– Люди к нам прибывают воспитанные, в основном пожилые. Молодым скучно, – откровенничала дама, – ни бассейна, ни дискотеки, ни концертов. Да и кормят, честно говоря, не ахти, невкусно. Только члены Союза писателей и их родственники едут сюда за полцены, скидкой пользуются. Вот и сплавляют к нам дедушек да бабушек. А что им тут делать? Только одно название, Дом творчества. Тут давно никто не творит. Гуляют, болтают. Основное развлечение: завтрак, обед и ужин. Тогда уж все в сборе, напомаженные, в ожерельях. По часу за столами просиживают, все воспоминаниями делятся. Да и понятно, иначе от скуки помрешь. А Нина Вагановна всегда приходила последней. К завтраку и обеду вообще не показывалась, ужин поспешно проглотит – и в дачку. Целыми днями взаперти сидела. Я ее один раз вежливо так спросила: «Не скучно вам одной? Могу переселить в корпус». А она как рявкнет: «Что вы ко мне лезете? Деньги за отдых заплатила и хочу провести время спокойно, отвяжитесь!»
На редкость неприятная особа. Так что не удивляйтесь, если вам перчаточки в лицо швырнет.
Дача и впрямь стояла особняком. Низенькое деревянное здание с облупившейся краской. Внутри опять красные дорожки и несколько дверей, выходящих в коридор. Все, кроме самой последней, заперты.
Номер удивлял убожеством. Старая кровать с поцарапанными деревянными спинками, кресло, обивка которого знавала лучшие времена, солдатская тумбочка и узенький, почти совершенно лысый коврик. У окошка пристроился двухтумбовый письменный стол. Когда-то полированную столешницу покрывали круглые белые пятна. Очевидно, постояльцы ставили на стол горячие чашки с чаем. Паркет явно требовал циклевки, и занавески больше всего походили на старые тряпки… В моем представлении литераторы должны жить уютно и комфортабельно. Крохотный холодильник «Морозко» и допотопный черно-белый «Рубин» довершали картину.
Я подошла к узенькой дверке стенного шкафа и заглянула внутрь – ничего, только вешалки. На аккуратно застеленной кровати не лежит ночная рубашка, на тумбочке нет книг или лекарств и вообще никаких предметов. Лишь на подоконнике сиротливо валяется пластмассовая расческа. Между зубьями застряло несколько длинных волнистых черных волосков. Похоже, погибшая женщина и впрямь Сундукян. Только где же ее багаж?
Глава 3
Администраторша, очевидно, из окна увидела, как я бреду назад, и, приоткрыв дверь, крикнула:
– Ох, простите, ввела вас в заблуждение.
Я подошла поближе.
– Вот Софья Емельяновна, вчера дежурила, – тарахтела дама, впуская меня в холл, – говорит, Сундукян после завтрака уехала.
– Точно, – подтвердила другая женщина, полноватая, закутанная в клетчатый платок, – взяла и так внезапно заявила: «Вот ключи, уезжаю». Я и в книге отметила.
– Ну очень странно, – всплеснула руками администраторша, – заплатила за целый месяц…
– Не поймешь этих писателей, – фыркнула Софья Емельяновна, – семь пятниц на неделе, села в машину – и привет!
– Как в машину? – изумилась я.
– А чего тут особенного, – сказала Софья Емельяновна, – за ней мужчина приехал утром, муж, наверное. Сумочку дорожную в багажник сунул. Она, видно, заболела.
– Почему вы так думаете?
– Бледная была, как смерть, точно заболела. Супруг ее так аккуратненько, под локоток, в салон усаживает, а она руку как вырвет: «Не тронь меня, Николай!» Да с такой злостью сказала. Муж такой внимательный, улыбчивый, он даже саквояж придурочный выронил.
– Саквояж придурочный?
– А то нет, – засмеялась Софья Емельяновна, – взрослая женщина, а прибыла с ярко-красной сумкой. Повсюду «Диснейленд» написано и морды этих утят, собачат и гномиков. Кто же подобное покупает? Одно слово, писательница!
– Дайте ее адрес и телефон.
– У нас нет, – ответила администраторша, – обратитесь в Литфонд на улице Усиевича, там узнаете.
Спрятав в карман бумажку с адресом Литфонда, я пошла домой.
Уже открыв ворота, поняла, что происходит что-то неладное. Во дворе, возле входной двери, примостился грузовик. Несколько рабочих вытаскивали из него мебель. Я похолодела и на негнущихся ногах протиснулась в холл. Оставалась робкая надежда на то, что Ольга временно свихнулась и решила купить еще парочку диванов, кресел и стульев. Но в прихожей надежда испарилась как дым, потому что я узнала антикварный буфет красного дерева и вспомнила, кому он принадлежит.
У каждой медали есть оборотная сторона. Если вы вдруг разбогатеете, можете быть уверены, все ваши родственники моментально вспомнят о семейных узах. Самые далекие знакомые станут наезжать в гости, а то и начнут присылать детей, бабушек, бывших жен с незатейливой просьбой о деньгах… Люди живут у нас месяцами, и домашних искренне радует, когда они на самом деле оказываются совершенно посторонними. Потому что в противном случае гости не стесняясь садятся на шею, требуя любви и внимания, мотивируя претензии одним: кровным или почти кровным родством.
Наверное, всем хорошо известна ситуация, когда на пороге неожиданно возникают тетушка из Кемерова с парой сопливых детишек или дядюшка-сибиряк, приехавший погостить месячишко-другой у московских племянничков… В чемоданах у всех нехитрые сувениры, коробочки с малосъедобными местными псевдошоколадными конфетами и бутылки с загадочными названиями – «Алтайская горькая» или «Пермский бальзам».
Но ко мне сегодня, к сожалению, явились не милые провинциалы, а шестая жена моего третьего мужа Макса Полянского – Алиса. Непонятно только, отчего она притащила с собой мебель. Впрочем, подробности сейчас узнаю, потому что Алиска с распростертыми объятиями летит мне навстречу.
– Дашка, – завопила она, хлопая нагуталиненными ресницами, – Дашка, сто лет не видались!
Алиса не слишком удачливая балерина. Если вы хоть раз в жизни смотрели «Лебединое озеро», то должны вспомнить сцены, где вокруг большого круга, затянутого фольгой, представляющего собой пруд, танцует безумное количество лебедей. «Птички» располагаются рядами. Самый последний – седьмой. И балеринки, танцующие там, никому не видны. Профессионалы называют эту партию «двадцатый лебедь у воды». Вот ее-то и танцевала Алиса. Причем не в Большом театре, а в коллективе «Новый русский классический». На мой взгляд, более дурацкого названия и не придумать.
– Примешь ненадолго? – проворковала Алиска, потряхивая ярко-рыжими волосами.
В ту же минуту ее голос изменился, и она резко закричала:
– Ну куда прешь, мать твою. Не видишь, что ли, полировку царапаешь, баран долбаный!
Не ожидавшие подобных выражений от аристократического вида дамы, грузчики чуть не уронили комодик-буль.
– Давай, давай, – командовала Алиска, размахивая тощими жилистыми ручками, – нечего на ходу ворон считать, раздолбаи!
Я тяжело вздохнула, глядя, как ее тоненькая, стройная, затянутая в черные бриджи фигурка мечется между шкафоподобными парнями.
Моего третьего супруга Макса Полянского неудержимо тянет к женщинам. Он абсолютно неуправляемый, самозабвенный бабник, что и послужило причиной нашего развода. Особую страсть Макс питает к худеньким дамам, чьи волосы имеют рыжий оттенок, вернее, все оттенки от нежно-морковного до невероятно оранжевого. Я попала в их ряды случайно. Однажды, разглядывая в зеркале свои светло-русые пряди, решила, что они слишком блеклые. Качественных красок для волос тогда не знали, поэтому, недолго думая, я купила хну и от души намазала голову.
Эффект превзошел ожидания. Когда через час липкая зеленая масса оказалась смыта, взору явилось нечто, больше всего напоминавшее шкуру осенней лисы – невообразимо красное и невероятно блестящее. И надо же было в тот день мне столкнуться с Максом! Впрочем, льщу себя надеждой, что выпадаю из числа супружниц Полянского еще и по складу характера. У приветливого, улыбчивого, интеллигентного Максика жены все как на подбор – невероятные стервы. Но я, надеюсь, все же не похожа на таких. Потому что именно ко мне бросился за помощью бывший муж, оказавшись по ложному обвинению в Бутырской тюрьме.
Полянский просто не способен прожить с одной женщиной больше двух лет, и его расставания с женами проходят по одинаковому сценарию: бывшей мадам приобретают квартиру, дают хорошие откупные и выпроваживают на все четыре стороны. Здесь я тоже стала исключением. Ушла сама по себе, в собственные «хоромы», с небольшим чемоданчиком. Кеша, правда, пошел на воровство. Ребенок утащил из дома Макса огромного, почти пудового кота Себастьяна. Мы не могли оставить полюбившееся животное. За время нашей совместной жизни кот-кастрат стал для меня более родным и любимым, чем муж.
Алиска же полностью соответствует представлениям Макса об идеальной жене: огненно-рыжая, тощая, капризная и невероятно жадная. Но умная, расположенная к друзьям, очень активная. Если ее близкая подруга оказалась в больнице, Алиска, нагруженная сумками с продуктами, ворвется в квартиру. Приготовит обед, постирает белье, выведет гулять собаку, утешит ребенка… На нее можно положиться в трудное время. Правда, не следует при этом удивляться, обнаружив после своего возвращения любимого мужа в кровати Алиски.
Но со мной у нее всегда были отличные отношения, делить нам нечего.
– Что случилось? – поинтересовалась я.
Прикрикнув последний раз на грузчиков, Алиса резко повернулась ко мне. Как все балетные, она стремительна в движениях.
– Ничего не знаешь?
– Нет.
– Макс – негодяй и мерзавец!
Так, понятно. Сколько они прожили? Почти год. Значит, Полянский снова проводит «смену караула».
– Представляешь, – кричала Алиса, – этот мудак недоделанный решил меня выпереть! Меня!!! Приходит позавчера и сообщает: «Извини, Лисонька, я был с тобой счастлив, но давай разойдемся по-хорошему».
– А ты что? – спросила я, заранее зная ответ.
– Пожалуйста, – пожала костлявыми плечиками Алиса, – он мне самой надоел, только обидно очень, что не я первая заговорила о разводе.
– Да какая разница!
– Очень даже большая, – не согласилась Алиса, – так бы он оказался брошенным мужем, а теперь получилось, я – кинутая жена. Отвратительная роль! И, главное, каков мерзавец!
– А в чем дело-то?
– Квартирку мне уже купил! В Красногорске! Двухкомнатную! Даже не предупредил.
– А что тут плохого?
– Никогда в жизни! – с чувством произнесла Алиса. – Не поеду в провинцию, да еще в двухкомнатную халупу!
– Красногорск просто отдаленный район Москвы.
– Вот именно, – шипела Алиска, – отдаленный… Я ему сообщила свои условия: изволь обеспечить жилплощадью в Крылатском, и не меньше трехкомнатной!
– Зачем тебе столько одной?
– С чего ты решила, что одной? Есть один человек… Он сумеет обеспечить мне нужный уровень жизни…
– Зачем тогда Макса на квартиру раскручиваешь?
Алиса в негодовании затрясла антикварными серьгами. По самым скромным подсчетам, в каждом ухе висело по машине.
– По-твоему, я должна уйти голой и босой? Столько времени мучиться – и ничего? Ну уж нет! И квартиру купит, и денег отвалит! Иначе пойду в налоговую инспекцию и расскажу про скрытые доходы. Мало не покажется.
Бедный Макс! Каждый раз, отправляясь в загс, он наивно полагает, что это в последний раз, и выбалтывает очередной супруге секреты доходного бизнеса!
– Вот, – продолжала Алиса, – поживу пока у тебя, а мебель прихватила, чтобы новой мадам слишком уютно не показалось. У тебя ведь две комнаты для гостей? Так я сама в одной устроюсь, а в другой пусть мебель пока постоит.
Ну уж нет!
– Может, лучше в сарай занести… возле гаража?
– В сарай? – взвилась Алиса. – Ты с дуба упала? В сарай антиквариат восемнадцатого века! Нет уж, пусть тогда твои дрова вынесут, а мои бесценные вещи разместят как положено.
Немного попрепиравшись, пришли к компромиссу. Комната для гостей, где поселится Алиса, будет обставлена ее мебелью. То, что не поместится, и прежнюю обстановку снесут в сарай.
– Шевелись, ребята, – командным голосом распорядилась балерина, – хо́дите, словно у вас жопы свинцовые.
– Алисонька, – робко попросила я, – ты не могла бы не ругаться?
Подруга уставилась на меня в упор огромными зелеными русалочьими глазами.
– Я? Ругаюсь? Офонарела совсем. Да я никогда не произношу бранных слов! Вот, стоит только оказаться на правах временной приживалки, как сразу начинаются попреки и издевательства!
И, ухватив цепкими пальцами, унизанными бриллиантовыми перстнями, огромную клетку, укрытую платком, она, горестно вздыхая, пошла по коридору.
– Кто у тебя там? – безнадежно спросила я.
– Фредди, – пояснила Алиса, – обезьянка, Макс подарил на Новый год.
Я так и села. Ну только обезьян нам тут не хватало.
Глава 4
В Международный Литфонд я подъехала около полудня. Конечно, вполне вероятно, что дама по фамилии Сундукян не имеет никакого отношения к погибшей, но у меня просто не существовало других версий и следовало проверить эту.
Женщина, ведавшая путевками, крайне внимательно отнеслась к просьбе. Скорей всего ее тронула рассказанная история. Мы летели вместе с Сундукян из Парижа и случайно обменялись похожими дорожными сумками… Большая, аппетитная коробочка шоколадных конфет уютно легла на письменный стол. Сотрудница Литфонда споро порылась в картотеке и, любезно улыбаясь, сообщила:
– Улица Черняховского, дом 4. Здесь, в двух шагах, наши писательские кооперативы.
Приободрившись, я порулила за угол. Двери подъездов щетинились домофонами. Но сколько ни жала я на кнопки, из квартиры, принадлежавшей Нине Вагановне, не доносилось ни звука. В задумчивости я закурила, облокотившись на «Вольво». Внезапно на улицу вышла худенькая женщина, держащая на руках щенка мопса.
– Не закрывайте, – попросила я.
– Вы к кому? – настороженно поинтересовалась дама, спуская собачку на тротуар.
– Сундукян тут живет?
– Ниночка? – переспросила владелица мопса. – Давно квартиру сдала, бедняжка.
– Почему бедняжка? – поинтересовалась я.
– Вы ей кто? – вопросом на вопрос ответила собеседница.
Я лихорадочно соображала, кем назваться, чтобы заставить даму разоткровенничаться. В голову пришла блестящая мысль. Вытащив из сумочки французский паспорт, я мило улыбнулась.
– Работаю в парижском издательстве «Пингвин», вот решили печатать серию книг российских авторов, может быть, начнем с произведений Сундукян. Отправили на разведку.
Дама подхватила не успевшего ничего сделать щенка и предложила:
– Пойдемте наверх, выпьем по чашечке кофе. Вас только стихи интересуют или проза тоже?
– Нам нужно все, – обнадежила я писательницу, устремляясь в довольно темный подъезд.
Допотопный лифт с железными распашными дверями вознес нас на пятый этаж. Недоумевающий мопс жался к хозяйке. Дама загремела ключами и пихнула пальцем в соседнюю дверь.
– Вот тут Ниночка проживает. Мы с ней дружим.
– Значит, можете о ней рассказать?
– Зачем? – поинтересовалась женщина и церемонно представилась: – Будем знакомы, Татьяна Косолапова, прозаик.
– Видите ли, Танечка, наше издательство частное, принадлежит одному хозяину, господину Равелю. Человек строгих принципов. Прежде чем печатать книгу, он узнает об авторе поподробней. Господин Равель крайне настороженно относится к людям нетрадиционной сексуальной ориентации, бывшим уголовникам, многократно женатым… Произведения таких авторов не принимает, как бы хороши они ни были.
– Смешно прямо, – резонно заметила Таня, ставя чайник на плиту, – всегда считала, что основной критерий – покупаемость книги, коммерческий успех.
Понимая, что не слишком удачно выбрала образ издателя, я принялась выкручиваться:
– Господин Равель чудовищно богат. Прибыль его не волнует. Издательским делом занимается как хобби, вот и капризничает. Но гонорары платит хорошие, не скупится. А вы что пишете? Детективы?
Косолапова с достоинством ответила:
– Никогда даже не прикасалась к книжонкам этого низменного жанра. Занимаюсь настоящей литературой, создаю философские рассказы о смысле жизни, вечных ценностях. Иногда по две недели ищу метафору…
Я оглядела старенькую обшарпанную кухонную мебель и нехитрое угощение, выставленное на стол: баночка самого дешевого индийского растворимого кофе, мятные пряники и карамельки. Супердоходами тут не пахнет. Скорей всего Татьяна нуждается.
– Где здесь домоуправление?
– В подвале, а зачем вам?
– Господин Равель хорошо платит за информацию об авторах.
– Да не надо никуда ходить! – воскликнула Косолапова. – Расскажу все, что знаю.
Танечка оказалась дочерью писателя и прожила в доме на Черняховского всю жизнь. Нина въехала сюда пять лет назад.
– Квартиру ей бабушка оставила, – сообщила Таня, – Сусанна Ашотовна, крупнейшая переводчица, а уж богатая!.. Нинке все досталось – три комнаты, обстановка, да еще и деньги, наверное, потому что она машину сразу купила. На ее гонорары не разбежишься, сами знаете, какие дурацкие стишата пишет – мрак! Далеко не Ахматова и не Марина Цветаева, а туда же! Поэтесса! По-моему, последний раз года три назад стишок в «Литературке» напечатали, так бегала по двору, всем под нос газетку совала. Но жила неплохо, копейки не считала. Бабушкины запасы, видно, проедала.
Однако всему приходит конец, опустела и кубышка. Нина сначала слегка приуныла, а потом очень ловко устроилась, нашла себе любовника, молодого, но, судя по всему, богатого мужика. Ездил парень на новеньком «Мерседесе». Таскал к ней наверх гигантские сумки, откуда высовывались горлышки дорогущих ликеров и упаковки осетрины. В лифте после него оставался устойчивый запах достатка – французского лосьона и американских сигарет. Нина щеголяла то в новой шубе, то в роскошном пальто.
Через год парень исчез, и Сундукян погрустнела. Пару раз она даже перехватывала у Танечки денег, а в прошлом году сдала свои хоромы за хорошие деньги и вернулась в старую квартиру на Сиреневом бульваре.
– Она мне сказала, – откровенничала Танечка, – хорошо, конечно, в шикарных апартаментах, только сейчас деньги нужны. Раньше Нинка квартирку на Сиреневом сдавала, а теперь решила поменять место жительства. Там плохонькая, двухкомнатная, за нее больше ста долларов не давали, а за эту тысячу платят. Почувствуйте разницу!