– Я бы не был столь категоричен, – процедил синий пес. – Мы столкнулись с некой наукой, которая нам явно не по зубам.
Два друга отошли от забинтованных идолов, чтобы пройтись по тропинке, обсаженной терновником.
– Так вот откуда у шведа Фергуса взялась его «лапуля»! – повторила Пегги. – Вот откуда ладошки и носы у животинок из лилипутской деревни. Где-то внутри развалин есть склад, и там просто навалом этого заменителя человеческой плоти, способной прилепляться к любой опоре – и к живой, и к неодушевленной. Магическая плоть повышенной жизнестойкости!
– Ага-ага, – подтвердил синий пес. – Это вещество годится для ремонта всего, что движется и не движется: людей, мышей, статуй… Универсальная замазка! Продукт знаменитой фирмы «Доктор Скелет и сыновья».
Пегги чувствовала, что перестает понимать логику происходящего. Не поздно ли уже попытаться вырвать Себастьяна из золотых рук доктора Скелета? Привести в порядок его истерзанную анатомию? Нет, к несчастью, слишком поздно. И как все это объяснить хирургам какого-нибудь медицинского центра, скажите на милость? Как им сказать: «Видите ли, моему ненаглядному пересадили не совсем человеческие органы, и это меня тревожит. Не могли бы вы заглянуть ему в живот и проверить, все ли там в порядке? Спасибо, очень мило с вашей стороны, надеюсь, теперь с вашей помощью он не превратится в крокодила».
* * *В ротонде по-прежнему резвилась необычайно прожорливая мышь. На нее приятно было смотреть. Так же приятно было смотреть и на смуглое тело Себастьяна, чьи мускулы увеличивались в размерах прямо на глазах.
– Хватит уж его мышцам разбухать, – ворчал синий пес. – И так – красавéц. Уверен, что ему по силам поднять на вытянутых руках автобус. Рядом с ним любой Супермен скоро будет смотреться рахитичным слабаком!
Когда Пегги обходила зал по кругу, то заметила на стене повязку, наклеенную на самое широкое место изгибающейся трещины. Оказалось, что это был большой, площадью тридцать на тридцать сантиметров, квадрат розового лейкопластыря. Девочка схватила его за верхний левый угол и отодрала одним махом.
Разлом был аккуратнейшим образом заделан живой замазкой – той же, которой пользовались для заживления ран садовых статуй.
– Все, прочь сомнения, – прошептала Пегги. – Доктор Скелет лечит без разбору все, что напоминает ему рану: дыру, разлом, трещину в каменной кладке. Похоже, он перестал адекватно воспринимать окружающие его вещи!
– Он начал с лечения людей, – сообщил синий пес. – А потом его мозги слетели с нарезки. Теперь он перестал отличать живое от мертвого… Мы имеем дело с ненормальным доктором.
Как далеко зайдет его безумие? Об этом два друга не имели ни малейшего представления, но продвинутая технология, которой располагал доктор, действовала на них убийственным образом. Пегги взглянула на мышь, лакомившуюся хлебными крошками у ее ног. Мышь казалась до странности беззаботной и явно думала только о том, чем бы набить себе пузо.
Прогулка кукол
Тем же вечером Пегги с синим псом прибегли к хитрости, чтобы попытаться застигнуть врасплох доктора Скелета во время его ночного обхода. Когда сад начал погружаться в темноту, они покинули здание и сели в засаду позади одного из пьедесталов. Они надеялись таким образом укрыться от анестезирующего газа, который на минуту опережал появление хирурга.
Но, увы, попытка не удалась. Едва они скрючились за каменным цоколем, как почувствовали, что глаза их закрываются сами собой. Врач без труда определил местонахождение еще бодрствующих пришельцев и мигом направил струю газа в сад. Пошатываясь, Пегги Сью зажала рот руками и, пока приступ паники еще не накрыл ее с головой, сообразила, что может вся исцарапаться, если потеряет сознание в гуще терновника.
Она уцепилась за пьедестал, изо всех сил стараясь не свалиться кулем наземь. Под подошвами похрустывали коварные колючки. Стоит ей сейчас упасть, и она поранит и руки, и коленки, и в местах порезов покажется кровь… В последние три секунды ясного сознания она успела сунуть синего пса под мышку и преодолеть три метра, отделявших ее от плоского камня, на который она и легла. Тело ее стало рыхлым, перед глазами проплывали круги и растворялись где-то за пределами восприятия.
Как и вчера, она погрузилась в сон в тот миг, когда шаги мастера ночной хирургии сотрясли плиты ротонды. Уже теряя сознание, она краем глаза увидела исполинский силуэт, шествовавший на фоне развалин. Человек в шлеме, в доспехах, подобно средневековому рыцарю. А потом ее веки захлопнулись.
* * *Когда она очнулась на следующий день, оказалось, что она лежит на камне навзничь, раскинув руки, словно готовая к ацтекскому жертвоприношению. Одежду на ней вновь изрядно порезали скальпелем. Даже подошвы полукед были разрезаны продольно на две части. В ходе осмотра опасное лезвие ни разу не зацепило ее кожу, что говорило о виртуозном владении хирургическим инструментом и сноровке. Плохими словами помянула она доктора и его дурацкий обычай оставлять людей в чем мать родила; теперь она не могла добраться до здания, не напоровшись на колючки. Она соединила половинки башмаков так, чтобы они плотно обхватывали ногу, и обмотала их кусками ткани, отодранной от рубашки. Это было почти так же легко сделать, как соединить половинки ореховой скорлупы и связать их веревочкой. Но как бы то ни было, ей удалось надежно предохранить ноги от устилавших тропинку колючек. С дремлющим синим псом на руках она просеменила к собору, причем заменявшие обувку чехлы на ее ногах смотрелись, прямо скажем, не шикарно.
«До того как заснуть, я что-то разглядела, – вспомнила Пегги. – Рыцарь в латах… как в том предостерегающем сне, который я видела в поезде перед прибытием в Исенгрин».
Утро выдалось росистым, знобким, и она боялась простыть. Голова после наркоза была тяжелей чугунной бабы. Она вошла в здание в надежде раздобыть хоть что-нибудь, чем можно было бы прикрыть наготу. Когда она проходила мимо сухостойного дерева, что-то заставило ее остановиться. Ствол-то был трухлявым, а на ветках, еще вчера смахивавших на корявые сучья, теперь проклюнулись листочки.
Не настоящие листья, нет – розовые, мясистые, вылепленные из необыкновенного заменителя плоти, используя которую, доктор Тайна и совершал свои повседневные подвиги.
Пегги обошла вокруг дерева, обеими руками прижимая к себе синего пса. Это был дуб-великан, полый внутри, по иссохшим венам которого более пятидесяти лет не текли живительные соки. Ночной хирург не выдержал этого унылого зрелища и приделал к дереву листики. Листики из теплой плоти, мягкие, как крохотные ладошки гнома. Ну очень миленькие.
В самом здании ее поджидал еще один сюрприз. На этот раз врач набросился на державшие свод колонны, которые снизу доверху расщепляли длиннющие трещины. В разломах в камне он установил скобки; то же самое обычно делают хирурги для лечения сломанных костей. Правда, изготовлены эти длинные блестящие штуковины были из неизвестного Пегги металла. Зазоры между щелями были забиты искусственной плотью для укрепления всего архитектурного ансамбля.
«Эх ты, дятел бесклювый! – мысленно взорвалась Пегги. – А почему еще шину не наложил и костыли к колоннам не приставил?»
Неужели доктор Скелет принял колонны замка за ноги начинающего горнолыжника?
Ее просто убивала эта пропасть, отделявшая техническое совершенство операций от непролазной тупости, характерной для всех мероприятий таинственного врача. Интересно, он сознательно действовал наперекор всякой логике, лишь по воле своих галлюцинаций, или же за всеми этими явными отклонениями скрывался некий секретный план, остававшийся пока что для Пегги тайной за семью печатями?
Не без смущения она в очередной раз пошарила в бездонном Себастьяновом рюкзаке и откопала кое-какую одежонку; к сожалению, больше там ничего не было, в следующий раз ей придется сплести себе набедренную повязку из розовых листочков!
В ожидании пробуждения синего пса Пегги попыталась собраться с мыслями и силами.
А на земле, в груде строительного мусора, мышь перестала походить на мышь. Шерстка ее пообтерлась и выпала, и на ее месте поблескивала тонкая чешуя. Она уже не перебирала мелко-мелко четырьмя лапками; теперь она растянулась и косолапила как бы лежа на полу, словно ящерица пустыни. У нее больше не было ничего общего с тем обаятельным грызуном, которым она была еще два дня назад. И этому превращению, несомненно, поспособствовали вживленные доктором Скелетом органы. Та же история случится однажды и с Себастьяном! Это просто вопрос времени. Его излечили от проклятия песка, о’кей, большое спасибо, но эта операция сделает из него монстра.
У Пегги возникло неудержимое желание расплакаться. Когда дела идут все хуже, поневоле начнешь сдавать. К тому же она отчаялась застигнуть ночного хирурга за работой. Чем дольше она чего-то выжидала, тем больше сама подвергалась риску лечь на операционный стол. Рано или поздно она поскользнется, зацепится за какой-нибудь обломок чего-то и поранится. Или какой-нибудь камень оторвется от свода и рухнет ей на голову. Вот так она и станет идеальной пациенткой…
У Пегги возникло неудержимое желание расплакаться. Когда дела идут все хуже, поневоле начнешь сдавать. К тому же она отчаялась застигнуть ночного хирурга за работой. Чем дольше она чего-то выжидала, тем больше сама подвергалась риску лечь на операционный стол. Рано или поздно она поскользнется, зацепится за какой-нибудь обломок чего-то и поранится. Или какой-нибудь камень оторвется от свода и рухнет ей на голову. Вот так она и станет идеальной пациенткой…
А Пегги совсем не улыбалось жить с мозгами крокодила в черепушке!
Девочке не сиделось на месте, и она принялась бегать по маршруту Развалины – Сад и обратно. Каждый раз, проносясь мимо перебинтованных статуй, она морщилась, как от зубной боли.
Неужели под своими повязками статуи с обезображенными физиономиями наращивали мясцо? Вероятней всего, да, ведь в этом материале содержалась некая жизненная сила, способная излечивать даже смертельные раны. Девочка усмехнулась, вспомнив про всякие чудо-клеи, на все лады расхваливаемые рекламой… Ура! Нашим суперклеям по силам восстановить любой предмет, разбившийся даже на тысячи осколков! Розовая же плоть, которой пользовался доктор Скелет, была вне конкуренции, хотя чем-то отдаленно современные клеи она напоминала. Что только она не скрепляла: дома, животных, людей, саму плоть, дерево, камень! Этакий универсальный бальзам на любые раны, бальзам, заживляющий все.
Девочка подошла к забинтованным идолам. Превозмогая отвращение, заставила себя их потрогать. Под бинтами ее палец наткнулся на что-то влажное и теплое. Плоть продолжала разрастаться, словно одевая статуи в обтягивающие кожаные комбинезоны!
Что же случится дальше? Это фальшивое мясо стухнет? Хотелось бы верить!
* * *Пегги не терпелось сняться с якоря. Три раза на дню она осматривала Себастьяна, чтобы убедиться, что он идет на поправку. Физические изменения были заметны невооруженным глазом. Сейчас он был похож на юного воина-варвара; ему не хватало лишь шлема и меча. А мышь выглядела значительно более быстрой и шустрой, чем до операции.
– Беспокоит меня что-то эта мышенция, – жаловался синий пес. – Ее можно спутать с уменьшенной копией динозавра. Как бы ей не взбрело в голову на нас наброситься…
Пегги открыла было рот, собираясь что-то ответить, но тут из сада донесся треск, поглотивший все ее внимание.
– Ой-ой-ой! – воскликнула она. – Этого только не хватало, боюсь, нам стоит готовиться к чему-то еще более страшному.
Как по звездам прочла! Мумии в бандажах бились в конвульсиях на своих пьедесталах. Оболочка из плоти, покрывшая их с ног до головы, сломала мрамор в локтях и коленях и образовала на этих неподвижных телах рудиментарные суставы, позволившие им шевелиться.
Пегги с синим псом, глазам своим не веря, смотрели, как скульптуры бессмысленно дрыгают конечностями. Это было похоже на модный танец, который следовало исполнять, не отрывая ног от пола.
Пока идолы дергались, повязки с них потихоньку сползли. Из-под бинтов повылезали рожи – не пойми чьи, безглазые, безротые, безухие, поскольку розовая плоть довольствовалась лишь тем, что натянулась на скульптуры, словно каучуковая кожица. Ну и что, скажете вы, это ж всего-навсего кожаное трико на каменном истукане! Отнюдь нет. Это трико обладало дикой силищей, способной принудить мрамор подчиниться себе. Статуи превратились в больших живых кукол, которым не дано было ни видеть, ни говорить, ни слышать.
– Эти статуи заставляет двигаться фальшивое мясо, – изрек синий пес. – Оно ими командует, оно – всему голова!
– Ты прав, – хмуро сказала Пегги Сью. – Они застоялись на пьедесталах. Они хотят спрыгнуть и размять ноги!
Внедренная в них энергия сломала их неподвижность, скульптуры продолжали дергаться, причем с удвоенной силой.
Пегги поначалу казалось, что кожаные комбинезоны не выдержат напора изнутри и порвутся, но ничего подобного не случилось. Розовое мясо держалось, растягивалось, управляло камнем. Если бы эта рудиментарная ткань была подвергнута лабораторному анализу, все были бы поражены ее жизнеспособностью. Это не-пойми-что жило с упорством и упрямством примитивного организма, сила которого в том, что оно не зависит от перепадов настроения, так как не имеет чувств.
Вновь раздался треск – и какой! Один из пьедесталов раскололся, и первый идол отодрал ноги от цоколя. Наконец-то свободный, он тяжко спрыгнул наземь, вытянув руки прямо перед собой, и пытался поймать равновесие и сориентироваться в пространстве.
Пегги попятилась, представив себе, как эти ручищи гладят ее лицо.
Ожившая статуя не выглядела злобной; в принципе она походила на громадную и дурно сделанную заготовку куклы. На ладонях не было пальцев, а сами ладони напоминали скорее боксерские перчатки. Это был недочеловек – недотепистый увалень, шатавшийся по саду и натыкавшийся на деревья. Его уже хотелось пожалеть.
– Охохонюшки-хо-хо! Не к добру все это, – проскулил синий пес. – Ох, не к добру!
– Разделяю твое мнение, – прошептала Пегги. – Полагаю, мы с ними еще намучаемся.
В следующие четверть часа от цоколей оторвались и ступили на землю еще десять статуй. Они перемещались вслепую, на ощупь, шли кто куда и сталкивались друг с другом, как крепко выпившие пьянчужки. Порой они падали на спину и в попытке встать совершали уморительные телодвижения. Пегги Сью с синим псом посчитали более благоразумным спрятаться в укрытии, им не очень-то хотелось, чтобы эти сделанные тяп-ляп куклы зажали их между собой, ведь каждая весила почти четыреста кило! Притаившись у входа в развалины, они тем не менее с нескрываемым интересом наблюдали за маневрами идолов. Некоторые забредали в терновые джунгли и старались выпутаться из колючих захватов, оставляя на шипах куски кожи.
– Видал? – обратилась Пегги к синему псу. – Они не кровоточат! Их мясо, кажется, не имеет кровеносных сосудов.
– Ага-ага, – подтвердил пес. – Я думаю, что в эти организмы вложили несколько базовых принципов генетической информации, главный из которых – приказ выжить.
Две статуи все никак не могли отделиться от своих пьедесталов. Они двигались не столь энергично, как другие, и мясо на уровне коленей порвалось. Можно было не сомневаться, что под покровом ночи доктор вновь заявится их лечить. А пока что из-за хаотичной прогулки розоватых истуканов проникнуть в сад стало невозможно. В любой момент рискнувший пробраться туда мог быть раздавлен этими обезличенными колоссами, ведь получить один их тычок под ребра означало примерно то же, что попасть под несущийся на полной скорости автомобиль.
Мало-помалу идолы стали ходить с большей осторожностью, хотя топот их не стихал. В конце концов до них дошло, какую угрозу представлял колючий терн, и они стали прохаживаться в центральной аллее.
Пегги Сью боялась, как бы им не взбрело в головы направить свои стопы к развалинам. Она вспомнила о лежавшем без сознания на плитняке Себастьяне. Что будет с ним, если эти неуклюжие тупые истуканы ворвутся в зал?
– Они его затопчут! – ответил ей мысленно синий пес. – Ты видела размеры их ног?
Пегги засуетилась, схватила спальник с Себастьяном и поволокла его по плитняку, чтобы убрать с прохода. Вслед за тем она поискала оружие – палку какую-нибудь или железный прут, чтобы в случае чего дать отпор мраморным куклам, пусть только попробуют сунуться!
На какое-то время в действиях статуй промелькнула осмысленность, они обошли сад, держась за стену. Однако надолго их все-таки не хватило. Как и предвидела Пегги, вскоре они гуськом вошли в здание, и под их шагами вздрогнул криво положенный плитняк.
Как только они приблизились к Себастьяну, девочка огрела первого истукана палкой. Куклы ударялись о стены и колонны с таким стуком, словно в ворота укрепленного феодального замка бился горный баран.
– Они задавят Себастьяна! – заорала Пегги, бросаясь к спальнику, где продолжал дрыхнуть без задних ног парень. – Помоги мне его оттащить.
Синий пес подбежал на зов и мертвой хваткой вцепился в нейлоновый спальник. В его челюстях таилась нечеловеческая мощь, так что сдвинуть с места и протащить по полу бездыханное тело было для него парой пустяков.
Раз десять ноги-тумбы статуй едва не коснулись лица спящего. Они стучали по плитняку, как молот по наковальне. Задень кто-то из них голову молодого человека, и его черепная коробка взорвалась бы, как яйцо.
Пегги охаживала идолов палкой то одной, то другой рукой и подталкивала их к выходу. А синий пес ради спасения жизни Себастьяна таскал спальник то в левую, то в правую сторону. Вот какие железные были у него челюсти.
– Бдум! бдум! бдум! – топали ножищи живых скульптур. – Бдум! бдум! бдум!..
Пегги боялась, как бы вибрация не расшатала и без того поврежденные колонны. Не хватало только, чтобы обрушился купол!