Ясно было одно — наша команда действительно стала жертвой наскоро состряпанной интриги, целью которой было поставить нас на место. Кособрюхов по чьей-то подсказке от имени таинственного Галабуцкого сделал мне заманчивое предложение. Я на него клюнула — возможно, мои телефонные разговоры где-то даже зафиксированы — и тогда мне подбросили партию подозрительной бумаги. Собственно, подбросили ее не столько мне, сколько старательному Ерохину, чтобы было вокруг чего городить огород. Конечно, это было глупо, но в результате мы оказались не у дел, и одному богу было ведомо, сколько эта двусмысленная ситуация продлится!
Помочь нам теперь могла только полная гласность. Когда эта история всплывет на всеобщее обозрение, ее инициаторы скорее всего пойдут на попятную. Вряд ли они доведут дело до судебного разбирательства. В этом плане я очень рассчитывала на солидарность коллег из «Огней Тарасова», которые должны были уже завтра опубликовать мою язвительную статью.
Однако пока мне приходилось удовлетворяться предвкушением будущего триумфа да сомнительной победой над негодяем Кособрюховым. Офис редакции был опечатан, и мы все чувствовали себя сиротами.
Тем не менее всех нас упорно тянуло в редакцию. Из комитета печати я поехала именно туда и в скверике напротив встретила сидящих на скамеечке Кряжимского и Ромку.
— Вы по какому случаю здесь? — спросила я растроганно.
— Вероятно, по тому же, что и вы, Ольга Юрьевна! — немного смущенно сказал Сергей Иванович. — Знаете, я открыл поразительную вещь! Оказывается, я совершенно отвык отдыхать! Другой бы сейчас закатился куда-нибудь на дачку или с внуками в парк отправился, а я как будто потерял что-то… — он виновато развел руками.
— А я открыл другую поразительную вещь! — солидно сообщил Ромка. — Я, Ольга Юрьевна, перерыл «Огни Тарасова» за последние два месяца — так вот, ни о каком пчеловоде Пименове они не писали!
— Ну и что? — не поняла я.
— Как что?! — возмутился Ромка. — Вы только подумайте — этот Пименов пришел к нам как раз накануне всех этих событий! А теперь выясняется, что он все врал! Вы думаете, это случайность?
— Не знаю, — честно сказала я. — Но не думаю, что это имеет какое-то значение. Пчеловодом больше — пчеловодом меньше, какая разница? Вряд ли его появление сильно нам повредило. А кроме того, я подозреваю, что он и насчет «Огней Тарасова» ошибся…
— А мне кажется, он появился неспроста, — упрямо заявил Ромка.
— Это в тебе Шерлок Холмс говорит, — легкомысленно заметила я. — Мало ли какие чудаки появляются в нашей редакции! В первый раз, что ли? Как появился, так и исчез. Удалился в неведомую страну Шангри-Ла…
— Куда, видимо, удалился и ваш знакомый Галабуцкий и его злосчастная бумага, — подхватил с улыбкой Кряжимский. — Предмет всеобщего беспокойства не далее как час назад погрузили на какой-то фургон и увезли в неизвестном направлении.
— В самом деле? — удивилась я. — Вот это серьезная новость. Как бы нам не пришили повторную кражу этой чертовой бумаги! Вы не поинтересовались, куда ее увозят?
— Поинтересовался, Ольга Юрьевна, — признался Кряжимский. — Да что толку? Куда положено, папаша, туда и увозим — вот и вся моя информация. Работяги, сами знаете, говорить много не любят.
— Ну что ж, будем надеяться, что больше мы этой бумаги не увидим и не услышим, — сказала я. — А вообще не стоит опускать хвост. Вот увидите, через день-два нас оставят в покое… Наша жизнь, как известно, матрас — черная полоса, белая полоса…
Эта оригинальная мысль пришла мне в голову еще раз — уже вечером. Я возвращалась домой из гаража. Уже начинало темнеть, и в домах одно за другим вспыхивали окна. Я целый день моталась по городу, переделала кучу дел, и состояние мое в эту минуту можно было метко охарактеризовать тремя словами — язык на плечо.
Никаких неприятностей я уже не ждала, поэтому появление прямо перед своим носом двух подозрительных типов встретила непростительно беспечно. С моим жизненным и профессиональным опытом можно было бы вести себя и поумнее.
Эти двое возникли из темноты подворотни бесшумно, как привидения. Оба были худыми и долговязыми, как наш Виктор, и точно так же до поры помалкивали. Но потом один из них резко надвинулся на меня и, грубо схватив за руку, выдохнул прямо в лицо:
— Цепку снимай! И — тихо, если жить хочешь!
Глава 5
Сначала я даже не очень испугалась. Просто за день я так намоталась, что новое препятствие повергло меня в отчаяние. Передо мной вставала довольно мрачная перспектива — на сон грядущий меня собирались ограбить, а возможно, и отправить в больницу. О худшем варианте я старалась не думать. Но у того типа, что со мной разговаривал, была заячья губа, а люди с такими дефектами обычно обладают довольно скверным характером.
Я быстро обернулась. Обычно в нашем дворе и его окрестностях допоздна толчется народ, играют дети и собачники выгуливают своих питомцев. Но сегодня, как назло, вокруг было пусто и рассчитывать мне было не на кого.
— Цепку давай! Не поняла?! — мерзким голосом повторил тип с заячьей губой, выворачивая мне руку.
Весь юмор был в том, что никакой цепочки у меня и в помине не было. То ли этот образ олицетворял для грабителя драгоценности вообще, то ли у него и с глазами было не все в порядке — в любом случае положение мое выглядело незавидным.
О том, чтобы справиться с этим мордоворотом, не было и речи — он держал меня мертвой хваткой. И тогда я выбрала самый примитивный способ защиты — я завопила.
Грабители на какую-то секунду растерялись. Пожалуй, я бы даже назвала это паникой. Они засуетились, а тип с заячьей губой поспешно зажал мне рот ладонью.
— Тише, тише! — зашипел он почти умоляющим тоном, но тут же, словно спохватившись, опять пригрозил убить.
Однако я уже поняла их слабое место и заорала еще пуще, а потом укусила грабителя за палец. Он взвыл и отскочил в сторону, кроя меня отборным матом. Я бросилась бежать.
Правда, убежала я совсем недалеко. Второй подонок успел поставить мне подножку, и я что есть силы грохнулась на асфальт, разбив в кровь коленку. Боль была жуткая, и мне не сразу удалось прийти в норму. Я еще стонала, скрючившись на земле и вцепившись в ушибленную ногу, как вдруг откуда-то прогремел уверенный негодующий голос:
— Вы что же такое делаете, мерзавцы?! Немедленно прекратите!
Любопытство пересилило боль, я повернула голову и увидела, как из-за угла появилась довольно внушительная мужская фигура, которая быстро приближалась. Не было заметно, чтобы незнакомец испытывал хотя бы какое-то подобие страха, и это обстоятельство очень подействовало на моих обидчиков. Они сразу сникли, сделались даже будто меньше ростом, крикнули друг другу «Атас!» и разбежались. В ночной тишине некоторое время раздавался их затихающий топот, а потом все смолкло окончательно.
Мой спаситель был уже рядом. Он остановился, деловито присел на корточки, отставил в сторону портфель, который держал в руках, аккуратно взял меня за плечи горячими сильными ладонями и с тревогой заглянул мне в лицо. Сквозь слезы я первым делом успела рассмотреть большие очки в роговой оправе и волевой квадратный подбородок мужчины.
— С вами все в порядке? — спросил он своим глубоким, даже немного торжественным голосом, который так напугал грабителей.
Со мной было далеко не все в порядке, но сейчас это вызывало у меня совершенно особую досаду. Я не из тех женщин, которые разыгрывают роль беспомощных, робко лепечущих пташек, ежеминутно нуждающихся в мужской заботе и утешении. Перед мужчиной с таким бархатным голосом и такими могучими ладонями я предпочитаю предстать во всей красе.
Поэтому я превозмогла боль и постаралась побыстрее подняться на ноги. Наверное, это получилось у меня не слишком грациозно, да и вообще вид у меня был сейчас не ахти — впечатления на мужчину я, кажется, не произвела. Он по-прежнему смотрел на меня тревожно-заботливым взглядом — каким, например, может смотреть ветеринар на занемогшую корову — почему-то именно такое сравнение пришло мне в голову.
— Спасибо, со мной все в порядке, — сказала я почти весело. — Но это только благодаря вам! Боюсь, не окажись вы поблизости, мне пришлось бы по-настоящему туго.
— Я не могу спокойно видеть, когда кто-то творит безобразие, — серьезно пояснил мой спаситель.
— Это хорошо, что на свете еще остались такие рыцари, — сказала я.
— Я не Дон Кихот, конечно, — скупо улыбнулся мужчина. — Но перед мельницами тоже не пасую…
— Ну, это были далеко не мельницы! — возразила я. — Вы на самом деле рисковали. Сейчас каждый второй подросток носит с собой нож. А у таких типов вполне мог оказаться пистолет. Таких случаев — миллион. Говорю это вам как репортер криминальной хроники.
— В самом деле? — оживился мужчина. — Вы — журналист? Это очень интересно! Я в молодости мечтал стать журналистом, но оказалось — не судьба. Теперь вот учительствую в деревне… Кстати, позвольте представиться — Старостин Андрей Петрович. Приехал вот на двухдневный семинар… Завтра уже домой. Хотел перед сном прогуляться по вечернему Тарасову. А тут вы…
— Испортила вам прогулку, — засмеялась я. — Значит, придется ее как-то вам компенсировать… Знаете что? Пойдемте-ка ко мне, я угощу вас чаем!.. Кстати, меня зовут Ольгой Юрьевной. Так что теперь мы представлены друг другу и можем делать визиты.
Забавно было видеть, как переполошился этот крупный бесстрашный мужчина. Он потоптался на месте, потом схватил с земли свой портфель и едва ли не прижал его к груди. Наконец он сказал, запинаясь от смущения:
— Право, не стоит беспокоиться! И мне вас не стоит беспокоить. Уже поздно, да и мне совсем не хочется чаю!..
— Ну, выпьете чего-нибудь покрепче, — улыбнулась я.
Старостин и к этому отнесся крайне серьезно.
— Ни в коем разе! — сказал он. — У меня закон — учитель не имеет права употреблять алкоголь — ни капли! Даже пиво — это исключено, табу!
— Не слишком ли строго? — спросила я.
— Ни-чуть! — по слогам отчеканил Андрей Петрович. — Дети очень остро чувствуют фальшь. Как я могу учить их разумному, доброму, вечному, одновременно поклоняясь зеленому змию? Это недопустимо!
— Нет, положительно человек таких высоких моральных качеств заслуживает награды! — заявила я. — Свое предложение насчет алкоголя беру обратно, но поужинать со мной вы должны! Тем более что вы сейчас в командировке, и вряд ли в гостинице вас ждет роскошный стол, верно?
Старостин смущенно улыбнулся.
— Вообще-то, вы нащупали мое слабое место, — признался он. — Люблю, грешным делом, хорошо покушать. А гостиничное житье рассматриваю как неизбежное зло, с которым бесполезно бороться. Кстати, по моему мнению, это единственный вид зла, на который не стоит обращать внимания. Во всех прочих случаях я считаю себя обязанным вмешаться.
— Как говорится, побольше бы нам таких, как вы, коммунизм давно бы был построен, — улыбнулась я. — Но, однако, что мы с вами тут стоим? Идемте же! Я живу здесь рядом — вот в этом доме.
Андрей Петрович с необыкновенно серьезным видом — как все, что он делал, — предложил мне свою руку, не занятую портфелем, и мы пошли. Опираясь на твердую десницу этого крупного, кругом положительного человека, я испытывала странное волнение. Несмотря на некоторую архаичность и провинциальность, Андрей Петрович обладал несомненным обаянием и удивительной притягательной силой. Он являлся как бы живым воплощением мечты миллионов женщин о заботливом и самостоятельном, без вредных привычек мужчине, о мужчине, с которым можно чувствовать себя как за каменной стеной. Разумеется, я задала ему этот вопрос. Ничего конкретного, конечно, в этом вопросе не было, но, сами понимаете, не задать я его не могла.
— Вы женаты, Андрей Петрович? — спросила я.
— Женат! — ответил он, не задумываясь. — Супруга тоже учительствует. Пятнадцать лет мы уже бок о бок и на работе, и дома! — в голосе его звучала простодушная гордость.
— Понятно! — сказала я чуть разочарованно. — Вы и здесь образец для подражания. Другого я и не ожидала.
Старостин слегка нахмурился и сказал, как бы оправдываясь:
— Я так не считаю, извините! Никогда не стремился быть образцом. Каждый для себя решает, как жить. Я предпочитаю жить по четким правилам. Когда живешь по правилам, все становится как-то проще, яснее… Люди просто не представляют себе, как это приятно и необременительно — жить по правилам. Не нужно притворяться, хитрить, лицемерить, понимаете? Не нужно растрачивать массу сил по пустякам. Как сказал Лев Николаевич? Делай что должно…
— И будь что будет, — не совсем уверенно закончила я. — Кажется, так? К сожалению, уже давно не перечитывала классиков.
— Классиков нужно не перечитывать, — строго сказал Андрей Петрович. — Их нужно читать! Читать постоянно, ежедневно, сверяясь с каждой строкой!
Я пообещала, что с завтрашнего дня непременно возьмусь за классиков — причем, должна заметить, это лицемерие, вопреки теории моего спутника, далось мне без малейшего труда. Но я утешила себя тем, что покривила душой вовсе не из-за какой-то выгоды, а просто не желая огорчать хорошего человека. Не знаю, поверил мне Андрей Петрович или нет, но, к счастью, больше мы к этому щекотливому вопросу не возвращались.
До квартиры мы добрались без приключений. Говорю это потому, что тогда я была уверена — черная полоса в моей жизни отнюдь не закончилась, и в любую минуту можно ждать каких угодно сюрпризов — пожара, например, наводнения, обрыва высоковольтных проводов…
Но все было спокойно. Я отперла дверь, быстренько зажгла свет в прихожей и гостиной и предложила Андрею Петровичу располагаться. Сама же срочно отправилась в ванную, где у меня хранилась аптечка, — нужно было привести себя хотя бы в относительный порядок.
Я вымыла руки, перепачканные пылью и кровью, беззвучно шипя, обработала йодом разбитую коленку, а потом туго перетянула ее белоснежным бинтом. Ну и, конечно, некоторое время ушло на прическу и прочие необходимые мелочи.
Когда я вернулась в комнату, Андрей Петрович все еще стоял столбом, как посетитель в музее, и придирчиво разглядывал интерьер моей квартиры. О чем он думает, по его серьезному неулыбчивому лицу понять было трудно.
Кстати, при хорошем освещении выяснилось, что моему спасителю не менее сорока лет. Сначала мне показалось, что он гораздо моложе. Честно говоря, внешность Андрея Петровича меня немного разочаровала. На нем был старомодный темный костюм, кое-как повязанный тусклый галстук и разношенные, покрытые пылью башмаки. Но это еще полбеды. Во всем облике Старостина было что-то педантичное и, пожалуй, даже ограниченное — такое выражение лица часто можно встретить у педагогов со стажем. Если бы не богатырская фигура Андрея Петровича и не пылающий взгляд, его внешность можно было назвать даже неприятной.
Подумав об этом, я немедленно устыдилась — берусь судить человека, которому обязана здоровьем, если не жизнью! Мне даже показалось в какую-то минуту, что гость угадал мои мысли, и я поспешно сказала, улыбаясь изо всех сил:
— Что ж вы стоите, Андрей Петрович? Присаживайтесь, займите себя чем-нибудь. А я пока приготовлю ужин. Ничего особенного не предлагаю. Надеюсь, вы не против вчерашних котлет?
Старостин кивнул и неожиданно деловито сказал:
— Обстановка у вас приличная! Неплохо зарабатываете у себя в… в газете вашей? — он запнулся и бросил на меня быстрый и какой-то странный взгляд.
— Бывает по-всякому, — растерянно проговорила я. Что-то смутило меня в этом взгляде и этой мгновенной запинке.
Но Андрей Петрович уже улыбался открытой, немного застенчивой улыбкой.
— Простите, как вы сказали? Вчерашние котлеты? — с интересом переспросил он. — Я обожаю вчерашние котлеты! Особенно с жареной картошкой — просто слов нет!
— Вот и отлично, — сказала я. — Тогда вы пока тут развлекайтесь, а я пошла на кухню. Помогать мне не надо. Ненавижу, когда мужики трутся на кухне!
На самом деле мне было абсолютно наплевать на взаимоотношения сильного пола с кулинарным искусством. Мне просто нужно было побыть одной и пораскинуть мозгами.
Хочешь не хочешь, а годы работы в криминальном издании сформировали эти самые мозги совершенно определенным образом. Слишком часто мне и моим коллегам приходилось сталкиваться далеко не с самыми лучшими проявлениями человеческой натуры. Мы слишком хорошо знали, как может быть опасен и коварен самый заурядный на вид обыватель, какие зловещие сюрпризы может он преподнести. Люди упорно не желали жить по правилам и сверять свои дела с заветами классиков. Мы привыкли автоматически делать поправку на это печальное обстоятельство, то есть, попросту говоря, подозрительность стала нашей второй натурой. Конечно, это вовсе не повод для гордости, я просто пытаюсь объяснить, почему в ту минуту насторожилась.
Когда Старостин задал вопрос: «Неплохо зарабатываете у себя в…», мне показалось, что он уже готов был договорить «…в «Свидетеле». Андрей Петрович этого не сказал, но это как будто стоило ему некоторого усилия. Правда, в результате он все-таки сказал «в газете», но ведь я и об этом не успела сообщить ему — что работаю именно в газете!
Впрочем, и в этом не было ничего удивительного — профессию репортера люди в первую очередь связывают, конечно, с работой в газете, — но что означал тогда этот быстрый испытующий взгляд, который Старостин бросил на меня? Меня не покидало ощущение, что мой гость едва не проговорился, что он заранее знал, с кем имеет дело.
Если это так, то что это может значить? Я разогревала ужин, заваривала чай, а сама ломала голову над загадкой. Неужели я опять запустила в свои владения троянского коня? Получалось, что именно так. Не помогла и подозрительность, ставшая второй натурой.