Бремя русских - Александр Михайловский 10 стр.

Все началось с моего знакомства с этим необыкновенным человеком – Виктором Брюсовым. Меня с самого начала удивило то, что его фамилия была похожа на фамилию нашего великого короля, Роберта Брюса. Но я ничего тогда, каюсь, не подумал – мало ли в жизни бывает совпадений? Хотя то, что он был единственным неирландцем на этой ирландской конференции, должно уже было тогда меня навести на определенные мысли.

Я не вмешивался в ход конференции, а также строго-настрого запретил моим людям подслушивать; хоть моя семья уже давно живет во Франции, мы, Стюарты – клан, к которому принадлежат законные короли Шотландии, и я пытаюсь во всем беречь честь моих шотландских предков.

В отличие от таких людей, как президент Мак-Магон, забывший свои корни, мы, Стюарты, так и остались шотландцами, даже если мы, увы, уже не говорим по-гэльски. Когда мой покойный отец попытался меня научить основам языка мой прародины, я делал все, чтобы его не учить. О чем сейчас весьма сожалею.

Но кое-что я запомнил. И когда из конференц-зала раздались крики «fada beo an rн», я вздрогнул. На шотландском гэльском «Да здравствует король!» звучит примерно так же.

В тот же вечер, после ужина, я пригласил месье Брюсова к себе на чашечку кофе и на стаканчик коньяка «Наполеон». Этот коньяк подделывают все кому не лень, но настоящий «Наполеон» должен был быть розлит в бочки из лимузинского дуба еще при покойном императоре, и оставаться в бочках не менее шести лет. Как только его разливают по бутылкам, он больше не развивается. Мой запас – из небольшого коньячного подвальчика, принадлежащего человеку, чья мать была из нашего клана, – выдерживался в бочках целых десять лет, и продается он только друзьям и родственникам.

И когда благородный напиток был в бокалах, я как бы в шутку предложил тост:

– За Виктора Первого Брюса, нового короля Ирландии!

Мой собеседник посмотрел на меня с удивлением и сказал:

– Месье Стюарт, я, увы, пока еще не коронован. Зовите меня просто Виктором!

– А вы меня Жозефом, – ответил я и спросил: – Но, как бы то ни было, я угадал?

– Да, месье Стюарт, – коротко сказал Виктор.

– А вы правда происходите из рода Брюсов? – спросил я.

– Мой предок был незаконнорожденным отпрыском одного из Брюсов, – ответил Виктор, – служившего верой и правдой первому императору России, Петру Великому. А через него и я являюсь потомком Эдварда Брюса.

Я встал, поклонился и сказал:

– Ваше величество, значит, вы еще и родич нашего великого короля Роберта.

– Жозеф, – ответил мне Виктор, – я ж говорю – какое я величество, еще не коронован. Да и предок мой, увы, был, так сказать, бастардом. Так что зовите меня Виктором, прошу вас. Хотя я действительно потомок короля Роберта, а значит, и ваш дальний родственник.

– Вот как! – воскликнул я.

– Да, Жозеф, вы, наверное, запамятовали, что первый шотландский король из династии Стюартов был сыном Мэджери Брюс – дочери короля Роберта. Ведь после смерти победителя британцев при Бэннокберне, Шотландией стал править его сын Дэвид Второй. Но он умер бездетным и передал престол своему племяннику, сыну сестры и Уолтера Стюарта Роберту. Так началась королевская династия Стюартов, к которой вы, Жозеф, имеете честь принадлежать…

– Бог мой! – воскликнул я. – Действительно, как я мог такое забыть! Выходит, Виктор, в ваших и моих жилах течет кровь Брюсов…

– Да, Жозеф, – улыбнувшись, сказал Виктор, – все обстоит именно так. Правда, я веду свою родословную от брата короля Шотландии. Но Стюарты действительно состояли в родстве с Брюсами.

«Вот так вот, – подумал я, – мало считать себя шотландцем, надо еще хорошо знать свое прошлое и великих шотландцев, прославивших нашу землю». И мне стало немного стыдно перед этим выходцем из далекой Московии, который, как оказалось, знал историю моего отечества лучше меня.

– Виктор, – спросил я, – а я правильно угадал, что коронация ваша не за горами, а это подразумевает, что Ирландия вскоре станет свободной?

– Жозеф, – просто сказал Виктор, – это не моя тайна. Давайте не будем об этом больше пока говорить…

Но я продолжал настаивать:

– Но, Виктор, скажем чисто гипотетически, если бы все это было так, то не пригодились бы вам и шотландцы?

Виктор посмотрел на меня с некоторым удивлением и сказал осторожно:

– Если рассуждать чисто теоретически, то шотландцы могли бы нам и пригодиться. Только вот интересно, что это за люди?

Я ответил по возможности обстоятельно:

– У меня до сих пор довольно тесные связи с моими родичами в Аппине. Всех подробностей я вам открыть не могу, но не менее сотни смогут выйти немедленно. Плюс еще некоторое количество потомков шотландских горцев во Франции – не только беженцев времен принца Чарли, но и недавних переселенцев, согнанных со своих земель уже в этом веке.

Виктор ненадолго задумался, а потом спросил:

– И как быстро вы могли бы доставить этих людей, ну, например, в Брест?

– Виктор, – сказал я, – хоть я и из благородного рода Стюартов, но мои предки, когда они оказались во Франции, были весьма небогаты. И только мой дед сумел скопить кое-какие капиталы, а мой отец создал небольшую судоходную компанию, которую я сумел расширить. Я торгую, в том числе и с Шотландией – вот, например, через неделю из Глазго в Брест уходит мой корабль с шерстью и шотландским виски. Корабли под французским флагом ваши морские патрули пока пропускают. На этом же корабле найдется место в трюме примерно для нескольких сотен человек.

Виктор еще раз внимательно посмотрел на меня и спросил:

– А не мог ли этот же корабль зайти по дороге, например, в Белфаст? Или в Ливерпуль?

Я посмотрел на Виктора и сказал:

– Это возможно. А не могу ли я осведомиться, куда этих людей нужно будет доставить?

Тот помолчал, посмотрел мне в глаза и вдруг сказал:

– На Западные Азоры.

Я сперва хорошенько все обдумал, потом ответил ему:

– Вы знаете, Виктор, после Бреста этот корабль должен был идти в Порту, за грузом портвейна. Я собирался подождать пару недель, у меня пока еще нет груза из Бреста в Порту. Но что если вместо этого мы сходим на Азоры? Хоть я и шотландец, но в таком святом деле я жадничать не буду. Потери от похода порожняком я возьму на себя – я уже немолод, денег у меня вполне достаточно, супруга умерла три года назад, сыновей у меня нет, только дочери, а их мужей я не очень люблю, так что если их наследство и сократится на сколько-то тысяч франков, то так тому и быть.

Но вот такой вопрос – можем ли мы рассчитывать на помощь Ирландии в деле отвоевания шотландской независимости?

Виктор посмотрел на меня и, не колеблясь ни секунды, сказал:

– Можете. Мое командование не оставит ирландских, и не только ирландских, повстанцев без помощи. Каждый народ имеет право на свободу. К тому же шотландцы, покинувшие Родину, находили приют и уважение в России. Шотландцами были генералы русской армии Патрик Гордон, Александр Лесли и его сын Юрий, а потомок рода Барклаев командовал русской армией, победившей Наполеона и вошедшей в Париж.

Да и, Жозеф, разве родственники не должны помогать друг другу в трудную минуту? – и Виктор хитро улыбнулся.

Обычно у меня уходит не больше одной бутылки «Наполеона» в год – этот коньяк редкий, и я его пью нечасто и только с самыми близкими друзьями и соратниками. Но в этот вечер мы с Виктором опустошили за обсуждением подробностей целых две бутылки – не спеша, маленькими глоточками.

Может быть, дело дошло бы и до третьей бутылки, но тут Виктор, который несмотря на изрядное количество выпитого казался абсолютно трезвым, попросил меня переслать телеграмму на адрес какой-то экспортно-импортной компании в Константинополь и принести ему ответ. Текст был такой: «Груз будет доставлен по назначению до 3 октября пароходом Аппин. Сообщите дату ответной поставки».

Ален, мой самый надежный слуга, вскоре вернулся с ответом: «Операция застрахована. Груз будет доставлен первого октября».

Виктор поблагодарил меня, но не сказал мне ничего о значении этих телеграмм. Впрочем, разгадать первую было несложно – он писал о том, что те самые люди, которых нам предстояло забрать в Ливерпуле и Белфасте, доберутся прямо на Корву.

С тех пор прошло больше недели, и «Аппин» пришел в Брест вчера утром. На его борту находилось около трехсот пятидесяти ирландцев и сто семь шотландцев. К ним присоединились восемьдесят семь человек из французской шотландской молодежи, под началом Алана, сына моего старого друга Давида Мак-Грегора, у которого я остановился на вчерашнюю ночь. Новости, которые они привезли, были страшными. На островах безработица, голод, страх и ужас. Полиция свирепствует, отлавливая бродяг и нищих, народ в отчаянии. Глухое ворчание постепенно перерастает в с большим трудом сдерживаемую ярость. Боже, помоги этим людям, дай им дождаться свободы.

Когда-то мы с Давидом мечтали о возрождении независимой Шотландии. Ныне же мы оба были вдовцами и занимались сугубо коммерческой деятельностью. Но в этот вечер мы предавались воспоминаниями о нашей далекой и наивной юности. И когда зашел разговор о гэльском языке, дочь Давида, Катриона, которая недавно овдовела и вернулась под родительский кров, вдруг сказала:

Когда-то мы с Давидом мечтали о возрождении независимой Шотландии. Ныне же мы оба были вдовцами и занимались сугубо коммерческой деятельностью. Но в этот вечер мы предавались воспоминаниями о нашей далекой и наивной юности. И когда зашел разговор о гэльском языке, дочь Давида, Катриона, которая недавно овдовела и вернулась под родительский кров, вдруг сказала:

– Месье Жозеф, а давайте я вас попробую научить говорить по-гэльски.

И вот сейчас я пойду на первый урок нашего древнего языка. Катриона говорит, что если когда-нибудь Шотландия станет свободной, она обязательно вернется в наш родной Аппин. Я вот и подумал – а почему бы и мне не поехать вместе с ней? Тем более что женщина она красивая, и взгляды, которые она весь вечер бросала на меня, были достаточно красноречивыми. Я очень любил свою покойную Мари и никогда не думал, что женюсь вторично. Но в последние годы мне было весьма одиноко. Впрочем, сначала – уроки гэльского, а там – как Бог даст.

Голос президента Хейса был скрипучим и раздраженным, как у старой базарной торговки, с утра вставшей не с той ноги.

– Ну что еще, Эвертс? – недовольно сказал он. – Не видишь, что ли, я занят. Я читаю Библию. Приходи завтра, а еще лучше послезавтра.

– Но, мистер президент, – озабоченно ответил госсекретарь, – дело у меня срочное, и оно совершенно не терпит промедления.

Рутерфорд Хейс нехотя оторвался от Библии и недовольно поморщился.

– Ну, хорошо, что у тебя на этот раз? – спросил он.

– Мистер президент, – госсекретарь раскрыл свой большой кожаный бювар, – дело в том, что наш Сенат не хочет ратифицировать недавно подписанный договор с Югороссией.

– Как не хочет? – удивленно воскликнул Хейс. – Ну, и что этим бездельникам не понравилось на этот раз?

Эвертс тяжело вздохнул. Ему очень не хотелось продолжать этот неприятный для него разговор, но деваться было некуда.

– Меня сегодня вызывали в Комитет по иностранным делам. Вы же знаете, что в нем состоит Аарон Сарджент, старший сенатор от Калифорнии.

– Не знаю, – ответил Хейс, – да и не мое это дело – знать, кто состоит в каком комитете в Сенате. Мне это неинтересно. Для подобных вещей у меня есть вы. Ну, и что там с этим старшим сенатором от Калифорнии, как его, Аароном Сарджентом?

Эвертс поморщился:

– Дела, собственно, местные, калифорнийские. Так вот, Сарджент обратил внимание на параграф договора о передаче Форт-Росской территории под суверенитет Российской империи.

– А что, там действительно был такой параграф? – раздраженно спросил президент.

– Да, был. И я тоже внимания не обратил на него, – ответил Эвертс. – Они там в Калифорнии до сих пор не рассчитались за покупку этой русской собственности. А вот этот Сарджент обратил внимание. И требует, чтобы этот параграф был вычеркнут из договора. Очевидно, у него в этом деле присутствует какой-то свой интерес.

Президент Хейс с удивлением посмотрел на своего госсекретаря:

– Ну, так я не понимаю, собственно, в чем там проблема? Вычеркните этот пункт и больше не отвлекайте меня на такие пустяки.

– Видите ли, если мы его вычеркнем, – вкрадчиво сказал Эвертс, – то тогда и весь договор может быть признан недействительным.

– Да ладно, русские вряд ли что-либо предпримут, – раздраженно отмахнулся президент Хейс, – Константинополь далеко, а Петербург – еще дальше. Так что, изымите из текста этот злосчастный параграф, и пусть Сенат ратифицирует все остальное.

– Хорошо, мистер президент, – ответил Эвертс, – я так и передам ваши слова сенатору Сарженту. Будут еще какие-либо указания?

– Видите ли, Эвертс, – задумчиво сказал президент Хейс, – совершенно другой вопрос в том – как тот проклятый параграф вообще попал в договор?

– Я уже телеграфировал Гранту, – ответил Эвертс. – Но мне ответил почему-то какой-то Альвин Джонсон. Пишет, что после того, как Грант договорился с русскими, Бокер что-то самовольно поменял в тексте договора, и президент Грант подписал его, даже не проверив содержимое.

– То есть как это подписал не проверив содержимого?! – удивленно воскликнул Хейс. – Он же был обязан прочитать весь текст и поставить свои инициалы на каждой странице.

Госсекретарь пожал плечами:

– Джонсон пишет, что Грант полностью доверял Бокеру.

– Опять этот Бокер! – раздраженно бросил Хейс. – Мне надоело слышать эту фамилию. Как он мне надоел! Передайте в газеты, что он согласился на изменение текста договора, не согласовав это с Грантом – нашим главным посланником.

– Мистер президент, мы этого не можем сделать, – осторожно сказал Эвертс. – Тогда все будут высмеивать именно вас, и только вас. Ведь все тексты договора приходили к нам по телеграфу.

– И про Калифорнию тоже? – раздраженно спросил Хейс.

– Я еще не проверял, – уклончиво ответил Эвертс.

– Ну тогда проверьте! – резко сказал ему президент. – А что если мы скажем газетчикам, что Грант спился и не заметил, что русские подменили страницу в договоре?

– Нет, этого мы сделать не можем, – решительно заявил госсекретарь. – Во-первых, Грант все еще очень популярен – шутка ли, ведь именно он победил в Гражданской войне. Ну, а, во-вторых, если они упомянут про этот параграф, то русские обязательно проверят, что именно мы ратифицировали. И тогда уж точно разразится скандал.

Президент Хейс в раздражении стукнул кулаком по столу:

– Ох уж этот проклятый Бокер! Все проблемы у нас из-за него!

– А вы знаете, мистер президент, – вкрадчиво сказал госсекретарь Эвертс, – что когда Бокер был нашим послом в Османской империи, то его жена оставалась здесь, в Филадельфии?

– Ну, и что с того? – недовольно спросил Хейс.

– Дело в том, – сказал Эвертс, – что турки известны тем, что обожают содомию. Их греховные пристрастия даже вошли в пословицу. Может, и Бокер содомит?

– А его жена ездила с ним в Россию? – на этот раз с нескрываемым интересом спросил Хейс.

– В Петербург да, – ответил Эвертс, нервно облизав губы. – Но теперь она в Карлсбаде, на водах. В Константинополь же Бокер опять поехал без своей драгоценной половины. Быть может, у него там с тех пор остался любовник, и именно поэтому он так охотно туда помчался?

Президент Хейс молитвенно поднял глаза к потолку:

– Эвертс, передайте во все газеты: посланника Бокера мы изгоняем с дипломатической службы за нарушение заповедей Божьих. Если же спросят, то так и скажите – за содомию.

– Хорошо, – ответил Эвертс, потирая руки, – я сделаю это с большим удовольствием. А тот параграф, значит, мы убираем из договора?

– Да, конечно, – сказал президент Хейс, – я же вам уже сказал об этом. А теперь ступайте, Эвертс, и не мешайте мне молиться. И да поможет нам Господь во всех наших начинаниях…

Над нашей старой доброй Европой внезапно нависла ужасная угроза. Московиты, носители самого ужасного азиатского деспотизма, разгромили азиатскую же страну Турцию и теперь готовы диким потоком ворваться на просторы Европы. Для каждого прогрессивного европейца невыносимо торжество славян, этой вечной угрозы и вечного ужаса европейской цивилизации.

Турция разгромлена и уничтожена, теперь безжалостный восточный деспот выбрал своей целью древнюю империю Габсбургов. Правящие в ней, победители славян – немцы и мадьяры – взяли в свои руки историческую инициативу в дунайских областях. Без помощи немцев и особенно мадьяр южные славяне превратились бы в турок, как это и произошло с частью славян, по крайней мере, в магометан, каковыми поныне еще являются славянские босняки. А это для южных славян Австро-Венгрии настолько большая услуга, что за нее стоит заплатить даже переменой своей национальности на немецкую или мадьярскую.

Панславизм по своей основной тенденции направлен против прогрессивных элементов Австро-Венгрии, и потому он заведомо реакционен. В действительности славянские языки этих десяти-двенадцати наций состоят из такого же числа диалектов, которые большей частью непонятны друг для друга и могут быть даже сведены к различным основным группам (чешская, иллирийская, сербо-болгарская); вследствие полного пренебрежения к литературе, из-за некультурности большинства этих народов эти диалекты превратились в настоящий простонародный говор и, за немногими исключениями, всегда имели над собой в качестве литературного языка какой-нибудь чужой, неславянский язык – немецкий, мадьярский или турецкий. Таким образом, панславистское единство – это либо чистая фантазия, либо, как мы видим, – русский кнут. Освобождение Болгарии московитами, ввергает ее в новое, сто крат худшее рабство, чем турецкое.