– В Чечне, на войне! – терпеливо повторил Ермолов.
Козицкая разразилась истерическим смехом, перемежаемым зверской икотой.
– На в-войне, и-ик! – всплескивая руками, взрыгивала она. – Ну ты, Вовик, юм-морист, и-ик! Жванецкий, и-ик! Да Уткин лет шесть из психушки п-практически н-не вылез-зает! И-ик! В-вернется д-домой, п-передохнет н-недельку. П-ппотом чего-нибудь от-тмочит и с-снова к нам, и-ик! В п-прошлый раз по-покрушил в к-квартире всю м-мебель, а на д-ддесерт вышвырнул с д-десятого этажа л-любимую б-болонку своей сестры! П-попал точно на крышу машины нашего участкового, и-ик! Вот к-крику-то было! Умора! И-ик!
– Давай выпьем, полегчает! – лукаво предложил Владимир, разливая водку по стаканам.
– Ок-кей, м-милашка, и-ик!
Последняя доза подействовала на Козицкую оглушающе: глаза сошлись у переносицы, губы обвисли, координация движений полностью разрушилась. Вознамерившись почесать щеку, она едва не выколола себе пальцем глаз.
– Что скажешь о Кудряшкине? – отбросив предосторожность, напористо спросил Ермолов.
– К-кобель в-в-взбес-сившийся! Д-думает ис-с-ключительно ч-через яйца! – клюя носом, пробубнила Любаня.
– Так трахнись с ним. Карьеру сделаешь! – подначил Владимир.
– Н-нет уж! Н-ни з-за к-какие к-коврижки!
– Почему же?!
– Из-звращенец е...тый! К т-тому же ему м-молоденьких п-подавай!
– Вроде той, которой ты сегодня сульфу всадила? – Ермолов интуитивно чувствовал, что почти приблизился к цели, еще чуть-чуть и... Но тут медсестра, очевидно дойдя до кондиции, повалилась на матрасы и оглушительно захрапела. Раздраженно матюгнувшись, Ермолов вышел в коридор, где лицом к лицу столкнулся с одним из «косящих» от армии призывников, который направлялся в сторону туалета.
– Постой-ка, мальчик! – вспомнив свое недавнее намерение побеседовать с «косилами», окликнул его Владимир. «Косила» испуганно вздрогнул, втянув голову в плечи. Большинство санитаров ПНД № 3 отличалось маниакальной тягой к рукоприкладству, а об этом фронтовике-спецназовце, недавно в одиночку уделавшем пятерых коллег-бугаев, вообще ходили страшные легенды, хотя он ни разу пальцем не тронул больных.
– Не бойся. Я не кусаюсь! – заметив исполненный ужаса взгляд парнишки, усмехнулся Ермолов. – Мне нужно тебя кое о чем расспросить. Ты в сортир намылился?
– Да, покурить хотел.
– Идем вместе.
* * *В туалете для ходячих пациентов диспансера резко воняло хлоркой, однако ни Ермолов, ни «косила», представившийся Колей, на запах внимания не обращали. Привыкли. Облокотившись о стену, Владимир сунул в рот сигарету, а другую протянул Коле.
– Вы правда в Чечне воевали? – робко спросил призывник, пока Ермолов прикуривал.
– Да.
– А дедовщина там была?
Бывший спецназовец изумленно поднял глаза, но тут же сообразил: мальчишка не желает идти в армию главным образом из-за дедовства. Что ж, его можно понять. Действительно мерзкое явление.
– У нас в разведроте нет, – выпустив струйку дыма, ответил он. – А в остальных частях... Гм, где как! В основном у тыловиков, пороха не нюхавших. С жиру бесились, сволочи!
– Понятно, – смущенно потупился Коля.
– Я, собственно, о другом хотел потолковать, – помедлив, сказал Ермолов. – Затем и шел в ваш угол, да Любка-шалава помешала. Впрочем, с глазу на глаз даже удобнее. Ты знаешь «бороду»?
– Кого?
– Заместителя главного врача Кудряшкина.
– Конечно.
– Мне тут говорили, будто он извращенец?
Призывник, спрятав глаза, неопределенно пожал плечами.
– Послушай, хлопец, не надо в кошки-мышки играть! – рассердился Владимир. – Выкладывай всю правду! Ну?!
Коля упорно молчал, мелко подрагивая коленями.
– Предлагаю взаимовыгодную сделку, – сменив тактику, вкрадчиво произнес бывший спецназовец. – Вас, я слышал, частенько санитары зашибают? Так вот, будешь со мной откровенен – дам поддержку. Тебя и твоих друзей ни одна падла тронуть не посмеет. Согласен?!
– Я толком не знаю! – тихо молвил «косила». – Только слышал краем уха.
– О чем?
– О молодых девчонках в отдельных палатах...
– Можешь с ними побеседовать? А то со мной они не желают откровенничать!
– Зачем вам?
– Много будешь знать, скоро состаришься, – улыбнулся Ермолов. – Ну так как?
– Хорошо, – согласно кивнул Коля. – Поговорю. Когда вы снова заступаете на дежурство?
– Послезавтра вечером. Смотри, парень, не подведи. А ежели санитары полезут – популярно объясни. Вова Ермолов запретил вас обижать. Тому, кто не послушается, он живо кишки на уши намотает. Усек?
– Да.
– Отлично. Теперь возвращайся в отсек. Нас не должны видеть вместе.
Коля двинулся было к двери, но вдруг замер на полпути:
– Будьте осторожны с Уткиным, – еле слышно шепнул он. – Это очень опасный тип. В нем постоянно чувствуется нечто жуткое, нечеловеческое, и, похоже, он что-то против вас замышляет. Когда вы ушли пить водку с медсестрой, Уткин сразу вышел из ступора, перекосил рожу и прорычал страшным, не своим голосом: «Сержантик ищет неприятностей. Придется наказать! И не только его! Всех вас!»
– Наказать! Ишь, Геракл выискался! – пренебрежительно фыркнул Владимир. – Кишка тонка! Тем не менее спасибо за заботу. Ну иди, иди!
«Вербовка агента прошла удачно, – оставшись в одиночестве, мысленно констатировал бывший спецназовец. – Поддержка для «косил» – мощный стимул. Санитары им впрямь прохода не дают. Куражатся как заблагорассудится!.. Уткин... Гм, действительно загадочная личность. Сантехник с образованием семь классов рассуждает о Древнем Египте, рисует на груди непонятные иероглифы. И... слишком много знает! Допустим, о Свиридовых он слышал здесь, в психушке. Из которой, по словам Филипповны, годами не вылезает. Бормотня о Горе, Исиде – заурядный бред. Запомнил случайно имена египетских божеств, облек в форму якобы древнего эпоса... Иероглифы на груди – просто бессмысленные закорючки, поза. Да Бог ты мой! Психи не на такие выкрутасы способны! Ледяная кожа... Организм душевнобольного – вещь непредсказуемая. Но с какого хрена он знает Половинкина, живущего на другом конце города, мое воинское звание, базу под Грозным и даже ее неофициальное название?! Я ведь тут ни с кем не делился армейскими воспоминаниями, а «Шанхай» по телевизору точно не показывали».
Так и не найдя вразумительных ответов на данные вопросы, Ермолов досадливо сплюнул на пол. «Нужно завтра обязательно встретиться с Серегой», – решил он, выходя в коридор... Остаток ночи прошел без приключений...
Глава 4
Утром, вернувшись со смены домой, Ермолов вздремнул пару часов, принял контрастный душ, побрился, выпил три чашки крепкого кофе, съездил в институт, поспев как раз к началу важного семинара, и после занятий, ближе к вечеру, навестил Половинкина. Сергей встретил приятеля радушно, с ходу предложив «раздавить баночку домашнего вина», присланного родственниками с Кубани. С момента последнего визита Ермолова обстановка в квартире студента МГУ существенно изменилась: бесследно испарились многочисленные статуэтки древнеегипетских божков и безобразные ритуальные маски. Исчезли широкоформатные цветные фотографии сфинксов и фресок в усыпальницах фараонов. На стенах висели православные иконы. Однако Владимир поначалу не обратил на это особого внимания. Глотнув из вежливости терпкого красного вина, он незамедлительно перешел к делу:
– Вот, Серега, бред шизофреника, касающийся древнеегипетской тематики. Может, тебя заинтересует?
Ермолов включил диктофон на проигрывание:
– «Ре сильно обрадовался. Он сказал Эннеаде: «Ликуйте! Падите ниц перед Гором, сыном Исиды!» И Исида сказала: «Гор стал правителем Египта. Боги Эннеады торжествуют», – закаркал в наступившей тишине неприятный голос Уткина.
– Бред шизофреника, говоришь? – переспросил Половинкин, дважды прослушав запись от начала до конца. – Кто он? Профессор-египтолог?
– Нет, – отрицательно покачал головой Ермолов. – Слесарь-сантехник по фамилии Уткин. Образование – семь классов. Мне кажется, он это сам сочинил...
– Напрасно кажется, – возразил студент МГУ, снял с полки небольшого формата книжицу в зеленовато-коричневом бумажном переплет[19] заглянул в оглавление, перелистал и ткнул пальцем в середину страницы под номером сто двадцать восемь: – Читай вслух!
– «Ре сильно обрадовался. Он сказал Эннеаде: «Ликуйте! Падите ниц перед Гором, сыном Исиды...» – недоуменно начал Владимир и, быстро пробежав глазами остальное, воскликнул: – Господи Боже! Один к одному! Но как! Откуда! Что за чертовщина?!
– Древнеегипетская повесть «Тяжба Гора и Сета», – задумчиво потер переносицу Сергей. – Подлинник (папирус второй половины Нового царств[20] хранится в Британском музее... Ты правду говорил насчет сантехника с образованием в семь классов?
– Ей-Богу!
– Гм, занятно, а больше ничего странного не заметил?
– Необычная татуировка на груди...
– Можешь воспроизвести?
– Попытаюсь, – наморщив в напряжении лоб, Ермолов старательно вычертил на листе бумаги:
– Абракадабра, да? – с надеждой спросил он.
– Отнюдь, – нахмурился Половинкин. – Стереотипная группа иероглифов, стоящая после царских имен. В переводе означает: «Жизнь, здоровье, процветание».
– А еще он делал вот так, – растерянно пробормотал Владимир, сложил руки ладонями вместе, как Уткин, и поднял к лицу.
– Господи Иисусе! – Смертельно побледнев, Сергей торопливо перекрестился. – Не повторяй ни в коем случае! Это ритуальная поза Гора, покровителя черной магии. Активно используется современными сатанистами. Один из их главных идеологов Алистер Кроулл[21] в своей писанине неоднократно возвещает о «начале эпохи Гора», то есть времени властвования черномагических сил, или, проще говоря, – царстве сатаны.
– Почему сатанинская символика так тесно связана с египетской? – полюбопытствовал Ермолов.
– Пресловутое «культурное наследие» Древнего Египта насквозь пронизано бесовщиной, – криво усмехнулся Половинкин. – Открытия египтологов, расшифровка магических письмен, найденных в долине Нила, вдохновляли многих мистиков-оккультистов. Некоторые даже пытались (иногда не без успеха) восстановить практику колдовства и фетишизма, характерную для угасшей цивилизации.[22]
– Чего ж ты, друг ситный, такой пакостью увлекаешься? – возмутился Владимир.
– Увлекался, – печально поправил Сергей. – По молодости да по глупости. Теперь, наконец, поумнел... Да, насчет Уткина. Держись от него подальше! Голову даю на отсечение – твой сантехник одержимый!
– А?! – не понял бывший спецназовец.
– Одержимый нечистым духом, попросту бесом, – разъяснил Половинкин. – Вот откуда и цитаты из забытого, известного лишь кучке узких специалистов древнего манускрипта, и ритуальный жест Гора, и правильно вытатуированные иероглифы. По свидетельству святого Иоанна Кассиана: «Бесноватые, когда охвачены нечистыми духами, говорят и делают, чего не хотят. Или бывают вынуждены произносить то, чего не знают». Кстати, засевший в Уткине демон не случайно славословил Гора. Вспомни Николая Аверина, убившего в 1993 году трех монахов в Оптиной пустыни. Он тоже одержимый и тоже постоянно демонстрирует позу Гора. Я видел собственными глазами в телепередаче «Русский дом[23]
– Ты уверен насчет одержимости? – недоверчиво проворчал Ермолов.
– Абсолютно! Да посуди сам: и Уткин, и Аверин люди малограмотные. Они просто не могли самостоятельно разузнать подобные оккультные тонкости, тем паче древнеегипетские...
Некоторое время оба молчали.
– Безбожное, инфернально[24] время, – слегка пригубив вино, угрюмо продолжил Сергей. – Запихнули одержимого в дурдом, приклеив наукообразный ярлык. Какой, кстати, не знаешь?
– Кажется, «египетский бред».
– Так я и думал! А между прочим, в дореволюционной России существовали надежные способы, позволяющие отличить больного от бесноватого. Например: перед подозреваемым в одержимости ставили десять одинаковых стаканов. Девять со святой водой, один – с простой. Бесноватый, сколько бы попыток ни предпринимал, всегда выбирал стакан с простой водой. Одержимость, подобно физическим заболеваниям, имеет разные стадии. Большинство одержимых в начальной или средней стадии осознают свое несчастье, ездят на отчитку[25] но некоторые угнездившегося в них беса не беспокоят, покорно выполняют его волю, вполне совпадающую с желаниями погибающего. Тогда одержимость становится полной и на свет являются монстры, совершающие чудовищные преступления: типа Аверина, вампира Джумгалиева или Чикатило. При государе императоре их держали в монастырях, на цепях (по всей вероятности, такой одержимой была широко известная Салтычиха[26] а в наше время отправляют в дурдома, откуда не слишком сложно удрать при желаниии.[27] Чикатило, правда, расстреляли, однако нынешние правители, выслуживаясь перед Советом Европы, заморозили исполнение смертных приговоров...
– Уткин пока убил лишь болонку, —возразил Владимир. – Вроде не за что стрелять по закону, хотя собачку жалко!
– Вот именно, пока, – подчеркнул Сергей. – Ох, чует сердце, наворотит он делов!
* * *Владимир расстался с Половинкиным в начале одиннадцатого вечера. Доехав на метро до своей станции, он не стал дожидаться троллейбуса, давным-давно не придерживающегося расписания, и решил прогуляться пешком. Благо идти было недалеко – три остановки. На плохо освещенной, полутемной улице моросил нудный дождик. Под ногами хлюпали грязноватые лужицы. Сырой ветерок облеплял лицо влажной паутиной. Ермолов вынул из пачки сигарету, намереваясь закурить, но она мгновенно намокла.
– Тьфу, черт! – выругался Владимир, раздраженно отшвыривая в сторону одрябшую, расползшуюся сигарету.
– Паршивая погодка!
Рядом плавно притормозила черная «девятка».
– Привет, Вовка, не узнаешь? – услышал бывший спецназовец знакомый голос. Обернувшись, он увидел Вадима Рудакова, дружелюбно улыбающегося ему сквозь приоткрытое окно машины. С Вадимом они когда-то вместе занимались в секции карате. Рудаков был старше Ермолова на два года, но тренировался менее успешно, дослужившись только до коричневого пояса.
– Давай подвезу, – радушно предложил он, распахивая дверцу. – Ты все там же живешь?
– Ага! – подтвердил Владимир, усаживаясь на переднее сиденье.
– Чем занимаешься? – поинтересовался Вадим, трогая с места.
– Учусь в медицинском институте, подрабатываю санитаром в ПНД № 3. А ты?
– Долгая история, – уклонился от ответа Рудаков и вдруг нехорошо оживился: – Постой, постой! В ПНД № 3, говоришь?
– Ну да.
– Ты часом не знаешь там толстую бородатую обезьяну по фамилии Кудряшкин?
– Знаю.
– Что можешь о нем сказать? – не отставал Вадим. В голосе парня звучали злые нотки.
– Поганый тип, – не раздумывая ответил Владимир. – На хрена он тебе сдался?
– Кудряшкин пытался вчера из меня буйного дурака изобразить, на принудительное лечение отправить! – сквозь зубы процедил Рудаков. – Хамил, сучара! Обзывал!.. Надеялся спровоцировать на ответную грубость да штампануть клеймо: «Опасен для окружающих». Я еле удержался от соблазна сломать ему хребет!
– Ты не путаешь? – усомнился Ермолов. – Слишком уж... Как бы получше выразиться? Слишком заумный способ. И принудительное лечение сейчас вроде отменили.
– Ничего подобного, – возразил Вадим. – Способ старый, многократно опробованный. Срабатывает до сих пор. А принудительное лечение никто отменять не собирался. Не веришь? Загляни в статью двадцать девятую «Закона Российской Федерации о психиатрической помощи и гарантии прав граждан при ее оказании». Ты, судя по всему, недолго в психушке работаешь?!
– Около двух недель.
– То-то и оно! Иначе б знал! Видишь ли, Володя, бородатый козел действовал с подачи ментов, стряпающих на меня уголовное дело. Ни фига у них путного не получается, адвокат мой устроил мусорам «райскую жизнь», дело трещит по швам, вот-вот совсем развалится, однако на свободе меня оставлять не велено. Потому легавые решили запереть хотя бы в дурдом.
– Не велено кем? – уточнил Ермолов.
– Есть тут желающие, – туманно ответил Вадим, воздержавшись от дальнейших комментариев.
– Пошли чаю выпьем, – предложил Владимир, когда «девятка» остановилась возле его подъезда и, заметив колебания Рудакова, добавил: – Заодно о бородатом козле потолкуем. У меня имеются насчет него определенные подозрения...
* * *Товарищи по секции засиделись допоздна, обсуждая детали поведения интересующего их обоих заместителя главного врача. Правда, вместо чая они распили ящик пива, захваченный Рудаковым из багажника машины, что сделало беседу чрезвычайно оживленной и непринужденной. Подозрения Ермолова насчет извращенных наклонностей Зиновия Михайловича показались Вадиму вполне обоснованными. Более того, он припомнил свою соседку по подъезду, симпатичную восемнадцатилетнюю блондиночку, страдавшую псевдодеменцией[28] и покончившую самоубийством в ПНД № 3 полгода назад при невыясненных обстоятельствах. Присутствуя на похоронах, Рудаков заметил крупный синяк на лице девушки. Уголовного разбирательства милиция не проводила... Милицейское начальство заявило малоимущим родителям покойной приблизительно следующее: «У нас работы невпроворот. Сотрудники загружены до предела. Не хватало еще со всякими долбанутыми возиться! Они вечно то вешаются, то вены режут! Обращайтесь за разъяснениями к психиатрам!» Короче, замкнутый круг...
– Удобно устроился говнюк! – подытожил захмелевший Вадим. – Твори что заблагорассудится. Ни малейшей ответственности! Кадык бы вырвать пидору!