Бремя русских - Александр Михайловский 6 стр.

И вот, после пересадок в Вене и Мюнхене, мы с мистером Девоем оказались в Штутгарте, городе моего детства. Жаль, не только мои друзья, но и Клаус еще не родились. Мы купили билеты на вечерний поезд в Париж. Вещи отдали носильщикам – камеры хранения здесь еще нет, но за небольшую плату все сохранится в лучшем виде, так мне сказал Джон. А мы пошли в город, посмотреть его, благо время есть, да и Джону нужно было отправить телеграмму в Париж – к нам там присоединится Джеймс Стивенс, «патриарх» ирландской борьбы за независимость. Его мнение будет много значить и для наших планов, и по вопросу о том, достоин ли я стать королем Ирландии. Конечно, мне лично это не особенно-то и хочется. Но, как любила говорить моя мама: «Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть!» Да и вряд ли они откажут, ведь без российской помощи их революция будет обречена на поражение.

Одеты мы были с иголочки, так что относились к нам везде подчеркнуто вежливо. Послав телеграмму, мы вышли по Кёнигштрассе к Дворцовой площади, обрамленной тремя величественными дворцами. И когда мы подошли к Новому замку, построенному по образу и подобию Версаля, навстречу нам попалась высокая, уже немолодая, но все еще красивая дама в сопровождении нескольких человек. Увидев нас, она спросила по-немецки, кто мы такие и откуда…

И тут я вдруг понял, что дама передо мной – некто иная, как сама вюртембергская королева Ольга, дочь Николая I, некогда считавшаяся самой красивой невестой королевских кровей во всей Европе. Ее портрет висел в Музее земли Баден-Вюртемберг в Старом Замке.

Клаус Обермайер, отец моих друзей детства, неплохо знал историю Вюртемберга и нашел во мне тогда благодарного слушателя. Поэтому я знал, что ее муж, король Карл, был большим почитателем искусств и молодых людей, и примерно в эти годы проводил почти все свое время в обществе секретаря американского консульства в Штутгарте, некого Ричарда Джексона. У Ольги даже не было детей, ведь Карл практически сразу после свадьбы отказался исполнять свои супружеские обязанности, да и, вероятно, страдал бесплодием от венерической болезни, полученной в юности и кое-как залеченной тогдашними варварскими методами.

Зато все бремя правления небольшим королевством было сброшено им на плечи Ольги Николаевны.

Она делала все, чтобы не дать Пруссии подчинить себе маленький Вюртемберг. И тут вдруг, как гром среди ясного неба, она узнала, что ее супруг взял немалые деньги в долг у Пруссии, о которых он не счел нужным информировать супругу. А условием для кредита было вступление Вюртемберга в Северно-Германский Союз под эгидой Пруссии. Так что ее августейший супруг одним росчерком пера свел на нет всю ее многолетнюю политику, а Вюртемберг превратился в пусть де-юре и автономную, но провинцию Германской империи – так переименовали Северно-Германский Союз после присоединения Бадена, Вюртемберга и Баварии.

Поклонившись, я поцеловал ее руку и ответил на том же языке, что мы – херр Брюсов и херр Девой, находимся в Вюртемберге проездом из Константинополя в Париж. После чего ее величество перешла на английский:

– Так, значит, герр Брюсов, – сказала королева, – вы один из тех легендарных югороссов, о которых с таким восхищением пишет наша немецкая пресса?

– Да, ваше величество, – просто ответил я.

Королева, похоже, заинтересовалась нами. Она наклонила голову и предложила:

– Господа, а не угодно ли вам присоединиться к нам? Мы немного прогуляемся по Дворцовому парку, а потом я была бы весьма польщена, если бы вы разделили мою скромную трапезу.

Джон, вслед за мной, тоже поклонился и поцеловал руку королевы.

«Да, – подумал я, – глядишь, и мою руку скоро так же начнут целовать. А оно мне надо?»

Ее величество Ольга оказалась весьма радушной хозяйкой. Она провела нас не только по Дворцовому парку, но и показала нам Старый замок, уничтоженный во время Второй мировой войны, Дворец кронпринца, церковь Штифтскирхе и другие красоты центра Штутгарта.

Потом мы вернулись в Новый Замок, где радушная хозяйка показывала нам все красоты дворца – в моей истории, он полностью выгорел в войну, и восстановили его лишь снаружи. Конечно, здешняя роскошь не выдерживала никакого сравнения с Питером – что Ольга, кстати, мельком упомянула, – но Девой восхищенно смотрел по сторонам. Но вдруг выражение его лица резко переменилось.

В Мюнхене, в ожидании поезда на Штутгарт, мы поели тамошних знаменитых белых сосисок. Судя по всему, они были уже не первой свежести – их полагается есть до полудня, а мы ими перекусили вчера вечером. Но мой луженый желудок справился с этой напастью, а вот у Джона начались, скажем так, проблемы.

Ольга сразу подозвала служанку и поручила ей провести гостя «в ту комнату отдыха, что подальше», после чего повернулась ко мне и вдруг сказала по-русски: – Господин Брюсов, а откуда у вас в немецком швабский акцент? Я б даже сказала, что вы родом из одной из деревень к югу от города.

По-немецки я произнес всего лишь одну фразу, но чуткое ухо королевы уловило мой акцент.

– Я в детстве прожил четыре года в Штутгарте, – ответил я.

– А где? – заинтересованно спросила королева Ольга.

– В Дегерлохе, на Фридрих-Эберт-Штрассе, – сказал я.

– А в церковь вы ходили? – продолжала допрашивать меня ее величество.

– Да, конечно, в Русскую церковь на Зайденштрассе, – ответил я не задумываясь, не добавив, впрочем, того, что это бывало крайне редко – только тогда, когда Йоахим отлучался. Сказал, и тут же прикусил язык, вдруг вспомнив, что Русская церковь на Зайденштрассе была построена уже после смерти королевы Ольги.

В общем, как в анекдоте: «И тут Штирлиц подумал: а не сболтнул ли я лишнего?»

Как тут же выяснилось, лишнего я действительно сболтнул, потому что королева Ольга прекрасно знала подведомственные ей территории.

– Господин Брюсов, – с удивлением спросила она, – а вы знаете, что Зайденштрассе – совершенно новая улица, и никакой церкви, а уж тем более русской церкви, там нет. Да и Дегерлох – всего лишь деревня, а не часть Штутгарта. Мы частенько туда выезжаем, подышать тамошним знаменитым воздухом. Но никакой Фридрих-Эберт-Штрассе я там не припомню. Кстати, а кто такой Фридрих Эберт?

– Не знаю, ваше величество, – смутился я. – В том возрасте, в каком я тогда находился, я не задавал взрослым подобных вопросов.

Королева задумалась:

– Вы знаете, у меня уже были странные сомнения в отношении югороссов – они как будто не из нашего мира. Ходят разные слухи и сплетни насчет них. И вот теперь я чувствую, что вы мне рассказали несомненную правду, но при этом у меня такое впечатление, что все это не от мира сего. В будущем Штутгарт, наверное, будет больше, чем он сейчас есть, и вполне возможно, что Дегерлох станет частью города. Виктор, скажите, в каком году вы родились?

– В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году, ваше величество, – ответил я.

Королева гордо вскинула голову: – Господин Брюсов, я очень хотела бы знать, что будет с моей многострадальной Родиной, и с моим Вюртембергом в будущем. Ваш спутник вот-вот вернется, так что сейчас, я полагаю, не время это обсуждать, но не могли бы вы мне рассказать хоть в двух словах?

– Ваше величество, в будущем Россию и Германию, включая и Вюртемберг – в той истории, из которой мы сюда прибыли, ждут очень тяжелые времена. Но знайте, что Россия тогда выстояла и победила.

А сейчас Югороссия, капитан-лейтенантом флота которой я имею честь быть, сделают все, чтобы России, да и всему миру, не пришлось бы снова проходить через великие потрясения.

Тут вернулся Девой, и «Шахерезада», то есть я, «прекратила дозволенные речи».

Нас провели в скромную залу в Новом дворце, где уже был накрыт стол. Обед был обильным, но знакомых швабских блюд не было – все кушанья имели незнакомые мне французские названия. А вот местные вина мне не понравились. Моча.

Потом мы уселись в салоне, куда нам принесли кофе и прекрасный коньяк, и придворные дамы удалились прочь. Наступила тишина, прерываемая только тиканьем напольных часов, напоминавших нам о неумолимом ходе времени.

И тут Ольга неожиданно для нас сказала:

– Господа, мне кажется, я догадываюсь, куда именно вы едете. Про вас, мистер Девой, я наслышана – вы ведь тот самый смельчак, который организовал побег на Катальпе. Да и вы, господин Брюсов, я так полагаю по вашей фамилии, наверняка потомок королей?

Королева внимательно посмотрела на нас обоих:

– Я уже догадываюсь, господа, что вы путешествуете по миру не из праздного интереса. Так что имейте в виду – если случится так, что Ирландия станет независимой, то королевство Вюртемберг – хоть мы и находимся в прусской кабале, – но мы все еще формально независимое королевство.

Так вот, если то, о чем я сейчас сказала, произойдет, то мы первыми признаем Ирландское королевство и окажем вам всю возможную помощь. И я надеюсь когда-нибудь посетить вас, в Дублине или в древней Таре. Короче, там, где когда-нибудь будет ваша столица. Я вам это обещаю…

Так вот, если то, о чем я сейчас сказала, произойдет, то мы первыми признаем Ирландское королевство и окажем вам всю возможную помощь. И я надеюсь когда-нибудь посетить вас, в Дублине или в древней Таре. Короче, там, где когда-нибудь будет ваша столица. Я вам это обещаю…

В учебной аудитории «Перекопа» было тихо, только с берега доносился отдаленный треск выстрелов, глухое уханье пушек и едва слышные крики «Ура!». Части русской армии, назначенные для формирования персидского экспедиционного корпуса, проходили ускоренный курс боевой подготовки «по-югоросски».

Это были состоявшие ранее в резерве и по причине общей скоротечности войны не успевшие принять участие в боевых действиях на Балканах: 1-я гренадерская дивизия, Сводная Кавказская казачья дивизия, 2-я Донская казачья дивизия, 2-я саперная бригада, Отдельный Кубанский казачий полк, 7-й отдельный Кубанский пластунский батальон и сводная Горно-артиллерийская бригада. Кроме того, в походе принимала участие сводная гвардейская бригада, составленная из сводных рот всех гвардейских пехотных полков. Чтобы в дальнейшем гвардия не закисала, сводную Гвардейскую бригаду предполагалось сделать постоянно действующим боевым формированием, регулярно обновляющим свой состав путем ротации.

Для вооружения Персидского экспедиционного корпуса со складов ГАУ взамен ружей Крнка были выданы новейшие на тот момент однозарядные винтовки Бердана № 2 калибра 4,2 линии под патрон с дымным порохом. Вот уже почти три недели войска стояли лагерем на равнине в виду Констанцы и каждый день занимались тем, что раньше им бы и в голову не пришло. Марш-броски с полной выкладкой, передвижение по полю боя рассыпным строем, стрельба по индивидуально выбранной мишени, ползанье по-пластунски под огнем противника, метание на дальность и точность пироксилиновых бомб с вытяжным взрывателем – грубым аналогом немецкой гранаты-толкушки времен Великой Отечественной войны.

Для казачьих частей основным видом боя предполагалось сражение в пешем строю, но в случае если враг начнет спешно отступать, отрабатывалась и быстрая подача коноводами коней с последующим преследованием противника и сабельной рубкой бегущих. Для отражения массированных атак из арсеналов были доставлены картечницы Гатлинга-Горлова с боезапасом. Несколько дней назад, из Москвы привезли новую униформу и разгрузки, пошитые по югоросским образцам из серо-зеленого плотного сукна. С учетом того, что действовать предполагалось в осенне-зимний период и в горах, не были забыты и стеганые двухслойные куртки, внешний тонкий слой которых был набит конским волосом, а внутренний и толстый – ватой. Короче, жить захочешь, еще не так раскорячишься. Не забыты были и двусторонние маскхалаты для разведчиков – изнутри белые, снаружи серо-коричневые, с петельками для крепления пучков травы и веточек.

С каждым днем Персидский корпус обретал все больше и больше черт, свойственных югоросской, а не русской императорской армии, становясь все более боеспособным и мобильным. К сожалению, время, отведенное на подготовку, заканчивалось. Корпус должен был выступить в поход первого сентября по принятому в России юлианскому календарю.

Но куда должен был направиться корпус, информация была довольно противоречивая. Та территория, которую позже назовут Ираком, выйдя из-под власти турецких пашей, была охвачена кровавой сварой. Армяне, турки, курды, арабы-сунниты, арабы-шииты, арабы-христиане, персы-шииты… Хаос начал переползать через границу в персидские пределы, где подняли голову все недовольные чужой для персов тюркской династией Каджаров, и персидский владыка Насер ад-Дин Шах вынужден был обратиться за помощью к России. Династия Каджаров, к которой принадлежал Наср ад-Дин Шах, с Россией предпочитала дружить, конфликтуя при этом с Британией из-за влияния в Афганистане. Основной причиной конфликта были претензии персов на Герат. Один раз дело даже кончилось англо-персидской войной 1856–1857 годов, в которой армия Персия потерпела сокрушительное поражение в сражении при Хушабе.

Россия тогда сама была обескровлена Крымской вой ной и не смогла оказать потенциальному союзнику действенной помощи. Сейчас же положение в мире кардинально изменилось, и помощь персам вполне могла быть оказана.

Завоевательный поход превращался в спасательную миссию, что-то вроде ввода ограниченного контингента войск. Люди, совещавшиеся сейчас в учебной аудитории «Перекопа», должны были на ходу изменить планы персидской осенне-зимней кампании 1877–1878 годов.

– Господа-товарищи, обстановка неожиданно изменилась, – полковник Бережной расстелил на столе карту. – Известия, полученные нами из Багдада и Басры, требуют принятия новых решений. То, что в наше время называлось Ираком, сейчас объято огнем междоусобной войны. В Аравии зашевелились ваххабиты, угомоненные турками еще шестьдесят лет назад. В районе Багдада самый настоящий хаос. Турки бегут оттуда и из районов компактного проживания курдов на север, в Ангору. Арабы-шииты, в свою очередь, спасаются на юг, к единоверным им персам. Ваххабиты режут всех без разбора и грызутся с курдами, которым такие соседи тоже не нужны…

Одним словом, османский лев убит нами, и на его трупе устроили пиршество шакалы. Из Ирака волнения перекидываются и в Персию. В Тегеране пока еще спокойно, но вот приграничные провинции с преимущественно неперсидским населением уже под контролем вооруженных банд. Достойной упоминания регулярной армии у персов нет, и Наср ад-Дин Шах просит нашей помощи в наведении порядка.

– Короче, все, как было у нас, после агрессии янки во времена Буша-младшего, – вздохнул майор Османов, – без сильной власти там скоро останутся лишь трупы и брошенные деревни и города…

– И что вы так сильно за них переживаете, Мехмед Ибрагимович? – спросил Скобелев, – Дикари же они…

– Вот тут вы не правы, Михаил Дмитриевич, – ответил майор. – Не дикари, а просто одичавшие от безвластия люди. Русский человек, если его освободить от всех оков и ограничений, тоже может превратиться в такого монстра – любой турок от испуга спрячется. Да и не чужие они мне люди, все же я с ними одной крови, и я воспринимаю их радости и печали как свои.

– Это верно, Мехмед Ибрагимович, – кивнул Скобелев и задумался о чем-то о своем.

– Михаил Дмитриевич, – сказал полковник Бережной, прерывая размышления генерала, – как у вас с готовностью бригады к выступлению?

– Через три дня, Вячеслав Николаевич, вашими стараниями и с божьей помощью мы выступим. Готовность вполне на уровне, хотя и пришлось списать в другие части до четверти всех офицеров, не готовых принять новые правила и условия службы. Зато на каждое освободившееся место мы получили по три-четыре кандидата. Это в основном те офицеры, кто видел армию Югороссии в деле у Шипки и под Софией или лечился в вашем госпитале. Сейчас, Вячеслав Николаевич, после освоения вашей науки управления войсками, я могу сказать, что у нас лучший офицерский состав во всей русской армии. Нижние чины и унтер-офицеры тоже вполне освоили вашу «науку побеждать». В противоположность суворовской, она ставит во главу угла не удалой штыковой удар, а частую и меткую прицельную стрельбу…

– Александр Васильевич Суворов, – заметил майор Османов, – был не глупее нас с вами. Если бы в его распоряжении было такое оружие, как винтовка Бердана номер два, так он тоже бы делал упор на пулю, а не на штык. Стрелять же круглой пулей из гладкоствольного ружья, а еще дымным порохом, это все равно, что палить в белый свет как в копеечку. Да и главное у Суворова – это инициатива и воинское обучение индивидуального бойца. Не стоит, Михаил Дмитриевич, считать предков глупее себя…

– Наверное, вы правы, Мехмед Ибрагимович, – вздохнул Скобелев, – и думаю, что в этом походе мы славы Александра Васильевича не посрамим. Но мы не решили главного, куда и каким порядком мы отправимся. На мой взгляд, повторение моей Ахал-Текинской экспедиции из той истории на данном этапе потеряло смысл…

– Разумеется, Михаил Дмитриевич, – полковник Бережной склонился над картой, – вот смотрите… От Констанцы мы перебрасываем ваш корпус по Черному морю кораблями нашей эскадры и пароходами в Синоп. Положим на эту операцию десять дней. С Ангорским эмиром, чтобы не было никаких недоразумений, Мехмед Ибрагимович договорится – не чужие, чай, люди.

– Договоримся, – кивнул майор Османов, – не так страшен эмир, как его малюют.

– Вот видите, – сказал полковник Бережной и продолжил: – От Синопа до уже занятого нашей армией Трабзона примерно четыреста пятьдесят верст. Две недели хорошего марша. В Трабзоне три дня отдыха, и переход в двести пятьдесят верст до Эрзерума. Там сейчас расквартирован Кавказский корпус Лорис-Меликова. На этот переход, хоть он и почти вдвое короче, у нас тоже уйдет две недели. В Эрзеруме снова трехдневный отдых, и снова двухнедельный переход по горным дорогам на Баязет. Это уже граница с Персией, – полковник Бережной поднял голову и посмотрел на майора Османова. – Мехмед Ибрагимович, я предлагаю на начальном этапе в Курдистан не лезть. Пусть сперва отстоится и успокоится. А двинемся мы на Багдад через иранский Тебриз…