? Нехорошо с твоей стороны.
Николай. Так вы в цехе кто? Вы — царь.
Родин. Что царь… царь это ерунда… А как иначе с вами? Вы, скажи, что такое? Вы, думаешь, котята?
Николай. Чего же обижаться.
Родин. Кто тебе сказал, что обижаюсь. Скорей наоборот. А как иначе? Вы котята?
Николай. Не утверждаю.
Родин. Слишком много вас превозносят на страницах печати. Чуть подюжее молоточком вдарил — портрет в газете… статью размажут, а дела на копейку. Ты знаешь, что будет, если я начну вас баловать?
Николай. Знаю.
Родин. А тявкаешь.
Николай. Мы… то есть я, моя бригада… мы не нуждаемся в крепкой руке… Вам понятно? В этом весь смысл… понятно?
Родин (вдруг с болью). Гением хотел заделаться. Но почему ты, подлец, начинал без меня? А, скажи мне.
Николай (горячо, радушно). Сказать правду… скажу. Вы, Григорий Григорьевич, человек страшной силы, и я боялся открываться перед вами. Вы могли меня затоптать одними насмешками, и ничего бы не было. А вы сейчас верите? Нет. А ведь мы занимаемся настоящим делом.
Родин. Старая песня… «консерватор». Глупость. Верить нечему.
Николай (оглядываясь). Ходит кто-то рядом.
Родин. Никто не ходит. Ветер. За две с половиной тысячи верст поперся узнавать, как ему быть с бригадой. До моей конторки, между прочим, два с половиной шага… Или ты полагаешь, что у меня ум капиталистический, а у тебя — коммунистический? Вздор, детки. Я, до того как царем сделаться, двадцать лет рабочим ходил, и делал я то же самое, что вы теперь делаете. Только нас тогда так не величали… и телевидения у нас не было. (Иронически.) Съездил, набрался полезных сведений, теперь все знаешь.
Николай (искренне, серьезно). Ничего я не знаю… Никто не знает. Ленин и тот не знает… я часто читаю. Никаких рецептов у него не найдешь. Творчество масс — и весь разговор. Сами карабкайтесь. И ездил я не сам по себе. Партком послал посоветоваться.
Родин. Жаль мне тебя… съедят тебя босяки, вроде Карлоса. Много веришь.
Николай (убежденно, горячо). А я показухи не хочу. Советские люди не состоят из одних белоснежных… чего глаза закрывать на правду. Мне хотелось соединить обыкновенных людей. Я ведь всерьез, а не для телевидения.
Входит Серафима.
Серафима. Иду, слышу… голоса знакомые. Добрый вечер, граждане. Мы с вами, Григорий Григорьевич, хотели в гости пойти…
Родин. Хотели… (Николаю.) Все-таки, какие же новинки ты из Ленинграда привез? Там пролетариат солидный, ничего не скажешь.
Николай. Комплекс.
Родин. Что сие значит?
Серафима. Григорий Григорьевич, мы же людям обещали… нас ждут.
Родин. Подождут. (Николаю.) Что за комплекс? Что за комплекс, спрашиваю?